Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Из новозаветных книг Дидим, можно думать, писал комментарии на Евангелия Матфея и Иоанна[1196], на Деяния апостольские[1197], на послания апостола Павла[1198] — на Первое коринфянам[1199], галатам и ефесянам[1200]. Кассиодор упоминает об изъяснении им семи соборных посланий[1201], с замечанием, что схоластик Епифаний перевел их на латинский язык[1202]. Этот перевод сохранился и помещается среди произведений Дидима; но принадлежность его Дидиму подвергается сомнению, так как отрывки его в катенах встречаются с именем других писателей, и на основании этого делается предположение, что Кассиодор и Епифаний считали за комментарий Дидима составленный не раньше VI в. свод отрывков из греческих экзегетов.

КАППАДОКИЙЦЫ[1203]

Во второй половине IV в. в греческом богословии замечается значительный духовный подъем. Он связывается, с одной стороны, с более свободным отношением к античному образованию, так как к этому времени язычество в существенном было побеждено и христиане могли без прежних опасений отдаваться изучению классической литературы; с другой стороны — с наступившим [оживлением в освоении наследия Оригена][1204] и более полным и непосредственным пользованием плодами его учености. Этот подъем научного богословского духа нашел блестящее выражение в богословской деятельности великих каппадокийских отцов — Василия Великого, его брата Григория Нисского и его друга Григория Богослова. Богословие каждого из них представляет индивидуальные особенности как в общем характере, так и в подробностях, но это — собственно только разновидности одного богословского типа. По своим основным началам и существенным элементам оно представляется весьма сложным. Прежде всего, на нем сказалось влияние Оригена, который действовал на каппадокийских отцов тем неотразимее, что начала богословия Оригена оказались богословскими традициями их родной страны: живое предание связывало их с признанным авторитетом доникейской эпохи — Григорием Чудотворцем, непосредственным учеником Оригена. Воспоминания о нем ко времени каппадокийских отцов, особенно в семье Василия Великого через бабку его Макрину, были еще чрезвычайно живы; богословские воззрения его также не были еще забыты: Каппадокийцы сами свидетельствуют, какое влияние на их религиозное образование имел «Символ» Апостола их страны (Basil. Caesar., Epist. 204[1205], ad Neocaesar.[, cap. 2; 6]; Gregor. Nyss., De vita Gregorii Thaumaturgi). Следы значительной зависимости от него богословской мысли Каппадокийцев бесспорны. Но Григорий Чудотворец привел Каппадокийцев и к самому Оригену. Они тщательно изучали Оригена и увлекались им. Василий Великий и Григорий Богослов составили даже выборку лучших мест из произведений Оригена — «Филокалию». Правда, они не усвоили ошибочных мнений Оригена (за исключением Григория Нисского), однако несомненно, они проникли в дух его богословия. Впрочем, влияние Оригена сказалось на них в различной степени: Василий Великий, муж более практического направления, дух более сильный и положительный, менее подчинился влиянию Оригена; значительно более оно отразилось на Григории Богослове, а Григорий Нисский является настоящим оригенистом. Таким образом, оригенизм, в той смягченной форме, в какой представил его Григорий Чудотворец, и с теми ограничениями его свободы, какие постепенно были сделаны до этого времени и вытекали сами собой из состояния церковного вероучения, составил одно из существенных предположений богословской деятельности каппадокийских отцов по специально догматическим вопросам их времени. Но Ориген собственно определял общий характер и дух их богословия, доставив в то же время целый ряд понятий и необходимых терминов. Содержание же [их] богословского учения имело в своем основании Никейское исповедание; отсюда естественно вытекает их зависимость от богословия св. Афанасия: они были учениками св. Афанасия и этим укрепили свою связь с новоалександрийским богословием, с той существенной особенностью, что у св. Афанасия заметно перевешивают тенденции и круг мыслей малоазийского богословия св. Иринея, а у каппадокийских отцов — оригеновское направление. Этот перевес объясняется не только усиленным влиянием на них Оригена, но и тем подкреплением, какое оригенизм нашел в широком и глубоком классическом образовании их. Благодаря последнему они постигли дух эллинской культуры и науки и стояли на уровне современного им научного мировоззрения. Когда каппадокийские отцы обратились к эллинской школе, уже давно прошли времена господства одной философской системы: в IV веке синкретизм вступил в свои права, и всякий избирал свои собственные пути, заимствуя то из одной, то из другой системы необходимые данные для собственных построений. Поэтому и у каппадокийских отцов мы видим, с одной стороны, преобладание платоновских и неоплатоновских влияний, которые были сродны оригеновскому направлению их богословствования и подкрепили и пояснили его, но, с другой стороны, они оказались не чуждыми и аристотелевских воззрений: борьба с арианством, преимущественно с Евномием, который с помощью аристотелевской философии сообщил арианской догматике диалектическую, научно-философскую форму, заставила Каппадокийцев, при всем их нерасположении к Аристотелю, в значительной степени воспользоваться точными понятиями аристотелевской школы, что не могло остаться без влияния на некоторые стороны их богословского учения и его терминологию. Наконец, церковно-исторические обстоятельства и собственные стремления каппадокийских отцов в служении Церкви поставили их, в особенности Василия Великого, в близкие отношения к деятелям того консервативного направления в богословии, которое представляло традиции малоазийского богословия: в связи с влиянием св. Афанасия оно, несомненно, оказало свою долю воздействия на направление и характер их богословия, удерживая от одностороннего увлечения метафизическими проблемами и побуждая проявлять внимание к практически-религиозным интересам. При таком обилии существенных элементов, которые органически сочетались в богословии каппадокийских отцов, они, со своей стороны, сильно содействовали развитию церковной богословской науки: то, что св. Афанасий выразил хотя и в глубоко-философском духе, но без надлежащей формально-диалектической обработки, больше как библейско-церковную догму, чем строго философскую теорию, они развили научно-диалектическим и философско-критическим методом, перевели на точный язык современных философских понятий.

Поэтому богословское учение каппадокийских отцов имеет чрезвычайно важное значение в истории церковного богословия. В их богословских трудах тринитарная проблема получила окончательное разрешение, и установленное ими понимание церковного учения о Св. Троице и созданные ими формулы сделались драгоценным достоянием православно-богословской догматики. Но они не только истолковали и раскрыли церковное вероучение, как оно выражено было в Никейском исповедании, не изменяя его сущности. Миссия Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского была иная, чем св. Афанасия: в критический момент церковной жизни они призваны были дать форму и точное выражение учению, которое от начала соблюдалось в кафолической Церкви, защиту которого св. Афанасий поставил целью своей жизни. Св. Григорий Богослов представил это учение с полной ясностью и дал ему совершеннейшее выражение, делающее высокие тайны веры общедоступ* ными; Василий Великий провел его в жизнь, а Григорий Нисский дал ему научн но-философское обоснование.

Вовлеченные в догматическую борьбу, каппадокийские отцы должны были развивать свою деятельность в такой обстановке, которая не давала возможности оставаться только на раз принятой точке зрения. Ни в одной стране догматические противоположности того времени не были представлены так полно, как на их родине и в соседних провинциях. В Малой Азии до 90-х годов жил остроумнейший между арианами — Евномий. Борьба против пневматомахов здесь была оживленнее, чем где-либо в другом месте, и личные отношения между Василием и Евстафием Севастийским усиливали страстность ее. Наконец, и аполлинаристы специально в Каппадокии развивали настойчивую агитацию. Но бороться со всеми этими противниками было трудно не только вследствие большого числа нападающих, но и потому что борьбу приходилось вести на два фронта: трудно было, например, опровергнуть Евномия, не навлекая на себя критики со стороны аполлинаристов, или же последовательно раскрывать православное учение против пневматомахов, не вызывая смущения в рядах некоторых приверженцев Никейского исповедания.