Пушкарь (сборник) - Юрий Корчевский

Я перешёл в наступление, нанёс несколько ударов, затем — ложный финт, и, когда янычар, уходя от моего удара, повернулся ко мне боком, я нанёс удар из-за спины. Удар коварный, и он достиг цели — сабля ударила янычара плашмя, лишь слегка разрезав ткань его короткой курточки. Я остановился и воткнул саблю остриём в землю.

— Ты убит.

Лицо янычара полыхнуло румянцем.

— Это случайность.

Визирь развёл руками:

— Ты честно одержал победу, чужеземец, и мы все были свидетелями. А тебе, — он повернулся к янычару, — десять палок в наказание.

Янычар взглянул на меня с ненавистью, выдернул из земли мою саблю и направился к своим.

— Ты решился принять ислам? — обратился ко мне визирь. — Я хотел бы иметь тебя своим помощником или советником. Думаю, что ты ещё не все свои способности раскрыл передо мною, хотя не скрою — я удивлён. Янычар с детства учится воевать, а тебе удалось его одолеть. Джафар учился лечить у лучших османских лекарей, а на операции оказался у тебя в роли подмастерья. Ты очень умён и догадлив, у тебя хорошая память, язык твой и уста принадлежат сказочнику. Если царь Иван разбрасывается такими подданными, то он расточителен. — Визирь глубоко вздохнул и продолжил: — Мои визири и советники думают только о своих карманах — как бы бакшиш получить побольше, обросли гаремами и многочисленной роднёй. Каждый, кто получил хоть маленькую власть, плетёт интриги и старается по головам пролезть на более высокую должность. У тебя здесь нет родни, которая будет просить у тебя должности, поэтому ты будешь спокойно работать во имя Высокой Порты.

— Прости, великий визирь. Приятно слышать из твоих уст столь лестные слова, и не будь я русским, наверное — принял бы твоё предложение.

Визирь меня перебил:

— Ты думаешь, я осман? Я серб, принял ислам, и теперь — второе лицо в государстве. Ты можешь стать третьим, и все они, — он указал на турок, стоявших поодаль, — будут счастливы целовать носки твоих сапог.

Я молча поклонился.

Визирь скрежетнул зубами, махнул рукой. К нему подвели скакуна. Он взлетел в седло и с места рванул в галоп. Сопровождающие тоже оседлали коней и поскакали за ним. Одна моя лошадь стояла сиротливо, да замерли у пушки турки-артиллеристы.

Я перевёл дух. Разговор получился не очень приятный. Чтобы отказать великому визирю да на его земле — тут не просто смелость нужна. Что стоило ему срубить мне голову? Да и теперь — куда мне направиться — во дворец визиря или на корабль к купцам? Всё-таки надо вернуть лошадь, да и не пешком же идти в город?

Я дошёл до лошади, поднялся в седло, тронул поводья. Ехал я не спеша, и часа через полтора был в Стамбуле.

День катился к вечеру, ещё часа три — и будет темно.

Я подъехал к дворцу визиря, соскочил с коня, отдал поводья скакуна янычару, немало его удивив.

— Конь из конюшни великого визиря — возвращаю.

— Кто ты такой?

— Чужеземец.

Я повернулся и пошёл в порт. Найдя свой корабль, взошёл на борт. Купцы встретили меня восторженно.

— Где ты был, мы уж думали — несчастье случилось! Вовремя ты вернулся — мы уже товары купили для обратной дороги. Ну, коли ты сам явился, и искать тебя не надо, так завтра с утра и отплываем.

Я улёгся на свой соломенный матрас. Уснуть не мог — казалось, что в матрасе не солома, а иголки. Чем обернётся мой отказ визирю? Судно в турецком порту, и визирь властен сделать со мной всё, что захочет. Скорее бы уже выйти в море.

До утра я не сомкнул глаз, обуреваемый самыми разными мыслями. Но вот взошло солнце, команда позавтракала, и мы отдали швартовы. Корабль медленно отошёл от причала, и мы направились к выходу из бухты. Я перевёл дух — обошлось. Жаль только, что во дворце остались мои инструменты — ну да бог с ними, сделаю себе другие. Главное — я остался жив, не в плену, и у меня есть деньги, что заработал с Джафаром. Причём деньги изрядные, правда — в турецких акче, но всё равно — серебро, любой купец примет в уплату.

Раздались возгласы команды, все показывали руками назад. Я обернулся — нас догоняла небольшая галера. Дружные взмахи гребцов гнали судно прямо к нам. На выходе из бухты загромыхала цепь, преградив нам путь в открытое море. Кормчий спустил парус, ушкуй встал. Галера подошла к нашему борту.

— Кто здесь лекарь?

Я подошёл к борту: — Я.

Дальше разговор шёл на турецком.

— Прими.

Турок передал мне мой кожаный мешок с инструментами. Я обрадовался инструментам, а ещё больше тому, что меня не арестовывают и не ссаживают с корабля.

— А ещё этот мешочек. — Турок передал мне мешочек, судя по звону — с деньгами. — И лично от визиря. — Он протянул продолговатый свёрток в шёлковой ткани. — Великий визирь просил передать тебе благодарность за лечение дочери и пожелание счастливого пути.

Галера отвалила от борта. Стоявший на носу турок трижды взмахнул белым платком, и цепи громыхнули, освободив выход в море. На корабле подняли парус, и мы оказались на морских просторах. Меня обступили купцы и команда.

— О чём говорил турок, почему нас остановили?

— Великий визирь благодарил меня за лечение дочери и передал подарки.

— Покажи! — всем было интересно.

Я развязал кожаный мешочек. Здесь было золото, вернее — золотые дирхемы. Фёдор взял мешочек в руки, прикинул:

— Да здесь не меньше, чем на два фунта золота. Везёт же некоторым!

Команда завистливо вздохнула.

— А в свёртке что?

Я развернул свёрток. На шёлке лежала сабля в богато украшенных ножнах. Я готов был поклясться, что именно её я видел на поясе у великого визиря. Но может быть, я и ошибался.

Сабля пошла по рукам. Кто-то разглядывал ножны, кто-то — клинок. Рукоять сабли венчал крупный изумруд. Дорогая вещь! Пожалуй, по цене — не меньше, чем мешочек с золотом. Повезло мне, а ведь мог и голову потерять.

Мы с Фролом удалились под навес на носу ушкуя. Я разглядывал саблю визиря, и чем дольше я её разглядывал, тем больше она мне нравилась. Лёгкая, отлично сбалансированная, клинок из дамасской стали. Такой не затупится, не подведёт в трудную минуту.

— Повезло тебе, — сказал Фрол, — денег заработал, саблю визирь подарил ханского достоинства. Думается мне, что на Руси не у каждого князя такая есть.

— Не тужи, Фрол, — какие твои годы.

Я залез в мешок с серебряными акче, щедро зачерпнул пригоршню и высыпал перед Фролом, лежавшим на матрасе.

— Бери, пользуйся.

— Нет, ты трудом заработал — не могу.

— У тебя семья, а я гол как сокол. Мне и этих денег надолго хватит.

— Ну, коли так, да от чистого сердца предлагаешь — возьму. — Фрол пересчитал деньги: — Здесь сто пятьдесят монет. Дом себе куплю, у меня ведь не дом — развалина, что от отца осталась. Денег нету, чтобы подняться. А ты сыпанул больше, чем я за весь поход заработаю. Не знаешь случайно, сколько стоит эта турецкая акче?