Медноголовый - Бернард Корнуэлл

— Завистники, мой дорогой Дэниел. У кого их нет? — Делани, держащийся со всемогущим газетчиком накоротке, затянулся сигарой.

Запас его любимых французских сигарет давно истощился, и их отсутствие, пожалуй, было главным побудительным мотивом для Делани желать окончания войны. Для ускорения коего пухлый адвокат, подобно Адаму Фальконеру, тайно помогал Северу, и сегодня, как с удовлетворением заключил Делани, он обтяпал неплохое дельце. С его, Делани, подачи самый влиятельный газетчик Юга направил все усилия на то, чтобы возвысить, наверное, самого бестолкового и пустого из офицеров Конфедерации. Мнение о Фальконере Делани составил давно, и считал его курьёзом природы, вечным ребёнком, без семейного состояния так и оставшимся бы никем, болтуном с ветром в голове.

— Он — тот, кто нам нужен, Джон. Уверен.

— Почему же он после Манассаса остался не у дел? — продолжал сомневаться Дэниел.

— Рана не заживала.

Сам Делани подозревал, что Фальконер с его родовой спесью просто не желал оказаться под началом у парвеню вроде Натана Эванса, но Дэниела адвокат в свои предположения посвящать не собирался.

— И черномазых своих он освободил. Разве нет?

— Освободил, — не стал спорить Делани, — но на то могли быть свои причины.

— Единственная причина освободить черномазого — это то, что черномазый сдох.

— Или, как Фальконер, выполняя посмертную волю отца. — солгал Делани, хотя и знал, что неграм тот дал вольную, надеясь залезть под юбку заезжей с Севера смазливой аболиционистке.

— Ладно, по крайней мере, Свинъярд теперь его головная боль, не моя…

Последние слова Дэниела почти заглушил рёв толпы, донёсшийся из дома. Кто-то, похоже, произносил там речь, и слушатели то и дело прерывали оратора смехом и аплодисментами. Дэниел презрительно сморщился:

— Болтовня, болтовня… А нам, Делани, не болтовня нужна. Нам нужно чёртово чудо.

Конфедерация нуждалась в чуде, потому что «юный Наполеон» был почти готов к удару, а его армия превосходила войска южан в Виргинии вдвое.

К тому же близилась весна, и подсохшие дороги смогут выдержать вес пушек, и Север уже твёрдо пообещал своим гражданам, что Ричмонд будет взят, а мятеж подавлен. Поля Виргинии удобрят тела её сынов, и спасти Юг от позорного и сокрушительного поражения может лишь чудо. Вместо которого Делани подсунул Конфедерации Вашингтона Фальконера. И это было, как подумалось адвокату, смешно до безумия.

Потому что теперь Юг был обречён.

На рассвете кавалерия проскакала через поля обратно, выбивая копытами сверкающие серебристые брызги с подтопленного грунта.

— Янки под Сентервиллем! Не мешкайте!

Всадники вихрем промчались мимо земляного вала, насеченного орудийными амбразурами. Только вот вместо артиллерии из бойниц торчали стволы «квакерских пушек». «Квакерскими пушками» в честь известных своим пацифизмом сектантов прозвали крашеные в чёрный цвет бревна, которые устанавливались на позициях для введения в заблуждение вражеских соглядатаев.

«Квакерская пушка» на позициях под Сентервиллем. Март 1862 года.

Легион Фальконера был последним полком, покидающим укрепления под Манассасом, и, соответственно, последним, что займёт отведённое ему командованием место на новой оборонительной линии за рекой Рапаханнок. Отход армии дарил северянам жирный ломоть виргинской территории, и последние дни на дорогах к Ричмонду было не протолкнуться от беженцев.

Единственной защитой Манассаса и Сентервилля остались «квакерские орудия», которые всю зиму исправно отпугивали патрули янки от армии Джонстона. И всю зиму для этой армии на склады Манассаса исправно свозили провиант и амуницию, которые теперь, не имея времени увезти обратно, просто сожгли. Мартовское небо пачкал чёрный дым, а в воздухе разносился густой аппетитный дух жареной солонины от подожжённого ротой Старбака последнего вагона из составов, собранных на тупиках станции. Поджигать было делом нехитрым: у входа в вагон насыпались щепки, поливались смолой и посыпались порохом, в кучу бросался факел, и пламя с рёвом охватывало всё вокруг. Жарко пылали провизия, форма, уздечки, патроны, хомуты, затем занимались сами вагоны, огонь стенал и выл на ветру, дыша в небо густым чёрным дымом. Был предан пламени амбар, полный сена, и кирпичный пакгауз, набитый ящиками с галетами, мукой и солониной. Из горящих зданий бежали крысы. На них азартно охотились псы Легиона, которых каждая рота пригрела по полдесятка на каждую. Крысам дворняги с наскока перекусывали шеи, измазываясь в крови. Хозяева подзуживали собак криками. Товарные вагоны выгорали дотла, оставляя после себя лишь почерневшие колёсные пары да груду золы с угольями. Сержант Труслоу руководил командой, разбиравшей пути. Рельсы укладывались поверх подожжённых шпал. Те, деревянные и пропитанные смолой, давали такой жар, что рельсы перекручивало до полной непригодности.

Рядом с ротой «К» жгли собранное для армии Джонстона имущество и другие роты Легиона, исполняя отданный арьергарду приказ уничтожить накопленный за два месяца провиант и за три — снаряжение.

— Пора выдвигаться, Нат! — в соседнем вагоне рванули ящики с патронами, и майор Бёрд, шагающий по охваченной пожарами станции, присел от неожиданности. Патроны трещали с присвистом, как шутихи, а сквозь угол вагона, где находились ящики, сразу пробились наружу языки пламени, — На юг, Нат!

Майор выпрямился и махнул рукой в указанном направлении. Затем спросил:

— Новость слышали?

— Новость, сэр?

— Наш бегемот повстречался с их левиафаном. Наука скрестила оружие ума с наукой, и стороны разошлись при своих. Печально.

— У янки тоже появился обшитый металлом корабль, сэр? — не поверил Старбак.

— Появился. Днём позже победы нашей «Виргинии», Нат. Миг нашего впечатляющего превосходства на море оказался краток. Сержант! Плюньте вы на эти рельсы, пора делать ноги, если, конечно, вы не планируете сегодня вечером гостить у янки!

— Наш корабль, сэр, что с ним? — осведомился с замиранием сердца Натаниэль.

— Газеты утверждают, что остался на плаву. Впрочем, жестянка северян тоже. Наш ферзь против их ферзя. Пат. Что вы там возитесь, лейтенант?! Скорее!

Последние слова адресовались Мокси, силившемуся тупым ножом перепилить пеньковую верёвку, на которой было подвешено колодезное ведро.

Настороение у Старбака испортилось. Оно и без того было далеко не радужным из-за оставления Манассаса, но уныние несколько рассеялось при известии о впечатляющем дебюте секретного оружия южан, железнобокого судна, неуязвимого для артиллерийского огня, которое, выйдя на Хэмптонский рейд, основательно потрепало блокадную эскадру северян, состоящую из деревянных корветов и фрегатов. Два из них были потоплены, один выбросился на мель, остальные дали дёру, ибо не могли противостоять могучей лязгающей, дымящей мстительнице «Виргинии»; броненосце, перестроенном из остова сгоревшего парового фрегата «Мерримак». Эта виктория несколько смягчала горечь отступления из Манассаса, позволяя надеяться, что железная хватка душащей Конфедерацию блокады будет, наконец, разжата. Неужели Север и вправду обзавёлся бронированным чудовищем, способным на равных драться с «Виргинией»?