Том 5. Жизель. Ступай к муравью - Джон Уиндем

Альфред рванулся вперед, точно его с поводка спустили:

— Я хочу знать цели, причины и методы всех этих преступлений против Природы! Я требую, чтобы мне сказали, по какому праву вы считаете возможным превращать нормальные живые существа в неестественные пародии на их натуральные формы?

Доктор Диксон добродушно кивнул:

— Весьма умелый допрос, хотя и не очень точно сформулированный. Не стоит широко и тавтологически употреблять слово «природа». Кроме того, позвольте вам напомнить, что слово «неестественный» — вульгаризм, лишенный всякого смысла. Очевидно, что если какая-нибудь вещь создана, то процесс ее создания был естественным для ее творца, точно так же, как для материала было естественно принять данную форму. Творить можно лишь в естественных границах собственной природы — это аксиома.

— Никакая игра в слова не… — начал было Альфред, но Диксон ровным голосом продолжал:

— Как я понимаю, вы хотите сказать, что моя природа позволила мне использовать определенный материал таким образом, который не может быть одобрен вашими предрассудками, не так ли?

— Возможно, найдутся и другие формулировки, но я называю это вивисекцией! Вивисекцией! — вскричал Альфред, произнося это слово, точно проклятие. — Может, у вас и есть на это лицензия, но тут произошли такие события, которые потребуют очень убедительных разъяснений, чтобы предотвратить передачу дела в полицию!

Доктор Диксон кивнул:

— Знаете, я почему-то так и думал, что у вас может возникнуть подобная идея. Жаль, что дело складывается таким образом. Я сам намеревался вскоре сделать сообщение о своей работе, и тогда эта информация стала бы достоянием общественного мнения. Но мне нужны минимум два, а возможно, и три месяца для подготовки публикации об открытии. Пожалуй, вы лучше поймете суть дела, если я расскажу все по порядку.

Он помолчал, задумчиво глядя на Альфреда, который был вовсе не похож на человека, который собирается что-то понимать. Затем Диксон заговорил:

— Главное состоит в том, что в противоположность вашим подозрениям я не пересаживал тканей, не оперировал и никаким способом не менял естественных живых форм. Я создал их.

Несколько мгновений ни я, ни Альфред не могли уяснить значения сказанного, хотя Альфреду, видимо, казалось, что он что-то понял.

— Ха! — воскликнул он. — Можете темнить сколько угодно, но ведь все равно вам была нужна основа. Для начала вам требовалось какое-то живое существо, то самое, которое вы так жестоко изуродовали, чтобы получить потом все эти ужасы.

Диксон отрицательно покачал головой:

— Нет, я выразился совершенно точно. Я создал, а затем внес в свое создание нечто вроде жизни.

Мы так и разинули рты.

— Уж не хотите ли вы сказать, что можете творить живые существа? — пробормотал я.

— Фи! — ответил Диксон. — Конечно, могу, равно как и вы. Даже наш уважаемый Альфред может — разумеется, с помощью особы женского пола. Но я говорю, что могу оживлять мертвую материю, так как нашел способ вносить в нее жизнь, вернее, некую жизненную силу.

Последовавшее длительное молчание было прервано Альфредом:

— Не верю я этому! Невозможно представить, чтобы вы здесь, в этой паршивой деревушке, решили загадку жизни. Вы попросту заговариваете нам зубы, потому что боитесь кары.

Диксон спокойно улыбнулся:

— Я сказал, что нашел некую жизненную силу. Насколько я знаю, могут существовать десятки ее разновидностей. А почему бы и нет? Кто-то же должен был рано или поздно наткнуться на одну из этих разновидностей. Удивительно, что это не случилось гораздо раньше.

Однако не таков был Альфред, чтобы легко уступить.

— Не верю я, — повторил он. — И никто не поверит, разве что вы представите веские доказательства, если только таковые существуют.

— Разумеется, — согласился Диксон. — Кто же верит на слово? Хотя, боюсь, что, изучив мои образцы, вы найдете их конструкцию грубоватой. Ваш друг — Природа — тратит много лишнего труда на то, что можно сделать куда проще. Конечно, что касается рук, которые, по-видимому, вас особенно беспокоят, то если бы их можно было достать сразу после смерти прежнего владельца, они могли бы пойти в дело, но я не уверен, что это облегчило бы задачу. Однако такие случаи — исключение, а создание упрощенных членов — дело не такое уж трудное: смесь инженерного искусства, химии и здравого смысла. Все это стало возможным уже давно, но без метода оживления не имело значения. Когда-нибудь для замены утраченных членов научатся делать их точные копии, хотя это потребует весьма сложной техники.

А что до ваших опасений, будто мои образцы испытывают страдания, мистер Уэстон… Уверяю вас, мы с ними квиты — они стоили мне много труда и денег. И, во всяком случае, вам было бы трудновато добиться моего осуждения за жестокость к животным, которых никогда не существовало и привычки которых неизвестны.

— Не уверен, — стоял на своем Альфред.

Бедняга был, я думаю, слишком огорчен нависшей над ним угрозой неудачи, чтобы величие открытия Диксона дошло до него.

— Возможно, демонстрация… — предложил Диксон. — Будьте добры следовать за мной.

Рассказ Билла о впечатлениях от лаборатории подготовил нас к зрелищу клеток со стальными решетками, но не к другим вещам, обнаружившимся там же. Одной из них была вонь.

Доктор Диксон извинился, когда мы стали кашлять и задыхаться.

— Я забыл предупредить вас о консервирующих препаратах…

— Утешительно знать, что это всего лишь консервирующие пре… — простонал я между двумя приступами кашля.

Комната была футов сто в длину и тридцать в ширину Билл, конечно, почти ничего не увидел, заглядывая в щелку между занавесями, и я с удивлением рассматривал собранные здесь разнообразные предметы. Лаборатория распадалась на секции: химия в одном углу, верстак и токарный станок — в другом, электрическая аппаратура — в третьем и так далее. В одном из отделений стояли хирургический стол и шкаф для инструментов; при виде стола и шкафа глаза Альфреда широко раскрылись и на лице появилось выражение торжества. В другом закутке было устроено нечто вроде мастерской скульптора — на столах лежали формы и отливки. Еще дальше стояли большой пресс, довольно внушительная электрическая плавильная печь, но многое другое оборудование было мне решительно незнакомо.

— Нет ни циклотрона, ни электронного микроскопа. Прочего — всего понемножку, — заметил я.

— Не совсем так. Вот электронный… Ой, куда же подевался ваш друг?!

Альфред прямо-таки вцепился в хирургический стол. Он обнюхивал его сверху, он ползал под ним, явно отыскивая следы крови. Мы подошли к нему.