Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

что его с того и начали принимать, что он с первого разу стал своим присутствием невозможен для Тоцкого. Ганя, с своей стороны, вынес от него целую бесконечность мучений, и в этом отношении Фердыщенко сумел очень пригодиться Настасье Филипповне…»

Вскоре после скандальной сцены именин у Настасьи Филипповны Фердыщенко куда-то съехал с квартиры Иволгиных, «так что о нём и всякий слух затих; говорили, что где-то пьёт, но не утвердительно…» Затем он неожиданно возникает-появляется уже в Павловске и снова активно участвует во всех массовых сценах, конкурируя в шутовстве с Лебедевым. Характерно, что о Фердыщенко ходит слушок, будто при нём «надо воздерживаться и не говорить ничего…лишнего». К тому же, когда у Лебедева пропал бумажник с 400 рублями, Фердыщенко был главным подозреваемым (даже князем Мышкиным!), но, в конце концов, к пропаже бумажника он всё же оказался непричастен.

Ферфичкин

«Записки из подполья»

Один из бывших (наряду со Зверковым, Трудолюбовым и Симоновым) школьных товарищей Подпольного человека. «Из двух гостей Симонова один был Ферфичкин, из русских немцев, — маленький ростом, с обезьяньим лицом, всех пересмеивающий глупец, злейший враг мой ещё с низших классов, — подлый, дерзкий, фанфаронишка и игравший в самую щекотливую амбициозность, хотя, разумеется, трусишка в душе. Он был из тех почитателей Зверкова, которые заигрывали с ним из видов и часто занимали у него деньги…» Ферфичкин наиболее бесцеремонно из товарищей ведёт себя с Подпольным человеком, оскорбляет его и, в конце концов, уже в ресторане, опьянев, Подпольный даже вызывает его на дуэль, однако всё заканчивается обидным смехом.

Фетюкович

«Братья Карамазовы»

Адвокат. «Тут же, сейчас же явился и защитник, знаменитый Фетюкович, и как бы какой-то подавленный гул пронёсся в зале. Это был длинный, сухой человек, с длинными, тонкими ногами, с чрезвычайно длинными, бледными тонкими пальцами, с обритым лицом, со скромно причёсанными, довольно короткими волосами, с тонкими изредка кривившимися, не то насмешкой, не то улыбкой губами. На вид ему было лет сорок. Лицо его было бы и приятным, если бы не глаза его, сами по себе небольшие и невыразительные, но до редкости близко один от другого поставленные, так что их разделяла всего только одна тонкая косточка его продолговатого тонкого носа. Словом, физиономия эта имела в себе что-то резко птичье, что поражало. Он был во фраке и в белом галстуке…» Речь адвоката на суде по делу Дмитрия Карамазова занимает в романе четыре главы (X–XIII) книги 12-й «Судебная ошибка» и, казалось бы, полностью нейтрализует речь прокурора Ипполита Кирилловича. Финал его речи с главным постулатом-обращением к присяжным: «Лучше отпустить десять виновных, чем наказать одного невинного…», — вызвал бурю восторга у зрителей. Однако ж на присяжных-скотопригоньевцев красноречие знаменитого столичного защитника, вероятно, впечатления не произвело: «Мужички за себя постояли» (заглавие 14-й главы этой же книги) — Митя Карамазов получил свои 20 лет рудников.

Прототипами Фетюковича послужили В. Д. Спасович и, вероятно, адвокат П. А. Александров (1836–1893), защищавший Веру Засулич 31 марта 1878 г. (Достоевский присутствовал на этом суде).

Филимонова Катерина Фёдоровна (Катя)

«Униженные и оскорблённые»

Падчерица графини — «падчерица была почти красавица, почти ещё девочка, но с редким сердцем, с ясной, непорочной душой, весела, умна, нежна…» И, что особенно существенно для князя Валковского, — «хоть и без связей, но очень богата». Она и становится невестой Алёши Валковского благодаря хитросплетениям его отца. Алёша, конечно, всем сердцем любил Наташу Ихменеву (которая для него ушла из дому, заслужив проклятие отца), но отец-иезуит тонко рассчитал, и уже вскоре увлекающийся пылкий Алёша так характеризует своей тогда ещё невесте Наташе Катю: «Ох, если б ты знала Катю! Если б ты знала, что это за нежная, ясная, голубиная душа! Но ты узнаешь; только дослушай до конца! Две недели тому назад, когда по приезде их отец повёз меня к Кате, я стал в неё пристально вглядываться. <…> Не буду ничего говорить, не буду хвалить её, скажу только одно: она яркое исключение из всего круга. Это такая своеобразная натура, такая сильная и правдивая душа, сильная именно своей чистотой и правдивостью, что я перед ней просто мальчик, младший брат её, несмотря на то, что ей всего только семнадцать лет. Одно ещё я заметил: в ней много грусти, точно тайны какой-то; она неговорлива; в доме почти всегда молчит, точно запугана…»

Юная Катя со своим наивным эгоизмом как нельзя лучше подходит Алёше. Натура её ярко раскрывается в сцене встречи-свидания с соперницей Наташей:

«Она вошла робко, как виноватая, и пристально взглянула на Наташу, которая тотчас же улыбнулась ей. Тогда Катя быстро подошла к ней, схватила её за руки и прижалась к её губам своими пухленькими губками. Затем, ещё ни слова не сказав Наташе, серьёзно и даже строго обратилась к Алёше и попросила его оставить нас на полчаса одних.

— Ты не сердись, Алёша, — прибавила она, — это я потому, что мне много надо переговорить с Наташей, об очень важном и о серьёзном, чего ты не должен слышать. Будь же умён, поди. А вы, Иван Петрович, останьтесь. Вы должны выслушать весь наш разговор.

— Сядем, — сказала она Наташе по уходе Алёши, — я так, против вас сяду. Мне хочется сначала на вас посмотреть.

Она села почти прямо против Наташи и несколько мгновений пристально на неё смотрела. Наташа отвечала ей невольной улыбкой.

— Я уже видела вашу фотографию, — сказала Катя, — мне показывал Алёша.

— Что ж, похожа я на портрете?

— Вы лучше, — ответила Катя решительно и серьёзно. — Да я так и думала, что вы лучше.

— Право? А я вот засматриваюсь на вас. Какая вы хорошенькая!

— Что вы! Куды мне!.. голубчик вы мой! — прибавила она, дрожавшей рукой взяв руку Наташи, и обе опять примолкли, всматриваясь друг в друга. — Вот что, мой ангел, — прервала Катя, — нам всего полчаса быть вместе; madame Albert и на это едва согласилась, а нам много надо переговорить… Я хочу… я должна… ну я вас просто спрошу: очень вы любите Алёшу?

— Да, очень.

— А если так… если вы очень любите Алёшу… то… вы должны любить и его счастье… — прибавила она робко и шёпотом.

— Да, я хочу, чтоб он был счастлив…

— Это так… но вот, в чём вопрос: составлю ли я его счастье? Имею ли я право так говорить, потому что я его у вас отнимаю. Если вам кажется и мы решим теперь, что с вами он будет счастливее, то… то.

— Это уже решено, милая Катя, ведь вы же сами видите, что всё