Тусовщица - Анна Дэвид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом вспоминаю, что в гараж может спуститься Брайан, Роберт или еще кто-нибудь из «Эбсолютли фэбьюлос», поэтому усилием воли вывожу машину из гаража. Потом каким-то образом добираюсь до дома, захожу в квартиру и сразу же ложусь спать.
Глава 11
— Это ужасно нечестно, — говорю я маме. — И вообще, я могу подать на них в суд за беспричинное увольнение.
— Ох, детка. — «Ох, детка» — это все, что я слышу за время нашего неприятнейшего разговора. В последнее время мне казалось, что я перестала разочаровывать свою мать, и она смирилась с тем фактом, будто я вечно делюсь с ней новостями, которые не вызывают у нее ничего, кроме разочарования, поэтому в ее голосе слышится лишь грусть, и меня это возмущает.
— Мама, все будет хорошо, — успокаиваю я. — Даже лучше, чем хорошо. — Этот разговор происходит после практически бессонной ночи, потому что после того, как я вчера вернулась с работы, я ненадолго вырубилась, а потом, проснувшись, сразу позвонила Алексу и всю ночь нюхала свой грамм, бесконечно прокручивая «Black Eyed Peas»[28]. Прослушивание до одурения этой песни дало волю пространным рассуждения, и я поняла, что издательский мир попросту не оценил моих дарований и что пора найти другое место, где мне воздадут по заслугам. — Я подумываю заняться чем-нибудь другим, — говорю я ей. — Может, попытаю счастья в кино. Я ведь в Голливуде живу.
Мама еще пару раз потчует меня своим «Ох, детка» и не говорит ни слова в утешение, что, по моим понятиям, должна делать каждая любящая мать. Никаких заверений в том, что я, конечно же, права, и заявлений, что никто не смеет недооценивать ее девочку, она ведь совершенно особенная.
— Позвони лучше отцу и поговори с ним насчет денег, — говорит она наконец, прежде чем положить трубку. — И держи меня в курсе.
Дело в том, что мои финансы вверены попечителю. Когда мне исполнилось восемнадцать и я должна была получить деньги, папа убедил меня переписать их на них с мамой. Так что у мамы с папой одинаковая ответственность, но все полномочия по принятию решений мама переложила на папу, и он решает, увижу ли я когда-нибудь эту наличность. Тот факт, что теоретически деньги принадлежат мне, но я не увижу их, пока мне не исполнится сорок пять или сколько-то там, обычно вызывает споры. Но убеждать отца в том, что мне нужны наличные и что я их заслуживаю, по-моему, сложнее и связано с большими угрызениями совести, чем работать за гроши.
Однако сейчас, естественно, у меня нет возможности эти самые гроши заработать. «Я хочу работать, — думаю я, набирая номер отца. — Но мне не дают». И, рассказывая папе о случившемся — ему преподносится версия, будто меня уволили, несмотря на то, что я очень добросовестно выполняла свою работу, а оба босса конченые засранцы — я даю себе обещание, что выдержу этот разговор и не заплачу.
— Значит, шансов нет, что они передумают и возьмут тебя назад? — спрашивает он.
— Папа, ты что, не слышал меня? — хнычу я, невероятно раздосадованная его невнимательностью. — Я сама не хочу возвращаться. И вообще, я ухожу из издательского дела и собираюсь попробовать себя в кино.
Он вздыхает.
— Сколько тебе нужно на жизнь? — спрашивает отец, целиком проигнорировав мои планы на будущее. — Каков твой бюджет?
Папа вечно мучает меня дурацкими «бюджетными» вопросами: сколько я трачу на химчистку, на прокат видеокассет и прочую ерунду. Это действует на меня чертовски угнетающе. Какое-то преступление против жизни — то занудство, с которым он подсчитывает каждый цент, несмотря на то, что их довольно много.
— Вышли мне пару штук, и я сегодня же займусь поисками новой работы, — говорю я, и почему-то мне сразу же хочется разреветься. «Ну и дерьмо же я. Ни на что не годная испорченная соплячка, которая не в состоянии сама себя содержать в том возрасте, когда почти все уже обзаводятся семьями и сами себя обеспечивают». Папа выдает мне лекцию о том, как важно уметь правильно тратить деньги, и обещает в ближайшие два дня выслать чек. Я умудряюсь закончить разговор до того, как уже буду не в состоянии сдержать рыдания.
Я плачу, зарывшись под покрывало с упаковкой бумажных салфеток, и вижу, как мои подушки постепенно пропитываются соплями и слезами. Но тут я решаю, что мне не следует впадать в депрессию, потому что достаточно пару раз подрочить — и все будет в порядке.
«Совсем немножко, — думаю я, выбираясь из постели и направляясь к сумочке, — просто мне нужен дополнительный стимул». Я вынимаю громадный пластиковый пакет с кокой, снимаю со стенки фотографию Гретны Грин, высыпаю коку, разделяю ее дисконтной картой «Мейси» и вдыхаю. Мне сразу же становится лучше, и я решаю, что если бы меня не уволили и я бы по-прежнему работала в «Эбсолютли фэбьюлос», то не смогла бы с такой пользой использовать свое время.
Я пишу письмо одной знакомой девушке, ассистентке из Ассоциации паевых фондов, с просьбой выслать мне список вакансий. АПФ — одно из крупных городских агентств, и у них имеется список открытых вакансии, которые не напечатали в объявлениях. А чтобы его просмотреть, нужно иметь знакомого, который бы у них работал, так что недоступность списка вакансий населению сама по себе является процессом отбора. «Их нет в объявлениях… я просто увидела список вакансий из АПФ», — не раз приходилось мне слышать. Значит, я должна была стать одной из них.
Я делаю дорожку, и через несколько минут девушка из АПФ присылает мне ответ. Я делаю распечатку списка вакансий и начинаю подчеркивать те должности, наименование которых наиболее всего ласкает слух, лишь однажды сделав перерыв, чтобы нюхнуть еще несколько дорожек. Мне