Сожженные мосты - Александр Маркьянов

А вот эти отморозки, которых они выпустили из дома предварительного заключения вместе с ним и раздали оружие… Они ведь не будут спрашивать — кого можно. Можно — значит можно. Понеслась!

В крови захлебнемся…

— Руки в гору, пан! Пошел!

Что-то твердое, холодное уперлось в спину, слева уже стояли, блокируя рывок, справа — стена, не уйдешь.

— Сюда пошел! Тихо! Вобью!

Они свернули в какой-то проулок, потом во дворик, тихий, уютный варшавский дворик, которому не было никакого дела до шумящего на улице рокоша.

— Повернись. Часы, деньги — давай все, пан! Не то вобьем!

Граф Ежи медленно повернулся. На него смотрели два уголовника — иначе и не скажешь. По теории Ломброзо такие — никем кроме уголовников быть и не могут. Массивная челюсть, щетина, мутные, злобные глаза.

— Нету часов — граф Ежи поднял руку.

— Что, пан такой бедак, что даже часов нет? — издевательски спросил один.

У обоих — бело-красные повязки на рукаве, у одного — пистолет, у второго — еще похлеще, автомат. Понятно… откуда выгреблись такие… и прежде чем Польшу защищать, решили свое финансовое состояние поправить.

— Я с кичи откинулся только… — сказал граф, вспоминая словечки, бытовавшие в ходу в доме предварительного заключения. Там все только и мечтали о том чтобы откинуться, да как можно быстрее.

Блатные переглянулись. На их месте, он бы так не делал, стоя настолько близко от намеченной жертвы.

— Где чалился? — спросил один.

— В ДПЗ, за мокруху. Утром, базарю, откинулся.

— Стопорила[481], что ли? — мрачно проговорил один из блатных — а ты не гонишь? Кого из людей [482] знаешь?

— С паном Юзефом на киче чалились.

По тому, как переглянулись блатные, граф понял — пана Юзефа они знают. Надо закреплять успех.

— Пошли, братва, бухнем за неподлеглость[483]! У меня лавэ есть!

С этими словами он сунул руку в карман, достал ее, сжатой в кулак и протянул ближе всех стоящему блатному, разжимая кулак в котором были деньги из разграбленной булочной. Тот опыта не имел, поэтому шагнул вперед, теряя равновесие и протянул левую руку, чтобы взять предложенные деньги.

И — раз! Правой рукой граф Ежи захватил его левую и рванул на себя, сам делая шаг вперед. Доля секунды — и он уже прикрыт от второго блатного, лихорадочно пытающегося перекинуть в руку автоматическую винтовку и от непривычки запутавшегося в ремне.

И — два! Левой рукой захват шеи, рывок вперед и вверх. Противный хруст — и тело бандита с пистолетом обмякло в руках.

И — три! Граф упал на землю спиной, он видел что не успевает и ему надо было уйти с линии огня автоматической винтовки. Тело убитого им бандита по-прежнему прикрывало его, отпустив сломанную шею он наконец то нащупал пистолет.

И — четыре. Не ожидавший падения своего противника бандит хоть и разобрался со своим автоматом — но он не успевает, катастрофически не успевает. Единственное — если у бандита не дослан патрон в патронник — ему конец, на то чтобы дослать нужно как минимум две секунды, их у него нет. Палец сдвигает предохранитель.

Бах! Бах!

С подломившимися моментально коленями и двумя пулями в животе вооруженный автоматом бандит сгибается пополам и потом медленно валится на бок. Патрон все же был в патроннике, «не на фу» брали.

Оттолкнув с себя тело первого бандита, граф Ежи перекатился, держа пистолет наготове, прислушался. Где-то впереди хлопнула дверь, кто-то высунулся на улицу — и захлопнул дверь обратно, решив не вмешиваться в чужие разборки.

Оно, в общем-то и правильно.

От первого убийцы граф Ежи разжился складным «финарем», явно самодельным, тонкой, засаленной пачкой злотых, кастетом и пистолетом марки Штайр. Запасного магазина не было… но в нем восемнадцать патронов в магазине значит — шестнадцать должно остаться. Это хорошо. Еще граф Ежи нашел нечто вроде плитки шоколада, только вполовину меньше обычной и с каким-то странным знаком на фольге — полумесяц. Лизнул языком — горькая. Явно не шоколад, но что — неизвестно. На всякий случай сунул в карман.

Второй если и был жив — то это было ненадолго. Он был экипирован куда солиднее — автомат Vz58 со складным прикладом под казачий патрон 7,62*45 с маленьким и дешевым богемским коллиматором ОКО, подсумок с четырьмя набитыми магазинами, еще один, получается в автомате. Пачка злотых, потолще, перочинный нож. Та же самая плитка, от которой то ли откусили то ли отрезали уже. Сотовый телефон, что тоже будет нелишним. Большой носовой платок… даже не платок, под цвет флага.

Все это пан граф распихал по карманам, постоянно оглядываясь — не идет ли кто, готовый в любую секунду выстрелить. Напоследок сорвал со второго бело-красную повязку — на липучке, не самодельная. Приладил себе на руку. Носовым платком под цвет флага замотал нижнюю часть лица, так делали болельщики на стадионах во время массовых бесчинств. Многие ходили так и сейчас, во время рокоша.

— Привет… — сказал граф Ежи несостоявшимся разбойникам и защитникам неподлеглости Польши.

После чего — легким бегом потрусил вглубь дворов. В варшавских дворах — сам черт ногу сломит, затеряться там — проще простого…

Петляя по дворам, он вышел на улицу, даже не заметил на какую. Где то сзади — горохом сыпались выстрелы, частил автомат.

Неподлеглость…

У выхода на набережную Вислы он заметил первые признаки новой власти — опять раздавали оружие, тут же были расклеены, прямо на стенах домов какие-то бумаги. Он подошел, посмотрел.

Об армии людовой.

О депортации русских и жидов.

О конфискациях.

Прямо поперек указа о депортации кто-то усердный начертал черным маркером, жирно.

Бей жидов!

А вот и еще похлеще…

Об исконных землях Речи Посполитой.

Ум есть — нет?!

Граф Ежи хорошо знал историю Польши, то есть Речи Посполитой или Виленского края, в зависимости от того, кто и как это воспринимал. Знал он и о том, что Речь Посполитая погибла из-за рокошей. До тех пор, пока государства были рыцарские — польская гусария успешно держала границы, схватываясь и с московитами и с тевтонами и с кем только еще. Какое то время у Польши был шанс даже полностью подчинить себе Московию… польский ставленник сидел на русском троне и будь он хоть чуточку умнее, а польские паны не были бы при этом польскими панами…

Но потом пришло время государств, пришло время наемных армий, пушек и кораблей. А Польша — продолжала гудеть сеймами и рокошами, права «вольного вето» хватало, чтобы единому пану распустить сейм. Королю богатые магнаты говорили «молчи, не то башку снесу»[484], податное тягло было распределено только на быдло, а магнаты платить налоги не желали, и вообще в распоряжении у крупнейших и богатейших из них были целые города, в которых жили не по законам, а по воле магната. Стоит ли удивляться, что все так кончилось?

И если уж на то пошло — русская оккупация, как сейчас ее называют была не худшей из возможных, если сомневаетесь — посмотрите, что австро-венгры творят и творили в Кракове. Тот же граф Ежи — мог по своему желанию поехать и побывать в любом месте, которое раньше принадлежало Речи Посполитой, надо — так оседлал Мазерати, несколько часов стремительного лета по отличной бетонной трассе — и ты на берегах Днепра, в древнем Киеве, пьешь вино в каком-нибудь ресторанчике с летней террасой и охмуряешь дам, которые там чудо как хороши. Многие паны в этом город на выходные наведывались, дома там имели. А теперь что будет? Они всерьез хотят вернуть Киев? И как можно вернуть то, что у них и не отнимали?

Никак не выражая своих эмоций, граф Ежи отошел от спешно наклеенных плакатов, постоял у машины.

… русские должны нам заплатить за время оккупации один триллион злотых, все эти деньги пойдут полякам, которые не побоятся возвысить свой голос в защиту Родины. Эту сумму нам присудят по решению Гаагского арбитража…

И впрямь — больные на всю голову. Какой триллион злотых?! А почему не два?! Или три?!

Чуть отойдя, граф обнаружил еще одно столпотворение — в центре него был старенький Жук, развозная машина, производящаяся в Польше и пользующаяся спросом по всей Руси Великой благодаря неприхотливому мотору и грузоподъемности в одну тонну. Там раздавали — бутылочками по 0,33 — спиртное и еще что-то. Что именно — граф не заметил, потолкавшись — пошел дальше.

Никто не работает. На улицах — полно подвыпивших, не пьяных — а именно подвыпивших, веселых, кто-то точно рассчитал дозу. На той стороне улицы — кто-то громит лавку модного дамского белья. Иезус-Мария, белье то им зачем? Чуть дальше — щерится черными провалами окон выгоревший изнутри полицейский участок, стены исклеваны пулями, на столбах висят полицейские.