Белая роза - Маке Огюст

Такие мысли одолевали его среди шумной суетящейся толпы придворных. Но Килдар и прочие друзья быстро вывели его из состояния глубокой задумчивости. Король никогда не принадлежит сам себе, даже если он пребывает в одиночестве, а тут его пожирали ласковыми взглядами более десяти тысяч зрителей.

Сейчас следовало пробраться через шумную толпу и перейти в старую часть дворца, которую Яков выделил для проживания новому королю Англии. Король Шотландии в сопровождении самых знатных особ лично проводил Ричарда на его половину. И пока они удалялись от зала, в котором осталась Кэтрин, Ричарда не покидало ощущение, что он вновь возвращается в тюрьму. Он был готов отдать год жизни, год царствования в Лондоне за возможность оглянуться и посмотреть на девушку. Но королю непозволительно оборачиваться, когда он беседует с королем.

"Увы! — подумал он, — я мог смотреть гораздо свободнее, когда был Перкином Уорбеком".

Празднование продолжалось целую неделю, и с каждым днем Яков IV все больше привязывался к своему гостю и проникался к нему все более теплыми чувствами. А Ричард ощущал, как благотворно влияют на него возвышенная душа короля и его талант превращать врагов в друзей, а друзей в фанатично преданных соратников.

После триумфального приема Ричард ожидал, что во дворец к королю начнется настоящее паломничество ирландских вельмож с их вассалами и вождей шотландских кланов, и все они будут предлагать людей и лошадей для участия в войне. Ведь с самого начала войну с Англией все приветствовали, коль скоро она будет вестись за такое благое дело. Но только простые люди по-прежнему сохраняли энтузиазм, а шотландские вельможи вели себя более чем сдержанно. Якова поначалу удивляло такое поведение шотландской знати, но лишь через определенное время выяснилось, что причиной изменения настроений явились подрывные действия Генриха VII. Яков медлил, не решаясь вызвать принца на откровенный разговор, но затем, по мере укрепления доверия между ним и Ричардом, у которого, как считал Яков, душа была твердой, а сердце мягким, король решился раскрыть гостю секрет столь тревожного положения дел.

Однажды вечером, когда хозяин и гость сидели на террасе дворца и наслаждались свежим воздухом и запахом вереска, цветущего на соседней горе, король неожиданно сказал:

— После такого горячего приема можно было ожидать от наших вельмож более активных действий. Но отнюдь не скупость сдерживает благородные чувства шотландской знати. Понапрасну предупреждал я их о том, что с английской стороны доносятся раскаты надвигающейся бури. Все мы чувствуем, что не к добру то затишье, которое демонстрирует Генрих VII. Но никто ничего не предпринимает. Знать ждет, когда я призову ее к борьбе. А я ожидаю, что они первыми призовут меня к решительным действиям.

Ричард устремил на Якова умный и бесхитростный взгляд. Было видно, что его одолевают тяжелые мысли. Ведь изгнанникам, сиротам и беднякам, словно преступникам, всегда есть чего бояться. Правду говорят, что в этом мире главными преступлениями являются изгнание, одиночество и бедность.

"Похоже, я уже стал обузой", — подумал сын короля Эдуарда.

И он с трудом подавил тяжелый вздох.

А Яков с настойчивостью, от которой еще больше растравлялась душа его гостя, продолжал:

— Рекрутский набор не дал ожидаемых результатов. Мне не хотелось принуждать вождей кланов, но теперь я вынужден ужесточить свои требования.

— Мне казалось, что в этой стране каждый готов горячо поддержать меня в борьбе за справедливость, — ответил Ричард. — Неужели ирландский и шотландский народы до такой степени непостоянны? Я и подумать такого не мог.

— Народ у нас хороший и хорошо к вам относится, — сказал король. — Но и ваши враги тоже не дремлют и уже успели обработать наших людей.

— Ах!.. — вздохнул Ричард, решивший, что ему лучше помалкивать, увидев на какие уловки пустился его покровитель.

— Эти враги очень сильны, — продолжил король.

Ричард промолчал.

— И к тому же они весьма ловкие, — добавил Яков. — Вам они известны?

— Я знаю Генриха VII. Вы его имеете в виду, ваше величество?

— Его самого. Он следит за каждым вашим шагом. У него здесь шпионы, в том числе среди моих советников.

— Вот как? — отозвался Ричард, причем в его голосе можно было уловить больше беспокойства, чем ему хотелось бы.

— Так вот, господин мой, — закончил свое сообщение Яков, — он распространил среди всех ваших сторонников манифест с порочащими вас пасквилями.

— И что же в них говорится?

— Там всякая клевета, но клевета — это опасное оружие.

— И вы полагаете, что этого оружия достаточно, чтобы вырвать из шотландской души такие качества, как верность, честь, преданность?

— Такое возможно, если хорошо владеешь этим оружием.

Ричард содрогнулся. Никогда еще Яков не изъяснялся столь откровенно.

— Будьте так добры, — промолвил принц, поднимаясь на ноги, — расскажите мне все, как есть.

— Именно для этого я к вам и явился, — ответил король, устремив на него проницательный теплый взгляд. — Генрих VII утверждает, что вы самозваный принц Йоркский. О!.. я понимаю, что ему больше нечего сказать, но, в конце концов, он это утверждает во всеуслышание. Многие ему не верят, но кое-кто может и поверить. Он приводит в пример Ламберта Симнела, которого он сделал своим поваром. Он упрекает моих дворян в том, что они попались в грубо поставленную ловушку. Он утверждает, что ему известно, чья рука направляет этот удар по его власти. И еще он утверждает, что все эти неуклюжие попытки лишь вызывают у него смех.

— Нас ждет страшная война с неизвестным результатом. Разве тут есть над чем смеяться?

— Он объявил, что ни один его солдат не тронется с места, и сам он тоже не вынет свой меч. Как утверждается в пасквиле, он победит своего нового врага с помощью презрения и здравого смысла народа.

Ричард пожал плечами.

— Если за такие рассуждения его прозвали Соломоном английским, то это прозвище явно неудачно.

Яков по-прежнему держался серьезно и даже впал в задумчивость.

— Я знаю один ловкий способ покончить со всеми сомнениями, о котором вы даже не догадываетесь, — заявил он после долгого молчания. — Это хороший способ, и об этом свидетельствует то, что он всегда применялся с большим успехом.

— Ах!.. — опять вздохнул Ричард, но на этот раз в его вздохе чувствовалась тревога.

— Да, господин мой. Я поговорил с вождями и баронами, чтобы узнать их мнение относительно того манифеста Генриха VII о котором я говорил, и к моему удивлению, большинство из них привели одни и те же аргументы. "Положим, — говорили они, — мы начнем большую войну в интересах принца, который сегодня любит нас, потому что мы ему нужны. Но как только он победит, так сразу забудет о нашем существовании и оставит нас прозябать в нашей нищей стране".

— Плохо же они обо мне думают. Могу я дать им ответ?

— Какой ответ? Какие гарантии вы можете им предоставить? Вы сами знаете, господин мой, что если предусмотрительный человек собирается укрепить дом, в котором он живет, то главное для него — это надежность подпорок. Он должен в этом случае принять все зависящие от него меры, чтобы подпорки стали еще крепче, чем были раньше. "Этого достойного принца, — говорят наши дворяне, — поддерживают французы, немцы и фламандцы. Придет время, и он вступит в союз с этими нациями, который будет выгоден для всех его участников. Ну а нас, бедных жителей Севера, которым даже нечего дать в приданное своим дочерям, нас-то примут в эту семью?.." Простите меня, принц, но так они говорят. А я сообщаю вам об этом лишь потому, что вы попросили меня разъяснить ситуацию.

Ричард, чья судьба решалась в данный момент, выслушал короля терпеливо и внимательно. Затем он сказал:

— Вы, ваше величество, пересказали мне то, что говорят другие. Но мне важно знать, что вы сами думаете по этому поводу.

— О чем?