Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия. - Гари Маркус

Работая с простыми предложениями, мы обычно справляемся, но нашу способность понимать предложения легко дискредитировать. Возьмем, например, такое короткое предложение, которое я упоминал в первой главе:

People people left left.

А вот немного более простой вариант.

Farmers monkeys fear slept.

В каждом четыре слова, но их достаточно, чтобы сбить с толку большинство людей. Тем не менее оба предложения грамматически правильны. Первое означает, что несколько человек, которых оставила другая группа людей, уехали тоже; во втором говорится примерно следующее: «Существуют некие фермеры, которых боятся обезьяны, и эти фермеры спали; фермеры, которых боялись обезьяны, спали». Предложения такого рода, известные как «встроенные в центр» (поскольку одна клаузула заключена точно посередине другой) – особенно трудны, поскольку эволюция никогда не натыкалась на правильные древовидные структуры.[41]

Для того чтобы интерпретировать предложения, подобные этим, и полностью представить рекурсию (другой классический пример The rat the cat the mouse chased bit died), нам нужно отследить каждое существительное и каждый глагол, и в то же время держать в голове связи между ними и клаузулами, которые они образуют. Именно для этого и предназначено грамматическое дерево.

Проблема в том, что это требует точно помнить структуры и слова, которые сказаны (или прочитаны). И именно на это не способна наша память. Если бы я стал читать эту книгу вслух и неожиданно, без предварительного предупреждения, остановился и попросил вас повторить последнее предложение, которое вы услышали, вы, наверное, не смогли бы. Вероятно, вы помнили бы суть того, что я сказал, но точные слова наверняка ускользнули бы от вас.[42]

В результате попытки отследить структуру предложений напоминают стремление восстановить хронологию давно прошедших событий: неуклюже, ненадежно, но лучше, чем ничего. Рассмотрим, например, такое предложение:

It was the banker that praised the barber that alienated his wife that climbed the mounting.

А теперь разберемся, кто карабкался в горы: банкир, парикмахер или его жена? Компьютерная программа не имела бы проблем с ответом на этот вопрос; каждое существительное и каждый глагол были бы помещены в правильное место на дереве. Но многие люди придут в недоумение. При отсутствии памяти, организованной по месту, лучшее, что мы можем сделать, – это приблизительно структурировать деревья, неуклюже делая это исходя из контекстуальной памяти. Если мы получили достаточно точных подсказок, это не проблема, но, когда отдельные компоненты предложений достаточно похожи, чтобы путаться, все здание обвалится.[43]

Вероятно, самая большая проблема с грамматикой не в сложности построения деревьев, а в составлении предложений, которые можно четко разобрать, если нам это понадобится. Поскольку наши предложения понятны нам самим, мы исходим из того, что они понятны и слушателям. Но часто это бывает не так. Как обнаружили инженеры, когда начали пытаться строить машины, понимающие язык, существенная часть того, что мы говорим, звучит неоднозначно.[44]

Возьмем, например, казалось бы, простое предложение:

Put the block in the box on the table.

Обычное предложение, но на самом деле оно может означать две вещи: просьбу положить конкретный пакет, который находится в коробке, на стол либо просьбу взять какой-то пакет и положить в определенную коробку, которая находится на столе. Добавьте другую клаузулу, и мы покажем четыре возможности:

• Put the block [(in the box on the table) in the kitchen].

• Put the block [in the box (on the table in the kitchen)].

• Put [the block (in the box) on the table] in the kitchen.

• Put (the block in the box) (on the table in the kitchen).

Большую часть времени наш мозг защищает нас от усложнения, автоматически стараясь по-своему взвесить все возможности. Если мы слышим Put the block in the box on the table и есть именно один пакет, мы даже не задумываемся о том, что предложение может означать что-то еще. Сам по себе язык нам об этом не говорит, но мы достаточно умны для того, чтобы связать то, что слышим, с тем, что это может означать. (Говорящие также используют ряд «паралингвистических» приемов вроде мимики и жеста для того, чтобы дополнить язык; они могут еще и посмотреть на слушателя, чтобы убедиться в том, что их поняли.)

Но такие трюки занимают нас до поры до времени. Когда мы не можем подобрать подходящий ключ, коммуникация усложняется, и это одна из причин, по которой мейлы и телефонные звонки чаще ведут к взаимонепониманию, чем личное общение. И даже когда мы обращаемся непосредственно к аудитории, если мы используем неоднозначные высказывания, люди могут просто ничего не заметить, они могут решить, что поняли правильно, хотя это и не так. Недавно в одном исследовании, ставшем настоящим откровением, студентов колледжа попросили прочитать вслух несколько грамматически неоднозначных[45] предложений наподобие Angela shot the man with the gun (в котором пистолет может быть как оружием убийцы Анжелы, так и огнестрельным оружием, которое по случаю жертва имела при себе). Их заранее предупредили, что предложения неоднозначные, и разрешили сколько угодно пользоваться акцентами (подчеркнуто произносить слова); вопрос состоял в том, смогут ли они сказать, когда именно они успешно передают смысл, который они вкладывают. Оказалось, что большинство декламаторов не справились с заданием и понятия не имели, насколько они были плохи. Почти в половине случаев, когда испытуемые считали, что правильно передали смысл, на самом деле не были поняты своими слушателями.[46] (Да и слушатели были ненамного лучше, часто полагая, что все поняли, когда это было не так.)

В самом деле, определенная часть работы, которую профессиональные писатели должны делать (особенно если они пишут нехудожественную литературу), состоит в преодолении языковых ограничений, когда надо тщательно проверять текст, чтобы убедиться, что нет туманных «он», которые могут относиться и к фермеру, и к его сыну, нет неправильно поставленных запятых и т.д. Как сказал Роберт Льюис Стивенсон: «Трудность литературы не в том, чтобы писать, а в том, чтобы писать то, что имеешь в виду». Конечно, иногда двусмысленность бывает намеренной, но это другая история; одно дело – оставить читателя с чувством решения трудной задачи, а другое – случайно вызвать у него замешательство.

Соединим все факторы вместе – неумышленная двусмысленность, избирательная память, поспешные суждения, произвольные ассоциации и хореография, деформирующая наши внутренние часы – и что в результате получается? Туманность, субъективность и язык, подверженный неправильной интерпретации, не говоря уже о голосовом аппарате, более причудливом, чем волынка, изготовленная из ершиков для чистки трубок и картонной арматуры. Как сказал лингвист Джефф Паллум, «английский язык – во многих отношениях дефектное творение эволюции, изобилующее недоработанными элементами, грубыми дизайнерскими просчетами, неровными гранями, глупыми упущениями и пагубной и извращенной неупорядоченностью».

Как это сформулировала психолингвист Фернанда Феррера, язык «хорош в меру», он несовершенен. Большую часть времени мы справляемся, но иногда сбиваемся. Или даже заблуждаемся. Некоторые люди вряд ли заметят, например, ошибку, если вы спросите их: «Сколько животных Моисей взял в ковчег?»[47] Еще меньше людей заметят, что предложение More people have been to Russia than I have то ли грамматически некорректно, то ли не согласовано (в зависимости от точки зрения).

Если бы язык был спроектирован умным инженером, переводчики остались бы без работы и языковые школы «Берлитц» были бы доступны, как бигмак на вынос. Слова систематично соотносились бы друг с другом, и фонемы произносились бы одинаково. Вы могли бы точно говорить всем этим телефонам с системами речевого ввода, чего вы от них хотите, и быть уверенными, что они поняли вас. Не было бы двусмысленности и неупорядоченности. Люди говорили бы то, что они имеют в виду, и имели бы в виду то, что говорят. Увы, все наоборот. Наши мысли застревают на кончике языка, когда мы пытаемся припомнить нужное слово. Грамматика связывает нас по рукам и ногам. (То ли «И тот и другой ключ от кабинета лежат…», то ли «И тот и другой ключ от кабинета лежит…» Ну да ладно.) Синтаксис с ходу не поддается.

Все это не говорит о том, что язык ужасен, просто, если бы он был создан по заранее продуманному плану, он был бы лучше.

Характерная для языка тенденция к путанице, однако, имеет свою логику: логику эволюции. Мы коартикулируем, произнося звуки раздельно, в зависимости от контекста, поскольку издаем звуки, не пропуская их через цифровой усилитель к электромагнитной акустической системе, а молотя языком по трехмерным полостям, предназначенным изначально для переработки пищи, а не для коммуникации. Поэтому, пока она продает морские ракушки на берегу моря, наш измученный язык изрядно заплетается. Почему? Потому что язык был сляпан наспех, наудачу, с использованием механизмов, изначально разработанных для других целей.