Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

– Я… – начал было Алхун и умолк, осмысливая сказанное.

Сорхатани между тем разливала чай: ей очень нужна была пауза. А еще она надеялась, что никто не заметит, как от предательского дрожания ее рук чашки побрякивают друг о друга.

– Конечно же это так, – почти с облегчением произнес Алхун. – Прошу прощения, госпожа, что побеспокоил.

Он снова поклонился Дорегене, только теперь гораздо глубже.

– Так что смотри у меня, Алхун, – сделав глоток чая, опять заговорила Сорхатани. – Если снова вызовешь мое неудовольствие, я тебя обезглавлю. Ну а пока обеспечивай порядок в городе, как ты сказал. Потом, когда все обдумаю, я сообщу тебе подробности насчет похорон.

– Да, госпожа, – отозвался Алхун.

Мир прекратил свое дикое вращение, по крайней мере в этих покоях. Вернется ли ощущение хаоса, когда он окажется снаружи, начальник стражи пока не знал.

– На закате в зал аудиенций приведешь всех девятерых тысячников: вы все получите от меня дальнейшие указания. Я почти не сомневаюсь, Алхун, что Чагатай-хан замыслит напасть на Каракорум. Так вот, чтобы в городе даже ноги его не было, это понятно?

– Понятно, – кивнул Алхун.

– А теперь оставь нас, – повелела Сорхатани, взмахом руки отпуская начальника стражи.

Алхун аккуратно прикрыл за собой дверь, а Сорхатани выдохнула с неимоверным облегчением. Дорегене сидела, безмолвно глядя на нее распахнутыми глазами.

– Вот бы все наши битвы были такими легкими, – невесело усмехнулась Сорхатани.

На север Байдар скакал с яростной гордостью в сердце. Субудай с Бату остались позади, впереди – полная свобода действий. Правда, Илугей наверняка будет сообщать орлоку о каждом шаге, ну и пусть: догляда он не боится. Отец обучил его всем военным тонкостям и способам ведения боя – а ведь Чагатай ни много ни мало сын самого Чингисхана. Так что в неизведанные края Байдар отправлялся вполне подготовленным. Он надеялся, что ему представится случай использовать кое-что из того, что он погрузил на вьючных лошадей. Субудай разрешил не брать с собой повозки. Огромный табун, кочующий вместе с туменом, мог перевозить на себе все, кроме разве что громоздких частей от тяжелых катапульт.

Сложно было совладать с распирающей грудь радостью, скача во главе двух туменов через земли, которые и во сне не могли присниться. За день, по примерным подсчетам, войско покрывало шестьдесят миль. Скорость важна – это ясно дал понять Субудай, – но оставлять у себя в тылу вражеские армии нельзя. Поэтому от Карпатских гор Байдар взял курс почти строго на север. Дойдя до нужной точки, он готовился повернуть свои тумены на запад и двинуться одновременно с Субудаем, круша все, что стоит на пути. Зачищать землю его люди начали, когда Краков оказался на западе, а город Люблин – впереди.

Натянув поводья, Байдар с кривой ухмылкой оглядывал стены Люблина. Зимой природа спала, поля вокруг были черные, голые. Он спешился, чтобы попробовать землю, помять в руке влажный липкий ком и уже потом ехать дальше. Почва хорошая, жирная. Только плодородная земля и лошади пробуждали в нем жадность. Золото и дворцы – пустой звук, – так его учил еще отец. Название Краков он впервые услышал от Субудая. Но молодой темник жаждал завоевать польские воеводства для хана. Может, успешного военачальника Угэдэй даже наградит земельными владениями, позволив основать свое ханство. В жизни и не такое бывает.

Перед отъездом Субудай дал Байдару пергаментные свитки со всем, что известно об этих землях, но ознакомиться с ними было пока недосуг. Кто бы ни вышел навстречу, все равно падет, как колос, скошенный безжалостным серпом.

Байдар снова сел на лошадь и подъехал к городу. До заката оставалось уже недолго, и ворота были закрыты. Приблизившись, он разглядел, что городские стены ветхие, латаные-перелатаные многими поколениями каменщиков. Местами бреши заложены даже не камнем, а деревом. Монгол улыбнулся. Субудай рассчитывал, что он будет действовать быстро и беспощадно.

Байдар обернулся к Илугею, невозмутимо сидевшему в седле:

– Дождемся темноты. Один джагун людей поднимется на стены с одного бока, отвлекая на себя их караульных. А другой – полезет вон в те бреши и откроет ворота изнутри. Надо, чтобы к восходу все полыхало как костер.

– Будет сделано, – сдержанно кивнул Илугей и поскакал передавать приказ молодого военачальника.

Байдар с Илугеем продвигались по польским просторам с головокружительной скоростью. Не успел пасть Люблин, как Байдар уже торопил свои тумены к Сандомиру и Кракову. Монголы на лету громили колонны врага, идущие освобождать города, что уже были взяты. Байдар вновь и вновь поражал местную шляхту: его двадцать тысяч обращали в бегство меньшие по численности польские отряды, после чего истребляли их по частям. Именно такая тактика была в чести у деда Байдара, а затем ее повторил и его отец Чагатай. Враг был вял и слишком медлителен, чтобы отвечать на стремительные, как удары копья, атаки монголов. Байдар знал, что в случае поражения пощады ему не будет ни от своих, ни тем более от чужих. При удачном для себя раскладе поляки сотрут его тумены в порошок. Сражаться на их условиях или выступать против их объединенных сил он избегал. Подкрепления у него не было, а потому своих людей Байдар берег, понимая, что иногда лучше воздержаться от схватки, чтобы сохранить воинов.

Имени воеводы, что вывел под стены Кракова полки рыцарей в сверкающих латах и пехотинцев, он не