Тени сумерек - Берен Белгарион

Он развернулся и пошел медленно, внимательно — и вот тогда-то увидел, что искал: черный шнур, натянутый меж деревьями на уровне его груди. Полянка была здесь, но на шнур кто-то наложил крепкие чары; такие крепкие, что любой, кто не знает, чего здесь искать, проскочит мимо.

Он проскользнул под шнуром и бесшумно выбрался из-за кустов. Полянка преобразилась. Несколько холмиков, покрытых буйной травой и алфирином, поднимались там, где недавно лежали смертельно раненые. Кто их похоронил, если юноши беорингов сами пребывали на грани смерти, маленькая целительница не владела искусством чар, а Элвитиль и Диргель, лечившие раненых, были и вовсе без сил?

Спиной к нему, в каких-то двух шагах Нимрос и юная горянка меняли повязки человеку с простреленной грудью. Нимрос помогал девушке, удерживал раненого сидя, и по его виду Хисэлин понял, что яд все еще действует — молодой лекарь напряженно прислушивался, как все незрячие. Хисэлин нарочито громко хрустнул веткой, попавшей под ноги.

— Кто здесь? — Нимрос повернул к нему лицо.

— Эльф, нолдо, — проворчала девица. — Я так и знала, что это просто болтовня — про их бесшумное появление…

— Я вернулся, — сказал Хисэлин. — Выжило нас только двое, но вернулся я один. Дай я подержу его, adan…

Нимрос осторожно передал ему раненого, а сам ощупью перебрался к другому и положил ладонь ему на шею. И вдруг упал рядом, дрожа и рыдая.

— Нимрос! Нимрос! — Даэйрет спешно закончила перевязку и бросилась к нему. — Ну, перестань… Нас же не бросят… Вот, Хисэлин вернулся, и Лютиэн пошла за помощью… Кто-нибудь нас найдет, а если нет, я вас выведу — ведь Элвитиль уже приходил в себя, и Дорон тоже…

— Замолчи, — Нимрос нашел ощупью ее рот и зажал его ладонью. Хисэлин на миг остолбенел, а потом положил раненого на подстилку из игл, и спросил:

— Лютиэн Тинувиэль была здесь?

— Этой ночью, — сказал Нимрос. — С нею был пес, огромный, ростом с мула. Они отправились на север — и я боюсь, что она тоже отыщет там свою смерть…

Хисэлин засмеялся — беззвучно и страшно.

— Так что застряли они, эарн Хурин, там, у речки-безымянки. Речка — тьфу, вброд курица перейдет, так ить весна, половодье. А дура там, я вам скажу, здоровая…

— Короче. — Хурин отрывистым жестом оборвал сотника. — Сколько им нужно людей и лошадей, чтобы перетащиться? И когда они будут здесь?

— Говорят, — пожал плечами сотник, — что ежели дадите десяток коней, то к завтрему полдню будут здесь.

— Поздно, — стукнул кулаком Хуор. — Слишком поздно! Сколько мы можем дать коней, брат? Десять — мало: двадцать? Ты, как тебя — Эрмил! Возьмешь два десятка лошадей, но чтобы они были здесь до света! Хэл, проследи!…

— Э-э, никак не можно, князь, — покачал головой сотник. — Хоть три десятка коней дайте, хоть сорок — дело ж не только в этом, а в том, что брод узкий. Десять будет в сам раз, а остальные — без толку…

«Все равно» — скрипнул зубами Хурин. — «Все равно это их не спасет. Даже если они еще живы, до завтрашнего полудня Саурон десять раз успеет их убить — медленно и с расстановкой, как он это умеет».

Он отдал распоряжение дать все, что можно — Хэлмир вышел с сотником проследить за выполнением.

Люди Хитлума, перейдя Серебряную Седловину, вышли на западный берег Сириона, а эльфы из Барад-Эйтель, разгромив войско Саурона в Топях Сереха, должны были по Ангродовым Гатям выйти на восточный. Но тяжелое осадное орудие, разобранное и увязанное на целый обоз, сильно замедляло их продвижение, а без него штурм Тол-и-Нгаурот не имел смысла.

Хуор метался по палатке так, что Хурину пришлось прикрикнуть на него.

Он знал, почему так бесится брат — вина… В предательство Берена Хурин так и не поверил до конца, тешил себя тем, что виденный в Дортонионе человек — подменыш, а то и живой мертвец — все лучше, чем предатель. Хуора же это известие как молнией ударило. Хуор не мог простить себе своей слепоты, а главное — не мог смотреть в глаза любимой, Риан, и Морвен — тоже не мог. Пропадал подолгу в горах, на заставах, подставлял по-глупому свою голову — и орочьи головы снимал, говорят, десятками.

А Хурин ждал. Ждал, потому что эльфы, как ничего и не случилось, продолжали начатое летом, после отъезда Финрода. И ничего другого не оставалось.

В Барад-Эйтель для людей были откованы новые самострелы, по образцу ногродских. Хурин, по совету Берена, поделил войско на знамена, знамена — на длинные сотни, а длинные сотни — на тридесятки. Обучил по-новому держать строй, немного разбил землячества — иначе пришлось бы биться по старинке, ватагами. Дважды собрал свои одиннадцать знамен ополченцев — поздней осенью, после сбора урожая, и зимой, на что-то вроде игр. Сильно поистратился, но дело того стоило. Ополчение стало сильней походить на дружину, хотя по сути осталось ополчением.

Да, внутри все сперва кипело, потом просто дымилось от отчаяния — но ничего иного-то не оставалось: им предстояло драться, что бы там ни сделалось с Береном и Финродом. Оставалось только верить. И он верил.

И оказалось — был прав, хотя эльфы и скрывали это. Хурину было немного обидно, но сердца он не держал. Знал, что слишком прост для той игры, которую они вели за спиной Саурона. Никогда не умел по-настоящему прикидываться, скрывать те чувства, которые есть, и изображать те, которых нет. Что ж, есть люди хитрые и люди простые, хитрые нужны на одно, простые — на другое…

Снаружи палатки послышался какой-то шум. Хурин раздернул полог, выглянул — люди бежали в сторону нижнего лагеря. Не роняя своего достоинства, правитель Дор-Ломина сел на пень у входа. Чем бы ни оказалась вызвана эта суматоха — сейчас к нему подойдут и доложат.

Действительно, так оно и вышло. К Хурину подвели худого, заросшего до самых глаз бородой, оборванного и невыносимо воняющего человека с рабским клеймом на щеке. Тот дико озирался, а при виде Хурина повалился на колени.

— Господин! Господин, скажите им, пусть меня не убивают!

— Говори, кто ты и как оказался здесь.

— Послал… Повелитель Ортхэннэр меня послал, сказал, иди и передай… — человек запнулся.

— Что?

— Дайте слово, что не убьете.

Хурин смерил жалкую фигуру взглядом.

— За кого ты меня принимаешь? За такого же кровососа, как твой прежний господин? Отвечай, что он велел передать.

— Берен и Финрод, так он сказал… Если вы начнете штурмовать крепость — они умрут.

— А если мы отменим штурм? — горько усмехнулся Хурин. — Саурон отпустит их и всех пленников? Передай ему: мы не будем штурмовать Тол-и-Нгаурхот, если он сдаст его добровольно, освободит всех пленников и рабов, а сам выйдет ко мне с веревкой на шее. Вот наши условия.