Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как не верить в успех! Вот сидит Крехов в синих сатиновых нарукавниках и, поворачивая голову то вправо, то влево, переносит на ватман устройство, которое он сам придумал. Вчера он подошел к Дмитрию Алексеевичу и вполголоса, будто между прочим, спросил: не многовато ли места отведено для станины? Дмитрий Алексеевич изобразил на лице самое крайнее удивление: а куда девать качающийся стол? «Стол? — ответил Крехов. — А мы его разрежем на три части и поместим одну под другой… так, вот так и еще так — и пространство у нас будет покорено!» Старикан действительно сумел разрезать стол, придумал фокус с рычагами и противовесом, и станину решили после этого укоротить на целый метр! Вот он теперь сидит и чертит, довольный сам собой, и даже приговаривает:
— Настоящую машину узнаешь постепенно, как человека. Сначала нас поражает идея — мы снимаем шляпу перед автором. А потом, когда познакомишься подробнее с узлами, оказывается, она вся еще набита кой-какими мелочишками… Довольно небезынтересными! Конструктор тоже не дремал! Такую машину я признаю. Это действительно совершенство.
Ясно, о какой машине идет речь!
В последнее время Дмитрию Алексеевичу начало даже казаться, что он уже много лет работает в этой группе, с Надей, Креховым и Антоновичем. Однажды он вспомнил о своих прошлогодних посещениях консерватории и сказал в утренней рабочей тишине ни с того ни с сего:
— А не организовать ли нам, товарищи, вылазку? Как-нибудь взять, да и налететь на Малый театр всем косяком!
Группа дружно поддержала это предложение. Наде поручили достать билеты. Но тут набежало облачко. Дмитрий Алексеевич встретил на улице Вадю Невраева. Модно одетый, розовый от усердия, Вадя нес толстый портфель. Он шел на Дмитрия Алексеевича, смотрел ему в лицо дурными голубыми глазами и прошел мимо, как слепой. Дмитрий Алексеевич засмеялся и поймал его за ватное плечо.
— Не могу. В следующий раз, — сказал Вадя, вырвался и пошел дальше. Он шел до самого конца длинной улицы, ровно, как по доске, и не оглянулся.
Через час Дмитрий Алексеевич уже забыл об этой странной встрече. А между тем резкая перемена в поведении Вади Невраева имела под собой серьезные основания.
За два дня до этой встречи заместителю министра Шутикову принесли несколько сколотых вместе секретных бумаг, которые заставили его прекратить все дела.
«Павел Иванович! Особые обстоятельства заставляют меня направить это на Ваше усмотрение. Полагал бы привлеч», — коричневым карандашом было написано на верхнем листке, вырванном из блокнота. Там, где должен был стоять мягкий знак, повис росчерк, похожий на кнут, — подпись Дроздова.
Прочитав записку, Шутиков пожал плечами. Переходя к следующей бумаге, он уселся поудобнее, и сразу же рот его открылся…
«Секретно. Начальнику Технического управления тов. Дроздову Л. И., — прочитал он. — При сем препровождаю докладную записку инженеров Урюпина А. А. и Максютенко В. О. о преступном нарушении правил ведения секретного делопроизводства Лопаткиным Д. А. Произведенной мною проверкой изложенные факты в докладной подтвердились. О чем и докладываю на ваше распоряжение».
Эту бумагу подписал директор Проектного института.
На третьем листе женским почерком Максютенко была написана пространная докладная записка. Шутиков припал к ней, и бледное его чело покрылось мелкими блестками пота.
«Руководящий конструкторской группой, выполняющей секретный государственный заказ особой важности, инженер Лопаткин Д. А. допустил к ознакомлению со всеми материалами группы гр-ку Дроздову Н. С., которую оформил в качестве соавтора. Названная выше гр-ка Дроздова просматривает и подписывает все чертежи секретного проекта, хотя не только не является инженером, но даже не понимает многих простейших элементов машиностроительного чертежа. Большинство сотрудников видит, что эта гр-ка Дроздова является не чем иным, как подставным лицом и лжесоавтором. О корыстных или иных личных мотивах подобного злоупотребления могут судить только органы расследования. Мы же считаем своим долгом довести до Вашего сведения об этом факте разглашения особо важной государственной тайны. Максютенко. Урюпин».
Дочитав докладную записку, Шутиков задумался. Потом лицо его опять засияло золотым спокойствием, чуть заметной улыбкой, тайными мыслями. Он снял трубку и не спеша завертел диск телефона.
— Леонид Иванович? Да-да, получил. Ты почему не наложил свою авторитетную визу на этих петициях? Что-что? Ай-яй-яаай! Ай-яй-яй-яй-яй! Да-да-да-а-а… Я обратил внимание, думал — однофамилица… Ай-яй-яй-яй… Ну ладно, я понимаю тебя. Ладно.
Положив трубку, он улыбнулся, крякнул и покачал головой. Потом снял трубку с того телефона, на котором была надпись: «Министр».
— Афанасий Терентьевич? Вы позволите мне на минуту? Очень интересное дело…
Министр разрешил, и, положив трубку, Шутиков почти бегом направился к нему, дергая плечом, улыбаясь и воодушевленно покашливая.
Министр сидел за столом и ждал его. Он чуть кивнул на приветствие заместителя, всем видом своим говоря: «Скорее, что там у тебя?» Шутиков положил перед ним бумаги и начал докладывать.
— Опять трубы? — перебил его министр. — Это что, тот самый инженер Лопаткин, который тогда был?
— Ошибка, Афанасий Терентьевич. Он не инженер, а учитель. Из музгинской школы.
— Так-так… По-моему, он толковый парень…
— Весьма. Когда он разговаривал с вами, у него было соглашение с Галицким. Все дела с трубами сейчас ведь проведены как секретный заказ со стороны. Ваш приказ…
— Так что, он уже тогда вел переговоры? Чего же он ко мне пришел? На два фронта? Впрочем, так ведь у нас вернее. — Министр засмеялся, сощурил глаза на Шутикова, и тот развел руками.
— Та-ак, — протянул министр, читая бумагу. — Разгласил государственную тайну особой важности… А что это за женщина, ты не интересовался?
— Жена нашего Дроздова.
Министр прянул назад.
— Сведения точные?
— Первоисточником является сам муж.
— Это что же — он, значит, у Дроздова бабу отнял?
— Отнял!
Наступило молчание.
— А ведь он проходимец, — сказал наконец министр, задумчиво качая головой. — Это он с целью соавтора-то подобрал. Через жену действовал. Жена-то у Дроздова молодая?
— Двадцать шесть, кажется, лет…
— Вот-вот… Парень-то оказался не промах. А Дроздов — шляпа. И все они там шляпы. Ну что ты тут решаешь? Где виза Дроздова? Ах да… Ему неудобно. Как рогоносцу. А ты что же?
— Полагаю, надо передать органам следствия? Это же злоупотребление, по-моему?..
— Ну напиши, что ты полагаешь. Вот здесь. И оставь мне. Я еще подумаю над этим.
Двадцать третьего октября днем, когда Дмитрий Алексеевич был в институте, в комнатку к профессору Бусько чуть слышно постучали. Старик открыл дверь. За дверью стоял солдат в мокрой шинели.
— Здесь живет гражданин Лопаткин?
И он передал профессору конверт на его имя.
Старик подумал сначала, что это письмо от генерала — нового начальника Дмитрия Алексеевича, что-нибудь по поводу проекта. Но
