Фантастические тетради - Ирина Ванка

Все что угодно могло успокоить Мидиана, только не дружеское участие столь влиятельных и, несомненно, целеустремленных особ.

— Разве я делал тайну из своих намерений?

— Ах, Мидиан… — вздохнул Бахаут, — вы, взрослый человек, удивляете меня студенческой простотой. Разве от профессора-эфолога могут быть тайны? Готов спорить, что вы не собирались посвящать в свои планы никого на этой планете.

Биолог обладал той же возрастной неопределенностью, что и профессор. Они были чем-то похожи. Не внешне. Так бывают похожи люди, проведшие десятки лет на одном корабле и по возвращении чувствующие труднообъяснимую тягу друг к другу пополам с таким же труднообъяснимым отвращением. «Чего я уж точно не делал, — отметил Мидиан, — это не представлялся по имени ни одному ни другому».

На нижнем воротнике, на берегу волнистого моря сосновой хвои профессор Эф с нетерпением дожидался свидания, и едва в проеме лифта показались долгожданные фигуры, он красноречиво указал на часы.

— Что-то долго копаемся…

Бахаут увлек его в кабину, и лифт погрузился в темноту густых крон. Стены стали прозрачными, они спускались вниз среди сплетенных ветвей, заросших мхом, словно облепленных бархатом. Мох затянул стволы до корней и образовал ковер, утыканный редкими острыми лучами дневного света. Запах прохлады здесь кружил голову, пробиваясь в вентиляционные шахты.

— Вы бледны, друг мой Мидиан, — заметил профессор, когда кабина лифта уперлась в грунт, — это похоже на аллергию. Людям вашей профессии чистая флора должна вредить.

Едва ли физиономия Эфа в зеленных сумерках выглядела более румяной, но Мидиан вежливо улыбнулся и первым ступил на мох. Если раньше сомнения в реальности происходящего терзали его эпизодически между делом, то теперь он был уверен наверняка: все, начиная с минуты, когда он первый раз переступил порог аудитории, и до сего шага есть плод его аллергических галлюцинаций на почве одержимости альбианской протоцивилизацией. Все до мелочей, и особенно живой взгляд профессора, с отеческой тревогой наблюдающий первые шаги дитя в дикую природу.

— Нравится? — спросил Бахаут, и почва под ногами астронома обрела твердость. Мидиан заставил ее окаменеть, ибо вынести это состояние было невозможно. — Вокруг «трезубца», — объяснил биолог, — закрытое пространство. Здесь не ведутся записи и не ходят зеваки. Здесь вы не встретите ни одного ядовитого ботанического экземпляра. Зона была сильно намагничена приемником. Обратите внимание на уклон стволов. Этим деревьям по семь сотен лет. Но после закрытия космопорта они отрастили дополнительный ярус и теперь с каждым годом прибавляют в росте. Здесь уникальная биосфера. Вы убедитесь, если пройдете с экскурсией весь экваториальный пояс.

— Таким образом, — вставил Эф, — все ваше свободное время будет израсходовано Бахаутом. Видите ли, с некоторых пор он лишился лекционной практики.

Биолог недружелюбно покосился на товарища.

— Друзья мои, — продолжил Эф, — я привел вас сюда не для экскурсий. Это одно из немногих мест на планете, позволяющих соблюсти полную конфиденциальность. Как подсказывает опыт, местные растения не только не ядовиты, но еще и не болтливы.

— Им наверняка можно доверять, — намекнул Мидиан, но профессор не торопился принимать это на свой счет.

— Вы предполагаете на Альбе разумные формы жизни? — спросил он. — И вам не нужен биолог? Один из первых специалистов биодиагностики?

Бахаут от прилива скромности только и смог что опустить глаза. Словно в этот момент решалась судьба его пошатнувшейся карьеры. Мидиан был удивлен таким поворотом событий, и чувство реальности происходящего стало вновь ускользать от него.

— Это не биологические формы, — ответил он.

— Как вы можете с такого чудовищного расстояния определять качество форм?

— До провала… планету исследовали биосканером несколько поколений астрономов. Я подтвердил эти тесты. Но информационная экспертиза ментасферы доселе не проводилась. Этот метод, профессор, построен на базе вашей теории лингвистических матриц.

— И что же? — любопытствовал Эф.

— Явные помехи фона.

— Какой природы?

— Осмелюсь утверждать, что разумной.

— Что скажешь, биолог? — профессор, не скрывая удовольствия, наблюдал озадаченную гримасу Бахаута.

— Можете выбросить свой биосканер, вот что я скажу. Считайте, что он не справился с задачей. Как вы делали замеры? В каких частотных диапазонах? Удивительно, как нынешнее поколение астрономов быстро освоилось с биотехникой. Чтобы диагностировать биоформу, нужно, как минимум, приблизиться к орбите.

— Именно это я собираюсь сделать, — напомнил Мидиан, но профессиональное самолюбие Бахаута было задето не столько безответственными выводами астронома, сколько саркастической ухмылкой профессора.

— Вы не делаете вторичный анализ спектра и не имеете дела с реальным физическим объектом.

— Да, — согласился Мидиан.

— Вы знаете, что тонкий прибор в преломленной среде допускает погрешности, а вы встроили его в телескоп и сочли, что этого достаточно…

— Именно так.

— Странно, что вы не обнаружили на Альбе пуп вселенной.

— Я готов показать записи, — предложил Мидиан.

— И записи ментасферного сканера, — спросил Эф, — тоже можете показать?

Мидиан отстегнул от манжета приемник, подал его профессору и активировал связь с орбитальным архивом.

— К сожалению, монитор остался в машине, — объяснил он, — но помехи и на слух достаточно четкие.

Профессор пристроился ухом к транслятору и начал отставать.

— …Они расселились в галактике и завещали потомкам никогда не возвращаться на родину… — процитировал Бахаут. — Вы читали оригиналы каранайских манускриптов? Конечно! Простите мне бестактный вопрос, но почему вы уверены, что это Альба? Их родиной могла быть любая планета Миграториев.

— У меня нет допуска в Пос-Миграторий, — неожиданно признался Мидиан. — Зона закрыта для навигации.

— Хотите сказать, что патент на экспедицию невозможен?

— Исключен…

— Из-за деформации зоны?

— Эта зона «сжирает» объекты планетарной величины. Подумайте, имею ли я право подвергать вас такой опасности… У меня не будет возможности даже обеспечить связь.

— Эх, молодой человек, — вздохнул биолог, — если б наши с вами исследовательские амбиции зависели от патентов, мы бы вряд ли назывались учеными.

Чем дальше собеседники уходили от лифтовой башни, тем больше отставал профессор.