Тени сумерек - Берен Белгарион

— Оставь, — Финрод стиснул его руку. — Не спасет… Трупный яд… Слишком много даже для меня. Лучше так. Знаешь… мне… уже… почти… не больно…

Берен знал. Последний подарок агонии: потеряв много крови, боль перестаешь чувствовать. Но это наступает только перед самым концом.

— Что мне делать, Ном? Что мне делать, чтобы ты жил?

— Пой.

— Что?

— Пой про мотылька. И возьми меня за руку.

Это было безумием. Но Берен запел — и словно просторнее, теплее, светлее сделалось в подвале Тол-И-Нгаурхот, Тол-Сирион, старинной башни Финрода Фелагунда.

Мотылек мой, мотылек,

Как затейлив твой полет!

Не лети на огонек -

Огонек тебя сожжет

Король сжег себя, — понял Берен. Дело не в ранах, не в потере крови и не в трупном яде — а в тех трех усилиях, в которые он вложил свою жизнь. Разорвал цепи, одолел волчицу и освободил своего друга и вассала, сына своей души Цена не могла быть меньшей — но кто потребовал этой цены?

Мотылек мой, мотылек,

Ты не слушаешь меня -

Как прекрасен и жесток

Золотой цветок огня…

Берен умолк — и Финрод тихо вздохнул. Дрожь прекратилась — но не потому что ему стало лучше. Финрод угасал, как угас Айменел. Король отправлялся за своим оруженосцем.

— Каждый платит сколько может, — проговорил он, сжимая ладонь. — Не больше. И не меньше. Каждый сам выбирает плату.

— А как же я рассчитаюсь с тобой за свою жизнь?

Финрод положил пальцы ему на губы, а потом уронил руку.

— На рассвете… шагну… с края тропы… — прошептал эльф на талиска. Потом перешел на квэнья. — Там, за морем… Не знаю, увидимся ли… в жизни… в смерти… Но я… буду… надеяться… Прощай.

— Прощай, — ответил Берен. — Namarie…

Или последнее слово Финрода было не прощанием, а — именем?

Берен почувствовал, как ослабевает пожатие рук, как леденеют пальцы короля…

Он остался один. Ничто не имело смысла.

«Финрод мертв. Все мертвы. О какую стенку мне теперь расшибиться?…»

В этот миг заклинание утратило свою силу — и сознание Берена захлебнулось в ледяном мраке.

А наверху взошло солнце…

Часть третья

Глава 18. Штурм

Лютиэн вышла на эту поляну, когда ночь перевалила за середину. Луна проливала свое живое серебро одинаково щедро: и на мохнатые, как лисьи хвосты, верхушки сосен, и на темные стволы, ровные, словно струны, и на неподвижные тела, лежащие на ковре из сосновых иголок. Иные были мертвы, иные живы. Мертвых было больше.

В этом месте было много смерти. Лютиэн спросила Арду — и Арда сказала: резня произошла поблизости около суток назад. Ни волки, ни птицы пока не прикоснулись к убитым — лишь один из них был покрыт словно чешуей из вороненой стали, матово поблескивающей и шевелящейся в свете луны. Лютиэн рассердилась и строго приказала муравьям оставить мертвеца, кто бы он ни был.

А был он солдатом Моргота. Черная корона Севера тремя белыми глазами Камней Феанора смотрела с его нараменника.

Хуан заворчал — нашел живых. Двоих эльфов, мужчин, лежащих в глубоком забытьи. У обоих волосы были коротко и неровно острижены, а у одного еще и лоб повязан платком — точно так же, как у Телкарона. Несколько людей — тоже раненых, мужчин гораздо моложе, чем Берен. И еще одного спящего человека — целую и невредимую юную женщину, лет… Лютиэн не могла сказать точно, но девушка уже вошла в брачный возраст, потому что в ее теле были сейчас две fear.

Она лежала в обнимку с юношей явно из народа Берена — темноволосым, высоким и худощавым — но этот юноша не был отцом ее ребенка, и вообще между ними ничего не было: она просто отдавала ему тепло. А тепло ему было нужно, потому что его лихорадило. И причиной лихорадки была отрава, которую нолдор иногда использовали для своих боевых стрел.

Лютиэн прислушалась к земле — земля стонала. Земле не нравилось принимать в себя столько крови. Лютиэн прислушалась тщательнее — но не услышала того, кого искала здесь — и теперь не хотела найти.

— Берен, — она заметалась, закружила по всему лагерю. — Берен, где ты?

Глухо и коротко тявкнул Хуан. Тинувиэль подбежала к собаке.

Юноша, над которым, свесив язык, стоял пес, пришел в себя. Это был тот самый, что спал в обнимку с девушкой.

— Кто здесь? — простонал он, жестом незрячего вытянул руку перед собой и тут же отдернул ее, нащупав холодный нос Хуана и немалые клыки. Потом еще раз вытянул руку и обшарил всю покорно подставленную голову пса.

— Ты точь-в-точь как волкодав, но для волкодава слишком велик, — сказал юноша. — Разве что боги послали тебя с небес против морготовых волков.

— Почти так, — сказала Лютиэн, опускаясь на колени рядом с ним. — Он из стаи Тауроса.

— Ты говоришь как эльф, госпожа, — юноша протянул руку к ней и она позволила ему дотронуться до своего лица. — Да, ты эллет. Что ты делаешь здесь, Высокая? Это место смерти.

— Ты выживешь, я знаю это.

— О, да, — он улыбнулся. — Все, кому суждено было умереть, уже умерли. Если в дождь мы не простынем насмерть, и орки не найдут нас, мы выживем. Разве что Бервин может умереть… И, может быть, Даэйрет выведет нас отсюда…

Лютиэн понимала весь ужас их положения. Эльфийский яд, даже при малейшей царапине, даже эльфа надолго валил с ног. Придя же в себя после двух или трех суток забытья, раненый еще с седмицу был слеп и не мог согреться.

«Легких» ран от таких стрел не было — даже если наконечник прошивал только мякоть руки или ноги, хотя бы дырявил кожу — спасти человека можно было только одним: быстро взрезать рану и отсосать кровь. А дальше все было в воле судьбы. Но какая судьба ждет слепого и слабого после ранения человека всего в одном дне езды от Тол-и-Нгаурхот?

И тем, кто выжил, и тем, кто умер, кто-то оказывал помощь. Здесь был хороший лекарь — где же он сейчас? Почему покинул их? Тоже погиб?

— Что здесь случилось? — спросила она. — Кто вы и почему вас оставили здесь, в таком опасном месте?

— Сначала назови свое имя, госпожа. Я должен знать, с кем говорю.

— Я — Лютиэн, прозванная Тинувиэлью, дочь короля Тингола. Мой спутник — Хуан, пес Келегорма Феаноринга.

— О, боги! — юноша был потрясен. — Тогда узнай же, аранэль: я — Нимрос, писец, целитель и бард князя Берена.

Лютиэн охнула.

— Дай мне напиться, — попросил он, — и я все расскажу тебе.

Лютиэн нашла поблизости кожаное ведерко и принесла воды. Раненый высвободил руку из-под головы девушки, но она так и не проснулась.

— Это Даэйрет, — сказал юноша, проведя ладонью по темным спутанным волосам спящей, неосознанно выбрал из них несколько сосновых иголок. — Устала, бедняжка. Она из слуг Темного, подумать только. Поначалу я боялся, что она пойдет в Тол-и-Нгаурхот и выдаст нас. Но она осталась и ухаживала за нами. А я, дурень, заразился ядом. Думал, что через рот он не берет. Тхурингвэтиль, упыриха, столько крови не сосала, сколько мне пришлось высосать. До сих пор горит язык. Видно, во рту у меня была ранка…