Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953). - Николай Капченко

На мой взгляд, все важнейшие решения принимались Сталиным или при его решающем участии. И это продолжалось вплоть до его финальной болезни (если она была таковой, а не чем-то иным). Конечно, объем работы, которую проводил вождь и число решений, принимаемых им, значительно сократились. Но не сократился характер самой единоличной по своей сущности власти Сталина. И он ею пользовался вплоть до своей смерти. Такова, в сущности, природа власти диктатора: она перестает существовать вместе с его физическим уходом с политической сцены. А он продолжал быть самой важной и чрезвычайно активной фигурой на этой сцене. Он, безусловно, был единственным живым «общепризнанным богом» на советском Олимпе власти. Все его соратники, какой бы чисто внешней властью они ни пользовались, в конечном счете, выполняли волю Сталина. Разумеется, это не равнозначно тому, что они начисто были лишены какой-либо реальной власти. В рамках определенных вождем полномочий они осуществляли свои функции в сфере управления государственной и партийной жизнью. Однако, еще раз подчеркну, важнейшие решения принимались или самим Сталиным, или с его личной санкции. Таков был издавна установленный порядок, существовавший на протяжении всего периода сталинской эпохи.

ГЛАВА 10.

СТАЛИН И КИТАЙ

1. Сталин и Мао: мимолетные сопоставления

Прежде чем непосредственно перейти к рассмотрению столь обширной и достаточно противоречивой проблемы, какой является политическая стратегия Сталина в отношении Китая, причем, главным образом, накануне и после провозглашения Китайской Народной Республики 1 октября 1949 г., думается было бы полезно провести некоторые, пусть и слишком субъективные и порой слишком поверхностные сопоставления этих двух государственных и политических деятелей прошлого века. Это, возможно, будет способствовать лучшему пониманию политики советского лидера в отношении Китая. Поскольку через призму личных качеств обоих руководителей двух крупнейших государств мира порой можно уловить некоторые особенности и тонкости их политического курса, взаимоотношений двух государств и того, как все это отразилось на развитии послевоенной ситуации в международных отношениях в ту эпоху, когда они стояли у руля правления.

Сразу же оговорюсь, что я преследую довольно скромную цель – остановиться лишь на некоторых особенностях политической философии того и другого, отметить черты сходства и серьезных отличий в их политическом мировоззрении и в политической практике. Пусть читатель не будет слишком суров, если ему мои сопоставления покажутся легковесными или же малодоказательными, не говоря уже о возможно тенденциозной их направленности.

С самого начала следует отметить как совершенно очевидный и неоспоримый факт, что оба эти деятеля являли собой политических и государственных руководителей не только национального, но и мирового масштаба. Хотя к Сталину это относится в большей мере, чем к Мао Цзэдуну. По крайней мере, до того периода времени, когда Китай вышел на широкую международную арену и не на словах, а на деле стал играть роль одной из великих держав современности. Этот процесс начался для Китая гораздо позже, чем для Советской России. Естественно, и для китайского лидера тоже.

Начну с того, что, на мой взгляд, является общим для них обоих. И Сталин, и Мао были коммунистами, придерживались одной и той же марксистско-ленинской теории и идеологии. Это, казалось, должно было их объединять и сплачивать, помогать легче находить общий язык при решении возникавших между ними проблем. Однако многие исследователи жизни и деятельности этих двух корифеев марксизма-ленинизма XX века с серьезными основаниями проводят если не пропасть, то глубокую линию различий в интерпретации марксистской теории и практики как со стороны советского, так и китайского лидера.

Я не намерен вникать в суть этой важной проблемы, поскольку она представляет собой предмет самостоятельного исследования. Подчеркну лишь, что условно марксизм Сталина можно определить как более или менее приближающийся по своим исходным параметрам к классическому марксизму. Тогда как марксизм Мао Цзэдуна по целому набору параметров существенно отличается от классического марксизма. Иными словами, и Сталин, и Мао были марксистами, но марксистами отнюдь не одного толка. Это было обусловлено прежде всего и главным образом объективными условиями стран, в которых им приходилось действовать. Во-вторых, поле политической и государственной деятельности Сталина носило, будет сказано без всяких натяжек, поистине глобальный международный характер. Тогда как Мао сформировался как политический и государственный деятель преимущественно национального плана. Последнее мое замечание не стоит интерпретировать таким образом, будто таковым он и оставался после выхода КНР на международную арену.

По своим геополитическим воззрениям Сталин соединял в себе качества как «западника», так и «восточника». Поле его международной деятельности простиралось преимущественно на Западе. Хотя и проблемам Востока он уделял серьезное значение, о чем я уже писал во втором томе книги. Но тем не менее, все же Запад и отношения со странами Запада занимали в его политической философии и практической политике доминирующее место. Временами, когда обстановка на Дальнем Востоке осложнялась в связи с ростом агрессивных поползновений со стороны японского милитаризма, в центре внимания советского лидера оказывались в силу естественных причин проблемы, связанные с Дальним Востоком и Китаем, в частности. Но, если говорить обобщенно, то он стремился уравновешивать в своей деятельности как западную, так и восточную сферы интересов и забот. Суммируя, можно сказать, что Сталин являл собой образец геополитика всемирного масштаба. Это в конце концов подтвердила вся его государственная и политическая деятельность.

Что касается Мао Цзэдуна, то его также необходимо причислить к политикам широкого международного профиля, ибо он не мог не быть таковым, возглавляя великую державу, какой являлась Китайская Народная Республика. Но вся история его политической жизни имела своим истоком национальные китайские условия. Тем самым я не хочу сказать, что он страдал узким национализмом, хотя удельный вес национальных, а порой и националистических воззрений в его идейном и политическом багаже был весьма ощутимым. Сформировавшись прежде всего как политик национального масштаба, он в ходе дальнейшего развития далеко перешагнул эти рамки, но все же не сумел до конца освободиться от некоторых своих издавна укоренившихся взглядов и подходов.