Капитал и идеология - Томас Пикетти

только в том случае, если удастся преодолеть идентичное расслоение. Для того чтобы политический конфликт не вращался вокруг неравенства богатства, доходов и образования, необходимо сначала договориться о границах политического сообщества. Но идентификационный раскол не просто придуман политиками, которые стремятся использовать его для получения власти (даже если таких политиков легко выявить во всех обществах).

Вопрос о границах является фундаментальным и сложным. В условиях глобальной экономики, когда различные общества связаны между собой многочисленными потоками - коммерческими, финансовыми, миграционными и культурными, но продолжают функционировать как отдельные политические сообщества, по крайней мере, частично, крайне важно описать, как эти общества динамично взаимодействуют. В постколониальном мире группы человеческих существ, которые ранее никогда не имели особых контактов (кроме как через войну или колониальное господство), начали смешиваться и взаимодействовать в пределах одного общества. Это важный шаг вперед для человеческой цивилизации, но он также привел к возникновению новых расколов идентичности.

В то же время, крах коммунизма, по крайней мере, временно подавил надежды на достижение справедливой экономики и преодоление капитализма путем стремления к большей социальной и фискальной справедливости. Другими словами, по мере углубления раскола идентичности, классовый раскол уменьшался. Это, безусловно, является основной причиной роста неравенства с 1980-х годов. Технологические и экономические объяснения упускают важнейший момент, который заключается в том, что экономические и имущественные отношения всегда могут быть организованы более чем одним способом, примером чему служит чрезвычайное политическое и идеологическое разнообразие режимов неравенства, которые мы изучали в этой книге.

Практически во всех регионах мира мы наблюдаем одну и ту же картину: раскол идентичности углубляется, конфликты из-за границ усиливаются, в то время как раскол богатства ослабевает, а критика богатства приглушается. И все же, хотя картина может быть одинаковой, различия от общества к обществу остаются значительными. Никакое детерминистское объяснение не может объяснить такое разнообразие; главное - это стратегии социальной и политической мобилизации. Здесь очень важна долгосрочная сравнительная перспектива. Режимы неравенства были широко трансформированы задолго до двух мировых войн двадцатого века. Утверждать, что необходимы подобные потрясения, прежде чем неравенство снова сможет так резко сократиться, значит читать прошлое очень консервативно и вводить в заблуждение. Примеры Индии и Бразилии показывают, что расслоение личности не обязательно должно превалировать над классовым расслоением. В обеих странах обездоленные классы смогли преодолеть различия в происхождении и идентичности, чтобы объединиться в политические коалиции, созданные для проведения более перераспределительной политики. Все зависит от оснащения групп различного происхождения и идентичности институциональными, социальными и политическими инструментами, необходимыми для того, чтобы они осознали, что то, что их объединяет, перевешивает то, что их разделяет.

Изучение других национальных электоральных моделей даст дополнительное подтверждение этому общему факту. Случай Израиля, вероятно, является самым крайним примером электоральной демократии, в которой конфликт идентичности превалирует над всем остальным. Отношение еврейского населения к палестинскому и израильскому арабскому населению стало практически единственным значимым политическим вопросом. В период 1950-1980 годов в партийной системе доминировала Израильская партия труда, одной из главных целей которой было снижение социально-экономического неравенства и развитие новых кооперативных практик. Но поскольку она не смогла выработать жизнеспособное политическое решение, приемлемое для всех составляющих ее общин, которое потребовало бы либо создания палестинского государства, либо новой формы двунационального федерального правительства, Лейбористская партия практически исчезла с политической сцены Израиля, оставив более ориентированные на безопасность фракции перебивать друг друга в бесконечном раунде эскалации за эскалацией. В мусульманских странах религиозные и социальные аспекты электорального конфликта в разное время сочетались по-разному. В Турции в период 1950-1970 годов кемалистская Республиканская народная партия (РНП) была более светской и более популярной среди избирателей низшего класса. Эти избиратели расходились с более религиозными избирателями по вопросам аграрной реформы и перераспределения земли в пользу бедных крестьян - мер, против которых выступали не только помещики, но и группы, стремившиеся защитить землю, принадлежащую религиозным организациям (наряду с той социальной ролью, которую играли эти организации). В период 1990-2010 годов Партия справедливости и развития (AKP) завоевала значительную долю избирателей из низших классов с помощью программы мусульманского и националистического возрождения, в то время как голоса CHP больше смещались в сторону городов. В Индонезии аграрная реформа сыграла аналогичную, но более продолжительную роль. Ранее я уже упоминал об отсутствии земельной реформы в Южной Африке, где существование гегемонистской партии после апартеида осложнило возникновение любого типа классового раскола. Собрав все эти случаи вместе и внимательно рассмотрев множество различных исторических событий, мы получаем лучшее представление о сложном взаимодействии между расколами, основанными на доходах и богатстве, и расколами, основанными на этно-религиозной идентичности. Выходя за пределы Запада, мы обнаруживаем, что исторические траектории сильно различаются в отношении этих двух измерений.

Тем не менее, несмотря на все эти культурные, национальные и региональные различия, не следует пренебрегать глобальным идеологическим контекстом. Мы видели это на примере Индии и Бразилии: способность местных политических сил продвигать надежные стратегии перераспределения и озвучивать классовые различия в значительной степени зависела от идеологических изменений в западных странах. Учитывая экономический, торговый и финансовый вес США и Европейского Союза и их решающее влияние на правовые рамки, в которых функционирует мировая экономика, политико-идеологические преобразования, происходящие в обоих регионах, будут иметь решающее значение. То, что происходит в Китае и Индии, а в среднесрочной перспективе - в Бразилии, Индонезии или Нигерии, также будет играть все большую роль, поскольку мировые идеологии становятся все более взаимосвязанными. Несомненно то, что влияние идеологии не уменьшится - скорее наоборот. Вопрос о режиме собственности и системе границ как никогда актуален. Никогда еще не было такой неуверенности в том, как реагировать на последние изменения. Мы живем в эпоху, которая хочет считать себя постидеологической, но на самом деле пропитана идеологией. Тем не менее, я убежден, что история, описанная в этой книге, может послужить основой для нового мышления о партисипативном интернационалистском социализме. Прошлое может научить нас, как перестроить режимы собственности и границы, чтобы приблизить нас к справедливому обществу и подавить угрозу идентичности. Я рассмотрю эти идеи подробнее в заключительной главе книги.

Тупики и подводные камни дискуссии о популизме

Однако прежде чем я это сделаю, мне необходимо прояснить один терминологический момент. В этой книге я сознательно избегаю употребления понятия "популизм". Причина проста: это понятие не подходит для правильного анализа происходящих в настоящее время эволюций. Политико-идеологические конфликты, которые мы наблюдаем в различных частях мира, глубоко многомерны. В частности, они включают в себя как разногласия по поводу границ, так и разногласия по поводу режима собственности. "Популизм", слово, используемое до тошноты в общественных дебатах, смешивает все в