Радость. Как наполнить тело энергией, а жизнь счастьем - Александр Лоуэн

что прежде, чем моя будущая пациентка осознала чувства в их генитальном варианте, то есть в возрасте трех или четырех лет, она, как, впрочем, и большинство маленьких девочек, обожала своего отца. За страшными словами, адресованными Богу, стоял ее гнев, направленный против отца, поскольку она считала того убийцей своей души. И все эти ее чувства проецировались на меня – как на Бога, как на терапевта, как на того, кто замещал в данный момент отца, и, наконец, как на мужчину. Я отложу до следующих глав вопросы сопротивления и переноса, которые являются столь критически важными во всякой терапии и с которыми можно совладать только с помощью слов. Однако если мы хотим, чтобы произносимые слова обладали хоть какой-нибудь ценностью и весом, то пациент должен находиться в контакте со своими чувствами. Того пациента, который не ощущает своей печали и не умеет плакать, не удастся затронуть никакими, даже самыми убедительными, словами.

Одна из причин, почему биоэнергетический анализ концентрируется на теле, состоит в том, что слова сами по себе редко бывают настолько сильны, чтобы заставить подавленные чувства пробудиться. Ответственность за подавление чувств несет эго, которое наблюдает за нашими поступками и поведением, осуществляет над ними цензуру, а также контролирует их. Голосом эго служат слова, точно так же как в качестве голоса тела выступают звуки. Человеку сравнительно легко ощутить себя отделенным от слов. А вот проделать то же самое со звуками несравненно труднее. Чуткое ухо вполне может распознать фальшивую ноту, когда звук перестает быть подлинным выразителем чувства. В биоэнергетическом анализе принимается за аксиому, что тело никогда не лжет. К сожалению, большинство людей слепы к проявлениям телесной экспрессивности, будучи научены верить словам, которые человек слышит, а не тому, что он интуитивно ощущает. Но некоторые дети младшего возраста все-таки сохраняют достаточную часть невинности, которая позволяет им без колебаний верить в то, что они видят собственными глазами. Каждому ясно, что мораль знаменитой сказки Ханса Кристиана Андерсена «Новое платье короля» состоит в том, что лишь невинный взгляд может увидеть правду. Дети еще не обучены утонченному и изысканному искусству играть словами, чтобы скрыть свои чувства. Я никогда не забуду одного мужчину, который в качестве терапевта консультировал меня в юности и сказал: «Я знаю, что был влюблен в свою мать». В ответ мне очень хотелось произнести: «Доктор, постарайтесь сообщить мне что-либо новенькое». Однако я сдержался, и эта терапия никогда не обрела сколько-нибудь реальных очертаний, быстро завершившись. Вообще-то, мне бы, пожалуй, следовало сказать: «Вот чего вы не знаете, уважаемый доктор, так это того, до какой степени вы сами больны».

Точно такую же слепоту проявляют те люди, которые в ответ на мое указание о необходимости и пользе плача заявляют: «Не испытываю никаких трудностей с плачем. Мне довелось много плакать в своей жизни». Последняя часть этого ответа может быть правдой, но вот первая наверняка не является таковой. Трудность для этих людей состоит в неспособности плакать достаточно глубоко, для того чтобы достичь самого дна своей печали. Их плач подобен той малой воде, которая лишь перехлестывает через запруду и потому никогда не опорожнит переполняющее их озеро слез. Тот факт, что в своем взаимодействии с жизнью они нуждаются в помощи, за которой обратились к терапевту, указывает на наличие дискомфорта и отсутствие радости, а об этом еще как стоит поплакать. Многие люди научены в детстве, что плач допустим лишь в том случае, если человек буквально раздавлен, а не в ситуации, где он просто задет или испытывает боль. Детям, которые начинали плакать, когда их стукнул кто-то из старших, говорилось: «Перестань плакать, иначе я на самом деле дам тебе так, что будет от чего зареветь». А в некоторых случаях детям, чтобы заставить их прекратить плакать, доставалась удвоенная порция наказания. Ребятишек стыдили, чтобы отучить плакать: «Маленькие мальчики не плачут, только девчонки плачут». Да и у взрослых плач далеко не приветствуется: «Нужно быть мужественным. Плач – это признак слабости». И тому подобное. Я же, напротив, установил, что способность плакать представляет собой бесспорное доказательство силы. Поскольку женщины плачут легче мужчин, то со всей очевидностью именно они – сильный пол.

Когда человек плачет, то каждое всхлипывание или рыдание представляет собой импульс жизни, который пробегает по его телу. Посторонний может самым наглядным образом наблюдать, как этот импульс пересекает все тело плачущего. Когда указанный импульс достигает таза, он порождает движение, направленное вперед, – при наличии достаточной чуткости плачущий человек может на самом деле ощутить, как данный импульс, проходя вниз по той трубе, которую образует собой тело, ударяет по диафрагме таза, иногда называемой «тазовым дном». Вот что такое «пронять до самого дна». Настолько глубокий плач так же редок, как и по-настоящему глубокое дыхание. Однако у плача имеется и другое мерило, в качестве которого выступает величина амплитуды соответствующей звуковой волны. Это находит выражение в такой характеристике, как «объем» звука. Полный звук означает широко распахнутые рот и гортань, расправленную грудь и приподнятую диафрагму. Степень подобной открытости одновременно показывает, насколько данный человек открыт жизни – способен впустить ее в себя и позволить ей двигаться дальше. Когда мы описываем пациента как «замкнутого в себе», то это справедливо самым буквальным образом применительно к отверстиям, имеющимся в его теле. Губы этого человека могут быть плотно сжаты, челюсти стиснуты, гортань сдавлена, грудь жестко напряжена, живот втянут, а ягодицы сморщены. У таких людей глаза тоже обычно прищурены.

Терапия представляет собой процесс, направленный на достижение открытости человека перед лицом жизни, – операцию в такой же мере физическую, как и психологическую. Результат находит отражение в сияющих глазах, теплой улыбке, элегантных манерах и открытом сердце. Но попытка открыть сердце без открывания тех каналов, через которые заполняющее его чувство любви течет в мир, – пустое занятие. Это похоже на то, как если бы дверцы отдельных сейфов, установленных в банковском подвале, были распахнуты, но двери самого подвального хранилища накрепко заперты. Я всегда начинаю свою терапевтическую программу с того, что помогаю человеку открыть, фигурально выражаясь, рот (чтобы говорить им) и глаза (чтобы видеть ими), прежде чем он откроет свое сердце. Но этот процесс открытия отнюдь не скор и не легок. Он подобен тому, как учатся ходить. Пациент каждым проделываемым шагом как бы подвергает землю испытанию на прочность. Он должен сперва научиться доверять себе, а после этого – снова начать доверять жизни. И подобно ребенку, который должен падать и падать, пока на самом деле станет уверенно ходить, пациент также будет