Южное лето (Читать на Севере) - Михаил Жванецкий

За нас, которым подают всё меньше стульев.

Мы мыслим, значит, уезжаем и уходим.

Не помним имена, с кем пили.

Но их голоса.

Их мысли.

Их любовь.

Их прозвища.

Их поднимающие споры.

Их вопросы, когда в вопросах был ответ.

За нас, за перешедших в них.

За них, за перешедших в нас.

А лучшее, что приходилось нам: нет, не перевязывать, не драться – а пить и говорить.

И в споре не рождалась истина.

Там вырабатывалось отношение к власти, к жизни, к детям и к женщинам.

Друг к другу.

Вот пить и говорить.

Не знаю лучшего.

Когда мы пишем в письмах «не с кем пить», то это «не с кем говорить».

Нельзя нас потрошить отъездами.

Выпьем, чтобы не дай Господь!..

Отнять язык и совесть тому доктору, что скажет:

– Вы знаете, Вам больше пить нельзя…

Точка!

Молчание…

Молчание…

Вот приговор.

Вот и всё…

Молчание…

Вот и всё…

Так вот, пока молчание не прозвучало.

С чего мы начали?..

Так пьём за выпивку.

Так пьём за то, чтоб было.

С кем. О чём. И для кого.

Чтоб дома как в гостях, в гостях как дома.

Тогда, как нынче говорят, есть мотивация для продолжения жизни.

Просыпаюсь. Пробую организм – всё ли действует.

Это называется зарядка.

Затем приступаю к его износу через удовольствие!

Жизнь и есть износ организма через удовольствие.

Шестидесятникам

Август. Август. Август.

Растянуть на весь год.

Август. Август. Август.

Синее море, зелёная зелень, жёлтый песок, белый катер, голубое небо, мы в белых брюках, мы в белых туфлях и мы идём.

И мы идём. И помним. И знаем. И счастливы. И немолоды. И всё позади. И всё внутри.

И мы знаем. И мы любим. И мы правы.

Мы теперь правы.

Отныне мы правы.

Снаружи нас не возьмёшь. Мы рухнем только от износа. Не видного вам износа изнутри.

Вперёд, начинающее поколение немолодых в белых туфлях. Обувь – единственное, что сохраняет красоту ноги, что не меняет красоту, что не подчиняется возрасту.

Вперёд, немалолетние!

Бодрей и выше!

Мы несём в себе уже нелёгкое и непростое, не сразу ясное. Мы несём в себе то, что от повторов хорошеет, как антиквариат, как мебель, как Дали, как музыка канкана, безумная и лёгкая на вид.

От стрижки, чистки, разговора и формулировок мы хорошеем, как бронза.

Как фрегат.

Как время, что не лучше и не хуже, а всему своё.

Идём сквозь дым, сквозь музыку, сквозь бедность и болезни.

И тут неважно.

Совсем неважно, кто за кем.

Главное сделано.

Главное сделано.

Остались развлечения.

Работа в виде развлечения и отдых в виде обсуждений.

И еда, как наслаждение и масса павших женщин.

Павших, как гарнир к седому телу.

Вручим на блюде, дальше их забота и их работа.

И что у них получится?

Как интересно.

Как мы им завидуем.

Мы – база упражнений.

И тема лекций.

И предмет лечения.

Консилиум, симпозиум и реквием – всё по тебе.

Как мы идём.

И наша стройность, что нам прощают.

За всё. За всё, что есть.

За всё, что можешь ты осуществить через других по генеральной. На все действия.

Любовь и ненависть, объём руками руководства и отзывы и восхищения и поцелуи – всё по доверенности на три года.

Другим, другим доверим – и пошли.

И мы идём в красивых туфлях, ласковых штанах и безрукавках без карманов: всё по доверенности.

И деньги не нужны и не нужны бинокли.

Мы догадываемся.

И путешествие в Париж… Догадывались, и подозревали, и поняли, что там.

Зачем?! Когда ты носишь ключ ко всем дверям в себе. И даже ключ не нужен!

Ты знаешь, что за дверью. Любой страны, любой земли, любого судна.

Так что же, скучно???

Нет! Вы что?! Вы как посмели?!

Так наоборот!

Так противуположно скуке!

Я сказал – за дверью скучно.

А с ключом…

А с предвкушением…

Солнце заполняет, солнце.

Не надо разбираться в мелочах.

Мы движемся вперёд.

И не мешало б что-то выяснить в загробье…

Так что? Так ад понятен и конкретен. Жаровня, угли, муки, в общем, жизнь продолжается.

А что в раю? Похоже на конец. Как в коммунизме. Неконкретно.

А в ад и в рай за что?

Вы ж сами говорите: в человеке всё перемешано.

Так, может, как и здесь – в конце недели рай, а в понедельник – ад?

Но что в раю?

Еда, вода, экскурсии, полёты, ароматы «Шанель», «Коти».

Посуда с этикеткой «рай».

Вперёд.

Там малоинтересно.

И не добавит ничего для обсуждений.

Вперёд!

Следы ведут вперёд…

Ты восхитительна!

Ты чудо!

Вперёд!

Я обожаю вас, шестидесятники!

Вы интересней стран.

Вас не застанешь дома.

Вас не найдёшь по адресу.

В вас больше тайн, чем в Африке.

В вас больше слов, чем в Грузии.

В вас голубые, чёрные Резо, в вас синие пески, в вас голубые лица, в вас времена текучие, в вас трубы дымные, мужские, и всё это гнездится в брюках. В обычных белых брюках поверх туфель.

В вас ложь перебивает правду. Всё в вас!

И преданность, и сказочная преданность ко всем.

И пылкая любовь к приезжим.

И ненависть к стране, и черновик письма, и заявления, и строгость к детям, и лекарства, тяжёлый сон, и лёгкий вечер, и утро тревожное наше советское…

Вперёд-вперёд.

Поэма не кончается.

Слышны шаги.

О Боже…

Берег…

Ночь…

Вытянули лодку…

Осветили фонарём…

Переоделись…

И вышли в жизнь!

Чайка

Сижу и вычисляю: над чем парит чайка?

Пароход далеко. А её я вижу.

Не надо мной.

Не над рыбаками.

Не над котельной.

Не над пирсом.

Не над пляжем.

Не над кафе.

Не над деревьями.

Над чем эта сволочь парит, загружая мою голову и душу этими вычислениями?

Теперь она парит в другом месте.

Не над пароходом.

Не над берегом.

Не над кафе.

Не над пирсом.

Как можно думать о таких пустяках?

А как можно парить ни над чем уже три часа?

Примечания

1

Литвак Б.Д. Он построил Центр лечения детского церебрального паралича. Бесплатный! В Одессе!