ХУШ. Роман одной недели - Ильдар Абузяров

– В общем, – продолжил меддах, – дворники были незаменимыми во всех отношениях и даже выступали в роли советников и помощников по хозяйственной части у захлопотавшихся в своих служебных и государственных делах горожан.

К тому же почти во всех доходных домах дворники дежурили у кованых решеток ворот. Стоя на страже общественного порядка, они сотрудничали с городничими и охранкой. Следили за жильцами и постояльцами: кто к кому, во сколько и зачем приходит.

Время было неспокойное. Террористы всех мастей покушались на традиционные устои общества. Каждый день кого-нибудь убивали. Шпики сновали туда-сюда – за всем нужен глаз да глаз. Поди разберись, кто здесь убийца, а кто подставной агент.

Богобоязненные, непьющие мусульмане были надежными помощниками государства. Работы было невпроворот, и пожилой Сафар-ага чувствовал, что его артели требуется еще один подельщик. К тому же у них с супругой не было собственных детей, а тут словно сам Всевышний послал ему мальчика родных кровей, да такого смышленого – и откуда, спрашивается? Не иначе это знак судьбы, рассудил Сафар-ага и приютил паренька. В артели всегда старались брать либо односельчан, либо единокровцев.

Кроме того и супруге его, Тахире-апе, требовалась помощь на кухне. Ведь она едва справлялась со своей ролью «матки», жены старшего дворника, не успевала готовить харчи на всю артель. Иди-ка, приготовь на такую ораву похлебки и гречневой или пшенной каши. А Сафар-аге за право быть старшим дворником приходилось расплачиваться, эксплуатируя жену. Ведь только старший дворник артели мог себе позволить иметь супругу.

А как ты понимаешь, это не очень-то справедливо, когда один человек может иметь жену, а другой нет. Когда один имеет свое государство, а другой нет, когда один может позволить себе родить ребенка, а другой нет…

– Впрочем, это совсем другая тема, – продолжил меддах. – Наша же история о том, как Юсуф остался жить в дворницкой под лестницей, в большом доходном доме на Конюшенной улице, помогая своим престарелым приемным родителям во всем. С ранних лет хлопотавший по хозяйству Юсуф не чурался никакой работы. Когда хозяйство большое, работать приходится всем с малолетства и до глубокой старости. Не можешь за скотиной следить – собирай щепки для самовара, ноги отказали, вырезай на печи ложки.

Вот и в Петербурге Юсуф с радостью и легкостью включился в работу вместе с дворницкой артелью. Спал он в небольшой квартирке старика на сундуке за ширмой. Ел с общего стола наравне со старшими, потому что стал добрым помощником, выполнял не меньший объем работ.

Дом, как узнал Юсуф, принадлежал некоему семейству Шнобелей. Очень богатым нуворишам, сделавшим состояние на черной, как говорили дворники, раскисающей от дождя грязи. Заведовал же домом управляющий Евгений Павлович – уже совсем дряхленький старичок, некогда работавший управляющим у Шнобелей на Кавказе. Дворники говорили, что и Сафара Шнобель взял только потому, что тот неплохо зарекомендовал себя смотрителем бараков. Будто на приисках черной грязи его барак был самым чистым.

Вскоре, впрочем, Юсуф узнал, что Шнобеля зовут Эммануил Нобель, да и Евгения Павловича звали как-то по-шведски, но выговорить этого имени никто не мог. Евгений Павлович вел всю финансовую сторону, заключал контракты с жильцами и фирмами, арендующими первые фасадные этажи, собирая с них деньги. Договаривался с властями и обслуживающими дом конторами, электрическим обществом и водонапорной башней. Вносил поземельные и страховые деньги, вел денежные и домовые книги.

Что касается других артельщиков, то на первых порах дворники постарше не очень доверяли Юсуфу и посылали его в город с мелкими поручениями или оставляли в самые спокойные предутренние часы на дежурство у ворот. Владельцы домов обязались перед властями выставлять дворников с четырех часов пополудни до восьми утра, сменяя их через каждые четыре часа.

Юсуфа ничуть не волновало, что ему больше других поручают дежурство на улице. Он нисколько не артачился и не возражал, что ему приходилось прерывать свой сон в самый сладкий момент. К тому же на дежурство ему выдавали блестящую бляху, как у взрослых дворников, чему Юсуф сильно радовался, потому что бляха была похожа на кокарду на фуражках у гвардейцев императорских полков или у полицейских-городовых.

Он с нетерпением ждал утра, когда бляха начнет отражать всполохи зари и засияет во всей красе. Юное сердце мальчика еще не было опущено в холодную воду питерского болота и каналов, еще не покрылось ржавчиной и сверкало наивной радостью вместе с начищенным металлом.

После аула в степи город на воде потряс его своим масштабом и блеском: широкими улицами и длинными проспектами, залитыми светом витринами магазинов и лавок, горящими электричеством фонарями на необъятном Невском и газом на родной Конюшенной. Каждую свободную от нужд хозяйства секунду Юсуф проводил на улице, наблюдая и впитывая в себя окружающее.

Юсуф часами с восхищением наблюдал, как на верфях спускают пароходы и баржи. Как между бликами на водной глади лавируют шхуны, тендеры, швертботы, белые моторные яхты императорских яхт-клубов с каютами из красного дерева. Вот бы ему куда-нибудь поплыть!

Однажды, заработав немного грошей, Юсуф позволил себе заплатить пять копеек за переправу на ялике через Неву. Вместе с другими восемью пассажирами он раскачивался в лодке, словно пустился в галоп на хромой лошади. Ощущения из пренеприятных. Несмотря на то, что Юсуф сел поближе к красному спасательному кругу, он вновь почувствовал себя на дне двора-колодца, где его оставили братья.

Перевозчик в яркой рубахе, надувавшейся от ветра как пузырь, как горящий вечером на носу его лодки фонарь, в выцветшем жилете и картузе походил на сутенера из района красных фонарей.

Значит, подумал Юсуф, район красных фонарей в Питере – это реки и каналы. Где кружит голову, где ветер треплет накидки и юбки дамам, и они сидят так близко. Ялик направился на Кронштадтскую пристань в районе Васильевского острова. И чем ближе он подходил к берегу напротив 8-й линии, тем сильнее охватывал Юсуфа страх, что волна, поднимаемая пароходами «Баклан» и «Буревестник», затопит и остров, и их суденышко. И сбудется предсказание о конце света и падении в бездну морскую города Петра.

Почему-то в тот момент Юсуфу вспомнилось, как, отправившись однажды по какому-то поручению через шведскую слободу к новому строящемуся дому Нобелей, он вышел к кроваво-красному храму, возводимому прямо по центру Екатерининского канала.

– Подайте копеечку, – попросила нищенка, и Юсуф, не задумываясь, протянул ей то, в чем она больше всего нуждалась.

– А что такое здесь строят? – спросил Юсуф после того, как нищенка перекрестилась.

– Это храм в память об убиенном мученике императоре-освободителе Александре Втором. Да-да, того самого, что освободил для чертей крестьян, а ведь говорила наша сестрица юродивый Федор, что новорожденный царевич будет могуч, славен, но умрет в красных сапогах.

Юсуф ничего не понимал. Как может быть сестрицей Федор? И почему освобождение к чертям? И при чем здесь красные сапоги?

– А кому нужна твоя свобода, чертям только, – пояснила юродивая, видя в глазах Юсуфа недоумение. – Еще монах старец Авель предрекал, что после Николая придет мужик с топором. И что Александр погибнет на восьмом покушении от террористов. А ведь сбылось предсказание – оторвали черти Александру ноги.

Красные сапоги – и вот теперь эта красная рубаха. Или красный картуз, только в руках вместо топора весло. И вода от заката солнца стала красной… И стены Петропавловской крепости окрашены в красно-коричневый цвет, цвет шинели коменданта крепости. В ней, как теперь знал Юсуф, полно приговоренных к смерти террористов-революционеров.

Побыстрее бы доплыть до пристани, думал Юсуф. Пристань с трепыхающимися на ветру объявлениями походила на водоплавающую птицу: резные перья, яркая охра. Другая, Кронштадтская, водоплавающая птица, в устье реки Мойки, откуда они отчалили, уже скрылась из виду.

Сойдя на берег, Юсуф с облегчением вздохнул. Ему нравилось стоять на набережной и вдыхать речную и морскую свежесть. Баржи приносили в город дух леса. Бородатые неразговорчивые моряки шведского и финского происхождения выглядели, как духи-лесовики. Как шурале из детских бабушкиных сказок.

Круглый лес буксировали на плотах. Леса требовалось много. Для строительства, для экспорта, для топки многочисленных печей. Лес везли на бумажные фабрики и пилорамы.

Зимой Юсуф с Сафаром-агой ходил по дрова с санями. Летом с тачкой. Баржи, привозившие в город дрова, старались подплыть как можно ближе к доходным домам и дворцам. Они курсировали по всем судоходным каналам и речкам, по Екатерининскому и Обводному, по Мойке и Невке, по Фонтанке и Пряжке. А когда баржи полностью разгружали, многие из них тоже разбирали на «барочный» лес. Такое вот безотходное производство.