В окружении Гитлера - Мариан Подковиньский

— Это очень метко. Шпеер говорит о Гитлере правду. Я точно так же чувствовал себя в его обществе. Можно, правда, было до известного предела сблизиться с ним, но нельзя было этой границы перейти. Дальше дело обстояло так, будто ты упираешься в невидимую стену.

— Были моменты, — вспоминал Гесс, — когда я чувствовал, что очень близок Гитлеру, но такое случалось крайне редко. Этот человек никогда не выказывал особой сердечности. Он всегда соблюдал дистанцию. Гитлер ощущал себя избранным для великих дел и, думаю, считал себя выше всех, его окружавших. Это чувство превосходства и сделало, судя по всему, его таким, каким он был. Я, к примеру, ни разу не обратился к нему по-дружески на «ты», даже в самое первое время или в дни войны, когда мы работали бок о бок. Прав Шпеер, что только четверо были с Гитлером на «ты»: Эрнст Рем, Юлиус Штрайхер, Кристиан Вебер и Герман Эссер. И, естественно, Ева Браун. Кстати, чрезмерная фамильярность с Гитлером была небезопасна. Все мы знаем, что стало с Ремом.

— Скажите-ка, Гесс, — спросил я его, — если бы вам пришлось начинать все сначала, поступали бы вы точно так же? Изучали бы вы геополитику и снова пошли бы за таким человеком, как Гитлер?

— Да, — не колеблясь, ответил Гесс. — Я пошел бы той же самой дорогой и кончил бы здесь, в Шпандау. Наверняка полетел бы в Шотландию. Как вы знаете, у меня есть свои убеждения и есть один-единственный путь претворения их в жизнь. Я верил в то, что делал… Моим искренним желанием было вернуть Германии ее прежнее величие, которого она достигла в канун первой мировой войны. До версальского договора, который был ошибкой. Мне хотелось бы вернуть Германии ее давнюю славу и ее давнюю роль в мире. Об этом я думал, когда в 1923 году молодым человеком пришел в политику.

— Если бы вы еще раз все начали сначала, стали бы вы снова служить такому человеку, как Гитлер? — спросил я. Он сурово взглянул на меня через очки:

— Разумеется, полковник Бёрд, стал бы. Мне не хотелось бы лишать себя тех сильных ощущений, которые я испытывал, служа Гитлеру как его заместитель.

— Скажите, это вы, обращаясь к Гитлеру, первым начали употреблять слово «фюрер»?

— Возможно, но я этого точно не помню. Так повелось уже сразу после создания партии. Гитлер был лидером партии, ее вождем, так мы его и называли.

— Не раз за эти годы вы рассказывали мне о своем полете в Великобританию. Я убежден, что воспоминания о нем все еще свежи в вашей памяти. Что в действительности стояло за всем этим?

— Гитлер не стремился сокрушить Великобританию. Он хотел прекратить войну, но не знал о том, что ради этого я рвался полететь в Англию. Я взял это на свою ответственность. Тот полет — моя собственная идея. Вопреки тому, что кое-кто говорит, у меня не было никаких корыстных соображений. Я ведь как-никак рисковал жизнью. — И, помолчав немного, Гесс прибавил:

— Я и не собирался ничего говорить Гитлеру на сей счет. Если бы он хоть что-нибудь узнал, он приказал тотчас же меня арестовать. У меня было письмо к принцу Гамильтону, с которым я виделся в дни берлинской олимпиады. Я также оставил письмо с описанием своего предприятия у моего адъютанта Пинтаха…

— Да, — проговорил я, — Шпеер присутствовал при передаче письма; Гитлер был страшно зол на вас.

— Могу себе представить, — улыбнулся Гесс.

— Многие историки утверждают, что вы знали о плане «Барбаросса». Русские до сих пор убеждены в этом. Что вы можете сказать по этому поводу?

На сей раз он долго молчал, прежде чем ответить.

— Мне очень жаль, но я уже не знаю, — лаконично ответил Гесс. — Я уже не помню, когда узнал о плане «Барбаросса». Во всяком случае не из-за этого я полетел в Великобританию.

Время прогулки подошло к концу: Мы не спеша направились к зданию тюрьмы, по крутым, вытоптанным ступеням поднялись наверх, длинным пустым коридором пошли к его камере. Я еще раз вернулся к вопросу о плане «Барбаросса».

— И все же, — сказал я, — еще до полета в Англию вы должны были знать о том, что Гитлер намеревается напасть на Советский Союз. Русские убеждены в этом.

В глазах старого человека появилось чуть ли не отчаяние:

— Я же говорил вам, что подумаю об этом. Мне кажется, я что-то на сей счет уже написал. Вы можете все это использовать.

Потом он, порывшись в своих книгах, вытащил листок, на котором чернилами было написано: «До полета в Великобританию я не знал о намерениях Гитлера напасть на Россию. Я, однако, знал, что он не был дружелюбно настроен по отношению к Советскому Союзу».

Вот и все, что он захотел сказать мне по этому поводу.

Стремясь побольше разузнать о подоплеке и причинах воздушной экспедиции Гесса, — пишет Бёрд, — я поехал в вашингтонский национальный архив, где целые залы битком набиты документами и бумагами, относящимися к нацистским временам. Я просмотрел микрофильмы архива Рудольфа Гесса и нашел первый след, указывающий на существование тоненькой, но важной ниточки, связывавшей Гесса с принцем Гамильтоном. Отсутствующий элемент, который помог справиться с головоломкой, отыскался в письмах, хранившихся в бумагах Гаусхоферов — отца и сына. То были документы, свидетельствующие о том, что Гаусхоферы пытались установить тайные контакты с принцем Гамильтоном, чтобы довести дело до заключения мира между Германией и Великобританией.

Проф. Карл Гаусхофер и его сын д-р Альбрехт Гаусхофер вели опасную игру, Карл Гаусхофер, давний университетский профессор Гесса, предоставил молодому нацисту убежище, когда тот скрывался от полиции после мюнхенского путча 9 ноября 1923 г. Гесс об этом никогда не забывал и, став одним из самых влиятельных людей в Германии, лично снабдил семью Гаусхоферов надежнейшими охранными грамотами (Карл Гаусхофер был женат на еврейке). Альбрехт, сын профессора, ненавидел нацистскую партию и все, с ней связанное. Он долгое время шел по лезвию ножа: работал на Гесса в министерстве иностранных дел, а вместе с тем поддерживал тайные связи с некоторыми влиятельными людьми в Великобритании.

Из находящихся среди документов писем отца к сыну, писем Гесса к ним обоим, а также писем Гаусхоферов к старинному другу их семьи Дугласу Гамильтону (принцу Гамильтону) выясняется, что именно Альбрехт Гаусхофер и был тем человеком, при посредничестве которого Гесс готовил почву для будущих переговоров. Потом Гесс пришел к мысли, что единственная серьезная фигура, способная вести такого рода переговоры, — это он сам.

Я вернулся в Шпандау с фотокопиями подлинных писем, показал их Гессу, который, внимательно их изучив, заявил:

— Никаких сомнений. Это моя подпись, а те — это подписи Гаусхоферов.

— А стало быть, нет никаких сомнений в том, что письма подлинные и что вы вместе с Гаусхоферами ломали голову над вопросом о мирном урегулировании с Великобританией?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет.

— Но знали ли Гаусхоферы, что вы собираетесь лететь в Великобританию, чтобы встретиться с Гамильтоном?

— Нет! — раздраженно закричал Гесс. — Этого они не знали. Гаусхоферы ревностно трудились над тем, чтобы найти основу для переговоров. Из нашей переписки они могли сделать вывод, что я сотрудничаю с ними. Но они не знали и даже не догадывались, что я сам полечу вести переговоры. Вы поймите, вся проблема была в том, чтобы отыскать человека, который занимал бы достаточно высокое положение в правительстве и которому я мог бы довериться. К кому нам было обратиться? Нужно было найти человека и организовать на нейтральной почве его встречу с английским партнером. Тем временем, однако, военное положение ухудшилось, и выбрать нейтральное место в Европе представлялось делом нелегким. Существовала опасность, что Англия подпишет договор с Америкой, пока мы сумеем послать кого-нибудь на переговоры с самыми высокопоставленными деятелями. Вот почему я и решился лететь сам.

— Говорили ли вы перед этим с Гитлером? У Альбрехта Гаусхофера сложилось впечатление, что вы с ним разговаривали с ведома и одобрения Гитлера, что Гитлер действительно знал о ваших намерениях и разделял их.

— Я еще раз заявляю, — ответил Гесс, — Гитлер не знал, что я собираюсь лететь в Великобританию. Я, однако, был уверен: то, что мне предстояло сказать в Англии, встретило бы одобрение фюрера.

— Когда точно вы решили, что полетите сами?

— Мы долго ждали ответа на письмо Альбрехта Гаусхофера. Шли месяцы, а ответа все не было. Я подозревал, что письмо перехватила британская разведка.

— Где вы писали письма Гаусхоферам? Вы их диктовали своей секретарше?

— Да что вы! — закричал Гесс. — Хильдегард Фат была прекрасным секретарем и очаровательной женщиной, но письма носили совершенно секретный характер. Я сам писал их на машинке, дома или в служебном кабинете.

— Я просматривал записки тех, с кем вы встречались в Англии, и протоколы ваших допросов британскими чиновниками. Вы тогда сказали, что Германия не хочет вести переговоры с правительством Черчилля, пусть Великобритания сначала избавится от Черчилля, и тогда вы станете разговаривать об условиях мира. Правда ли это?