Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту - Цицерон Марк Туллий

4. Итак, будь уверен в том, что от тебя и от твоего Брута5039 зависит всё, что вас ждут, а Брута — вот-вот. Но если вы, как я надеюсь, прибудете после победы над нашими врагами, все-таки государство будет восстановлено и утвердится в каком-либо сносном состоянии благодаря вашему авторитету. Ведь есть многое, что потребуется врачевать, хотя и будет казаться, что государство достаточно избавлено от преступлений врагов. Будь здоров.

CMX. Аппию Клавдию

[Fam., X, 29]

Рим, 6 июля 43 г.

Цицерон Аппию5040.

О моем старании в пользу твоего избавления и восстановления ты, я уверен, узнал из писем своих родных, которых я, как я наверное знаю, удовлетворил в самой полной мере. И хотя они и относятся к тебе с исключительной благожелательностью, я в своем желании видеть тебя в полном благополучии не уступаю им. Они неизбежно должны уступить мне в том, что у меня в настоящее время5041 больше возможности принести тебе пользу, нежели у них; именно это я не переставал и не перестану делать и я уже сделал это в важнейшем деле и заложил основания для твоего восстановления. Ты же старайся быть стойким и мужественным и будь уверен в том, что я ни в чем не оставлю тебя без поддержки. В канун квинтильских нон5042.

CMXI. Дециму Юнию Бруту Альбину, в провинцию Нарбонскую Галлию

[Fam., XI, 22]

Рим, 6 июля 43 г.

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет императору Дециму Бруту.

1. С Аппием Клавдием, сыном Гая5043, у меня теснейшие дружеские отношения, основанные на многих услугах с его стороны и взаимных моих. Прошу тебя настоятельнее обычного, либо по твоей доброте, либо ради меня, согласиться на его спасение благодаря твоему авторитету, который чрезвычайно силен. Я хочу, чтобы ты, будучи известен как очень храбрый муж, считался также очень снисходительным. Для тебя будет большим украшением, что знатнейший молодой человек сохранен благодаря услуге с твоей стороны. Что касается его дела, то оно должно быть лучше потому, что он присоединился к Антонию, движимый сыновней любовью, ввиду восстановления в правах его отца5044.

2. Итак, хотя ты будешь защищать и менее справедливое дело, ты все-таки сможешь привести какой-нибудь заслуживающий одобрения довод. Твой кивок может сохранить в государстве невредимым человека самого высокого происхождения, самого высокого ума, самой высокой доблести, кроме того, обязательнейшего и благодарнейшего. О том, чтобы ты это сделал, прошу тебя так, что не мог бы просить с большим усердием или более от души.

CMXII. Марку Юнию Бруту, в провинцию Македонию

[Brut., I, 14]

Рим, 11 июля 43 г.

Цицерон Бруту привет.

1. Кратко твое письмо, я говорю, кратко? Да нет же — это совсем не письмо. В трех ли строчках Брут мне в настоящее время? Я бы лучше ничего не написал. И ты требуешь письма от меня! Кто из твоих близких когда-либо приезжал к тебе без письма от меня? И какое письмо не было увесистым? Если они не доставлены тебе, то, я полагаю, тебе не доставлены даже письма от твоих домашних. Ты пишешь, что дашь более длинное Цицерону; правильно, но и это должно было быть полнее. Я же, после того как ты написал мне об отъезде Цицерона от тебя5045, тотчас вытолкнул письмоносцев и отправил письмо Цицерону, чтобы он, если даже прибудет в Италию, возвратился к тебе; ибо для меня нет ничего более приятного, для него — ничего более почетного5046. Хотя я и несколько раз писал ему, что благодаря моим необычайным усилиям комиции для выбора жрецов отложены на следующий год, — я постарался об этом как ради Цицерона, так и ради Домиция, Катона, Лентула, Бибулов5047, о чем я написал также тебе5048, — но, разумеется, когда ты отправлял мне то свое крохотное письмо, тебе это еще не было известно.

2. Поэтому со всей настоятельностью прошу тебя, мой Брут, не отпускать моего Цицерона и увезти его с собой, а это самое тебе, если ты заботишься о государстве, для которого ты был взят на руки5049, уже вот-вот следует сделать: ведь война возобновилась и не малая — вследствие преступления Лепида. Войско Цезаря5050, которое было превосходным, не только не приносит никакой пользы, но даже заставляет настоятельно требовать прибытия твоего войска5051; если оно достигнет Италии, то не будет ни одного гражданина, — которому было бы позволительно называться гражданином, — который не направился бы в твой лагерь. Хотя Брут и достославно соединился с Планком5052, однако ты хорошо знаешь, как ненадежны и настроения людей под влиянием партий и исход сражений. Даже более того — если мы, как я надеюсь, победим, все-таки дело потребует большого руководства со стороны твоей мудрости и твоего авторитета5053. Итак, приди на помощь, ради богов, и притом возможно скорее, и будь уверен в том, что в мартовские иды, в которые ты избавил своих сограждан от рабства5054, ты принес отечеству не большую пользу, нежели та, какую ты принесешь, если своевременно прибудешь. За четыре дня до квинтильских ид5055.

CMXIII. Марку Юнию Бруту, в провинцию Македонию

[Brut., I, 15]

Рим, между 11 и 27 июля (возможно, до 15 июля) 43 г.

Цицерон Бруту привет.

1. Мессала5056 с тобой. Посредством какого же письма, как бы старательно оно ни было написано, могу я дойти до более точного объяснения событий и положения государства, нежели тебе изложит он, который и прекрасно всё знает и может очень изящно изложить и представить тебе? Не вздумай полагать, Брут, — хотя и нет необходимости, чтобы я писал тебе о том, что тебе известно, но все-таки я не в силах обойти молчанием столь большое превосходство во всякой славе, — не вздумай считать кого бы то ни было подобным ему в честности, постоянстве, заботливости, преданности государству, так что, по-видимому, едва ли уместно восхвалять его красноречие, которым он дивно превосходит других5057, — хотя в нем больше проявляется сама мудрость: так он усовершенствовался путем строгого суждения и большого искусства в самом истинном роде красноречия; он так трудолюбив и неусыпен в своем рвении, что больше всего следует быть благодарным не его дарованию, которое у него чрезвычайно велико.

2. Но меня увлекает приязнь: ведь назначение этого письма не похвала Мессале, особенно раз оно — к Бруту, которому и его доблесть известна не меньше, чем мне, а эти самые стремления, которые я хвалю, известны лучше. Когда я огорчался, отпуская его от себя, для меня было облегчением одно — что он, выезжая к тебе, словно к моему второму я, и выполнял долг и домогался величайшей похвалы. Но об этом достаточно.