Вся синева неба - Мелисса да Коста

были на одной волне. Мне было легче убегать, жить от вечеринки к вечеринке, чем убедиться, что все кончено, что нам нечего больше делать вместе.

— Нет же, нам было очень хорошо вместе! Ты все испортила, вздумав выпендриваться на вечеринках!

Она встала из-за стола. Взяла сумку, направилась к двери.

— Нет, Лора, постой! — крикнул он.

Голос его сорвался. Он был раздавлен. Готов был ползать у ее ног, если понадобится. Она занервничала:

— Я пришла только ради тебя. Только потому, что ты хотел поговорить. Я пришла не для того, чтобы выслушивать от тебя гадости!

Он хотел поймать ее за руку, но она его оттолкнула.

— Извини меня, Лора, извини меня.

Она на несколько мгновений сняла свою маску раздражения, и он увидел грусть на ее лице. Он понял, что ей тоже больно, по-другому, но больно.

— Я хочу, чтобы ты мне сказала. Если у тебя кто-то есть… Я хочу знать…

Она вздохнула. Сделала над собой усилие, чтобы оставаться спокойной и доброй.

— Никого нет. Я тебе уже сто раз говорила…

— Ты не обманывала меня?

— Я не обманывала тебя.

— Ты бы мне сказала?

— Я бы тебе сказала.

— Тебе хотелось?

Она ушла от ответа. Сменила тему:

— Хочешь, пойдем посидим в кухне?

И он больше не задавал этого вопроса, потому что догадался, какой будет ответ. Они сели в кухне. Он обхватил голову руками. Было мучительное ощущение, будто он разлагается изнутри.

— Почему мы…

Он не смог договорить. Она переспросила:

— Почему мы — что?

— Почему мы больше не были на одной волне?

— Я думаю, что… Я думаю, что я была готова что-то построить, стать взрослой. Но ты — нет. Еще нет.

Он среагировал мгновенно, повысив голос:

— Ты врешь! Я согласился на ребенка!

Она грустно улыбнулась.

— Да. Ты согласился, но слишком поздно… и не по той причине.

Мама & папа, Маржо & Бастьен, Рено & Летисия и все ваше потомство,

это письмо придет, по-вашему, слишком поздно (сегодня пять дней, как я уехал), но для меня — слишком рано.

Я бы хотел иметь больше времени, чтобы его написать. Мне самому еще не совсем ясно, что происходит в моей голове, но я не мог заставлять вас ждать вечно…

Эмиль вынужден начать письмо, чтобы прогнать мысли, возвращающие его к Лоре. Отпив глоток чая, он поспешно берет ручку, чтобы не потерять нить.

Я готов составить список причин, побудивших меня уехать. Это могло бы помочь вам понять и простить меня. Вы сможете найти как минимум одну весомую для каждого из вас. Первая и самая очевидная — я не хочу этих клинических испытаний и не хочу помереть подключенным к электродам. Я не хочу быть лабораторной крысой. Если болезнь должна забрать меня, пусть заберет, но, ради Бога, пусть врачи оставят меня в покое!

Вторая причина, которая объясняет мое бегство, — я не хочу стать для вас обузой. Если бы я остался, было бы именно так. У вас есть другие дела. У всех.

Третья причина скорее имеет отношение к гордости и к эго. Так ли уж она похвальна? Не знаю. Но вот ведь, я не хочу, чтобы мой образ померк в ваших глазах. Я предпочитаю уехать (наверно, эгоистично), оставшись в вашей памяти таким, каким себя вижу: молодым, красивым, мускулистым, с большим будущим, энергичным, обольстительным (да, посмейтесь)…

Я не хочу впасть в маразм, не хочу, чтобы мне помогали вспомнить, как меня зовут, чтобы меня заново учили завязывать шнурки или варить яйца. Я не хочу запомниться вам жалким и уязвимым (особенно последний пункт). У меня есть гордость, как у всех. Я предпочитаю прожить последние месяцы вдали от ваших глаз.

Еще одна причина, более симпатичная: я всегда хотел предпринять это путешествие к природе!!! Рено, мы с тобой поклялись! У тебя еще будет время сделать это позже, с Летисией и мелким. А для меня — сейчас или никогда. Славно уехать, осуществив мечту;)

Я не хотел прощаний. Я трус. Это тоже одно из моих достоинств.

Вот как с этим письмом: это легче, чем телефонный звонок. Не знаю, позвоню ли я вам когда-нибудь, но писать буду, это точно. Во всяком случае, так долго, как буду помнить вас.

Я постараюсь написать по письмецу каждому в отдельности в ближайшем будущем. Но будьте снисходительны, мне нужно время, чтобы найти слова. Они появятся.

Теперь придется прослезиться, потому что я должен сказать, что люблю вас, что вам не надо обо мне тревожиться и что я счастлив. Хоп, готово! Наберитесь терпения, следующее письмо придет очень скоро.

Обнимаю вас.

Эмиль

У него чувство, что он снова бежит, еще раз уклоняется от прощаний. Ладно, не важно. Через несколько месяцев его не будет. Оставшиеся договорятся со своими воспоминаниями, сами придумают достойное прощание и весомые причины.

Жоанна сидит по-турецки в воде, которая доходит ей до пояса. Она расстелила выстиранное белье вокруг на валунах. Услышав шорох его шагов по гальке, она поворачивает голову.

— Ты дописал свое письмо?

Он пожимает плечами. Вид у него хмурый.

— Да.

— Отправишь его сегодня?

— Или завтра. Когда мы поедем делать покупки для похода.

Повисает молчание. Он стоит на берегу, переминаясь с ноги на ногу. Он напряжен. Жоанна бьет руками по поверхности воды, летят брызги.

— Ты недоволен? — спрашивает она.

Он хмурит брови.

— Что?

— Ты недоволен тем, что написал?

— Да… Немного. — Он выдавливает подобие улыбки. — Это видно по моему лицу?

Ее лицо ничего не выражает, когда она отвечает:

— Да. Но ничего страшного, ты напишешь еще.

Он отвечает не сразу. Потирает шею, смотрит,