Книга превращений - Ньютон Марк

Нет, она не позволит себе умереть подобным образом. Если уж ей суждено погибнуть от его руки, она, по крайней мере, падет с честью. Пока Дартун озирался, видимо не меньше ее пораженный результатами своей деятельности, Папус, дрожа от страха, активировала все реликвии под своим меховым плащом. Вот она извлекла альдерталь, прицелилась…

Время застыло: ничто не двигалось вокруг них, все будто заледенело. Все, кроме Дартуна, – он словно нехотя выпутался из сковывавших его пут магической энергии, медленно, точно увязая в невидимой патоке, вошел в нормальное время и рывком ожил.

– Как… Как ты это сделал? – спросила Папус. Всепоглощающее желание знать, кто и что он такое, охватило ее, заставив забыть о страхе.

– Задействуй что-нибудь посильнее, – пробормотал он. Он двигался с заносчивой неспешностью, словно располагал неограниченным количеством времени для ее убийства. Она деактивировала альдерталь и…

…ветер застонал снова, закручивая пряди волос у нее перед глазами, и все вернулось к нормальному времени.

– Довольно. – Дартун поднял свою невероятную руку.

Она повернулась, чтобы бежать. Он пошел за ней, она прибавила шагу, спасаясь. Лихорадочно шаря одной рукой под плащом, она активировала дейжу, чтобы создать покров невидимости. Пурпурная вспышка вытянулась, словно молния, и Папус исчезла.

Сначала никто из них не знал, что делать дальше. Дартун вертел головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь.

Однако все было бесполезно, – даже если он, несмотря на свои недавно обретенные силы, не мог видеть ее сейчас, следы на снегу, хруст ее шагов все равно выдадут ее.

И точно, он вычислил ее, не успела она сдвинуться с места.

Дартун продолжал преследование, его белая рука сверкала и вибрировала в розовой дымке.

Так, теперь что-нибудь вроде бренна, пары алюминиевых шаров, которые она вытащила из кармана, активировала и бросила назад, под ноги Дартуну. Они загремели по льду, подкатившись ему под ноги, и едва он попытался переступить через них, оба рванули, выбрасывая вверх столб огня и крошечных острых частиц металла.

Еле слышный вскрик. «Хорошо, он все же человек, хотя бы отчасти».

Дартун остановился и, моргая, наблюдал, как огонь пожирает его одежду. Шрапнель порвала ему кожу на лице, и он, весь в мелких капельках крови, повалился на колени. «Наконец-то!» Шумно дыша и все еще оставаясь невидимой, Папус с несказанным облегчением опустилась на корточки. Оставалось только покончить со всем этим.

Папус вынула из-за голенища нож и встала. Подошла к нему и занесла руку, чтобы ударить его ножом в основание черепа. Но он вдруг вскочил и ринулся на нее, его лицо напоминало перекошенную кровавую маску. Своей человеческой рукой он схватил ее за горло. Она попыталась ударить по ней ножом, но его другая рука вдруг врезалась в ее живот…

И вошла в него.

Поперхнувшись острой, разлившейся по всему ее телу болью, Папус смотрела, как кровь – ее собственная кровь – стекает, словно вино, по руке Дартуна, заполняя ямки и трещины ледяного покрова. Рука Дартуна погрузилась в ее чрево по локоть.

Она посмотрела ему в глаза и увидела в их глубине что-то механическое, похожее на четко функционирующую, безупречно отлаженную реликвию. Тут он, должно быть, добрался до чего-то жизненно важного у нее внутри – «Ох, черт!» – выдохнула она – и дернул. Она увидела, как выскальзывают на снег ее внутренности, а брызги ее крови наполняют воздух, точно красные осы.

Ноги Папус подкосились, и она рухнула, стукнувшись головой о лед.

Верейн испытала одновременно облегчение и страх, когда вернулся Дартун, весь покрытый кровью. Все ужасы, которым она стала свидетельницей, она видела издалека, и подробности ускользнули от ее взгляда. Однако она знала, что он перебил много народа, – это она, по крайней мере, видела.

Покончив с последним культистом, Дартун еще некоторое время обходил поле боя, внимательно присматриваясь и прислушиваясь к павшим, – Верейн не могла даже представить, о чем он думал в тот момент. Останки были отвратительны, как освежеванные трупы тюленей, устилавшие льды северных островов Архипелага каждый год после охоты местных племен. Дартун уже возвращался к своему ордену, шагая по глубокому снегу, а Верейн все еще не могла отвести взгляд от бойни у него за спиной.

– Я применил к ним адекватные меры, – объявил Дартун.

– Оно и видно, – проблеял Туунг откуда-то из-за ее спины.

– Твое лицо… – начала Верейн. Его кожа была изрыта крупными порами, как застывшая вулканическая лава.

Дартун поднял руку и ощупал лицо, но не слишком заинтересованно.

– Ничего, скоро со мной все будет в порядке – небольшая побочная реакция на одну из ее реликвий.

– Они все умерли? – спросила Верейн.

– Да, все, – просиял Дартун.

– И что теперь, а? – спросил Туунг. Голос его дрожал, как у человека на грани истерики. – Мы истощены и хотим есть.

Лицо Дартуна сохраняло далекое, отчужденное выражение. Что-то было не так, но она не понимала, что именно.

– Я понимаю вашу озабоченность, – прогудел он. – Я гарантирую вам, что с вами будут хорошо обращаться.

Верейн ослабела под его взглядом, она не знала, что и думать. Неужели это любовь?

– Очень важно, чтобы мы все добрались до Виллджамура живыми, и я должен признаться, что до сих пор пренебрегал вашим благополучием. – Он по-прежнему словно не замечал, что весь покрыт кровью. Верейн с трудом могла видеть его в таком состоянии. – Мы покинем этот остров и направимся туда, где сможем найти укрытие и пропитание.

– Спасибо и на этом. – И Туунг пошел назад, к собакам.

Глава двенадцатая

Вцентре Виллджамура, всего в паре шагов от Гата-Сентиментал с ее узкими пятиэтажными домами, в тени тяжелых каменных арок заброшенного акведука двигались двое мужчин в туниках с капюшонами и теплых плащах – они пересекали просторный пустой ирен, стараясь не выходить на освещенные луной участки. Птеродетта, охотясь на летучих мышей, спикировала рядом с ними, едва не задев мостовую крылом, тут же взмыла вверх и уселась на край зубчатой башни, каких в городе было много. Морозным воздухом становилось трудно дышать, с моря накатывал туман, принося с собой ледяную сырость.

– Ох и гадкая же сегодня погода! – буркнул один из двоих.

– Кончай ныть, Лиель, – вздохнул толстый как бочка Бруд. Щетина покрывала его лицо, мелкие бусины глаз обшаривали окрестность в поисках признаков жизни. Убедившись, что вокруг ни души, он опять обратился к компаньону: – С тех пор как в этом городе заткнулись все банши, ты, похоже, решил их заменить – воешь и воешь без конца, по поводу и без. Ночь сегодня как ночь, не хуже и не лучше, чем все остальные. МифоТворца реже надо читать, вот что я тебе скажу, а то вечно ты ошиваешься вместе с подростками на углах, где висят его писульки.

– Ничего я не ошиваюсь, – ответил Лиель. – А вот что банши больше не слышно, это ненормально. Говорят, им языки отрезали.

– Это как раз хорошо, недоумок, что никто теперь не воет по мертвым. Убил – и живи себе спокойно, не то что раньше. Так что хватит распускать нюни. Поучился бы лучше у своего напарника Кейли – вот уж кто ни черта не боится, а годов-то ему поменьше, чем тебе.

Лиель смущенно кивнул.

Бруда бесили вечные страхи этого доходяги. Восемнадцатилетний, он заметно отставал в развитии и боялся, кажется, всего на свете, заражая других. Бруд сосредоточился на дальнем крае ирена – одного из самых крупных в городе, – где звездами светили стеклянные витрины магазинов.

Среди них он должен был вычислить один…

«Драгоценности Грэнби».

Вот он: линялый зеленый фасад с завитушками, квадратная вывеска чуть поскрипывает на ветру. Днем рядом с ним всегда толчея: люди пялят глаза на металлические безделушки и драгоценные камни за стеклом.

Инструкции Шалев оказались точны, как всегда. Сорок дней прошло с тех пор, как она начала сотрудничать с ними – анархистами. Сорок дней подпольной деятельности, которую никто из них не считал работой – скорее, коллективным мероприятием. Ведь работа в их глазах была тем же рабством, только за деньги. К тому же работы теперь становилось все меньше, а та, что еще осталась, сделалась совсем тяжелой и опасной из-за нечеловеческих условий труда, которые навязывали работодатели, запугивая людей наступающими длительными холодами. И все равно находились те, кто соглашался работать в тяжелейших условиях за мизерную плату, лишь бы не остаться без куска хлеба в грядущем Оледенении. Они готовы были проводить едва ли не все свое время в пыльных цехах мануфактуры или надрываться на морозе в подземных доках, но Бруд был не из их числа. Он слыхал, что Мороз простоит еще не один десяток лет, и черта с два он позволит заманить себя на такую работу.