Тряпичная кукла - Ферро Паскуале

Дурачок и Луизелла

Пекинеса отвезла меня к своей тётке — в глухую деревню, названия которой я даже не помню, и оставила меня там, как оставляют ребёнка в школе. После разговора с тётей Пекинеса уехала, даже не попрощавшись со мной.

— Ты будешь жить здесь, — сказала старенькая тетка. — Я буду тебя кормить, за это ты должна убираться в доме, ходить за покупками, готовить и стирать, вот твоя комната.

После этих слов тётка вышла, заперев меня в пыльной, пахнущей затхлостью комнате. Мне хотелось плакать. Но почему? Я на свободе, скоро уеду жить вместе с моей Пекинесой, так почему же в сердце моём такая тоска? Валентина! При чём здесь она, она была всего лишь отдушиной для зечки, и тем не менее Валентина не выходила у меня из головы. В дверь громко постучали, от неожиданности я вздрогнула, спросила:

— Кто там?

— Деточка, как это, кто там?! Это тётушка Луизелла, иди за стол, ужин готов.

Я сказала, что не голодна, но старушка сильно рассердилась и не принимала никаких отказов: еду нельзя выбрасывать. Я вышла из комнаты и села за стол. Спустя несколько минут к нам присоединился сын старухи, которого она мне представила:

— Дурачок — мой единственный сын.

Этот здоровяк сразу мне не понравился, но что было делать, я вынуждена здесь находиться, я думала, что совсем скоро окажусь в красивом месте вместе со своей любимой.

— Дурачок — большой труженик, работает каменщиком, он никогда не хотел заниматься моим делом… знаешь, я продавала квакш, то есть лягушек, но вот сынку моему, до того как я умру, я должна найти жену, — сказала Луизелла и с нежностью посмотрела на своего единственного сына.

Дурачок шумно продолжал есть суп, затем своими томными водянистыми глазами робко улыбнулся мне, в тот момент я заметила, что это был очень привлекательный парень, но какой-то безликий во всём — во взгляде, в движениях, в жестах, в общем, как говорят у нас в Неаполе, был пресным, без соли и без перца. Я встала, собрала посуду, вымыла начисто кухню, собралась уже идти к себе в комнату, но Луизелла властным голосом возразила:

— Ты куда?! Садись на диван, посмотри с нами новости.

Я села, старуха взяла мою руку и вложила в руку Дурачка. На следующий день я с нетерпением ждала Пекинесу, но она не приехала и на следующий день, и на следующий… Прошла неделя, я была в отчаянии, не знала, что и думать, хотела позвонить, но куда? Как? Тем временем тётушка становилась всё более настойчивой, а Дурачок спал на ходу, был потерянным, я так и не смогла понять, чего он хотел от жизни, что у него было на уме. Парень ни разу не заговорил со мной, только однажды я услышала его голос, когда старуха ругала его:

— Да что ты как рыба оглушённая? Сынок, тебе надо шевелиться, разве не видишь, как на тебя смотрит Мачедония? Она только и ждёт, что ты приласкаешь её, ну давай, шевелись!

Наконец-то я услышала голос Дурачка, ворчливый, почти женский:

— Мама эта Мачедония даже не смотрит на меня, я как будто невидимый. Есть я, нет меня — ей все равно, а я не хочу выглядеть идиотом, я вообще хочу всегда оставаться с тобой, наплевать мне на какую-то Мачедонию.

Тётка не на шутку разозлилась, но увидела, что у сынка глаза на мокром месте, и ласково сказала:

— Дурачок, чудесный мой сынок, я ведь не вечна, и, пока я не померла, пока не истекла кровью, я хочу пристроить тебя. Мачедонии не на что претендовать, твоя двоюродная сестра Пекинеса привезла её сюда, потому что знала, что я должна найти тебе жену. Пекинеса очень обязана мне и это удовольствие влетело мне в копеечку, поэтому не переживай, зажми Мачедонию в укромном уголке.

Я вышла из комнаты и закричала на них обоих, но старая остановила меня одним пальнем, как святой Януарий остановил лаву Везувия со словами: «Остановись, Везувий, Неаполь — мой!», только мегера сказала:

— Стой, Мачедония, или я разобью тебе голову палкой.

Я, как и лава вулкана, остановилась, вспомнив о тюрьме и о том, что случилось бы, если бы я прикоснулась к мерзкой старухе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А ты что себе вообразила, — продолжала наступать Луизелла, — что ты будешь здесь на всём готовеньком просто так, бесплатно всю свою жизнь? Пекинеса знала, что я искала девушку для Дурачка и что нужна была такая, как ты, нуждающаяся, скромная и тихая, которая не задаёт вопросов, но которая будет нам полезна. Ты правильно меня поняла — полезна.

Я не верила своим ушам, Пекинеса меня продала, как африканскую рабыню, пелена затянула мне глаза, но я не сдавалась:

— Я лучше пойду просить милостыню к церкви, буду бомжевать на центральном вокзале, но не стану вашей прислугой. Это вам понятно?

Луизелла сделала знак дурачку, чтобы тот оставил нас вдвоём. Безмозглый сынуля ушёл в другую комнату смотреть мультфильмы. Как только мы остались одни, старуха полностью раскрылась передо мной:

— Ты что думаешь, я буду счастлива женить своего сына на первой встречной, чью историю, чью жизнь я не знаю? Но я не могу оставить моего мальчика одного на этой скверной земле, кто присмотрит за ним? Ты видела Дурачка, в нём нет ничего от взрослого мужчины, мой сын родился ребёнком, вырос ребёнком… в общем, отсталый.

Из глаз тётушки текли слёзы, которые она пыталась скрыта.

— Но ведь так не делается, — в замешательстве ответила я, — по крайней мере, надо было меня хотя бы предупредить, ввести в курс дела, и потом я не хочу такой жизни, я хочу… как мне поговорить с Пекинесой?

Луизелла встала, взяла маленький ключик, подошла к телефону и открыта замочек, который блокировал диск аппарата. Она набрала номер и передала мне трубку, не сказав ни слова. Несколько гудков — и мне ответил детский голос.

— Алло, Пекинеса дома? — спросила я.

На другом конце провода я услышала, как ребёнок крикнул:

— Мама, там какая-то тётя тебя спрашивает.

«Сын Пекинесы? — промелькнуло у меня в голове. — Так значит, она вернулась домой, к мужу, к своей семье».

— Алло, кто это? — услышала я голос Пекинесы и даже не смогла ничего ответить, но потом собралась с духом и сказала:

— Это я! Завтра же немедленно приезжай в деревню, иначе я сама приеду к тебе. Поняла? Ты вообще соображаешь, что сделала, как ты могла просто так оставить меня здесь, как мешок с мусором? Тебе все понятно? Завтра ты должна быть здесь!

Я даже не дала ей возможности ответить, потому что если бы развесила уши, то никогда бы уже не увидела свою Пекинесу. Повесив трубку, я ушла в свою комнату, не пожелав спокойной ночи тётушке, уставившейся в потолок в полной тишине.

На следующий день рано утром громко позвонили в дверной колокольчик, я открыла — передо мной стояла Пекинеса. Она бросилась ко мне, рыдала, но я стояла и не двигалась, мне не нужны были её слёзы, я хотела её и своей правды. Когда Пекинеса успокоилась, выплакавшись до конца, мы зашли в дом, старухи не было. Мы остались вдвоём, две храбрые женщины, которые заставили говорить о своем выборе весь Неаполь, Пекинеса под моим вопрошающим взглядом заговорила, держа меня за руки:

— Мой малыш был при смерти… Муж попросил, чтобы я вернулась домой, он простил меня. А ещё я потеряла работу, что мне было делать?

Я была в бешенстве и обрушила на рыдающую Пекинесу всю свою ярость:

— И не надо мне тут лить неаполитанские слёзы… «мой малыш при смерти»! «муженёк меня простил»! Простил за что? За то, что мы любили друг друга? Послушай, Пекинеса, если ты хочешь вернуться домой к сноси семье, я не против, но не надо морочить мне голову, я должна знать, чего ты хочешь от жизни, потому что я тоже хочу жить своей жизнью, но определённо моя жизнь — это ни Дурачок, ни его мамаша.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пекинеса отпустила мои руки, перестала плакать и вновь стала той женщиной с сильным характером, которая так нравилась мне.

— Что ты такое творишь, Мачедония, ругаешься? Я хочу тебя. Всё, что я писала в письмах, правда, но ты должна дать мне время, мой сынок чувствует себя лучше, я ищу работу себе и тебе, тем временем мы можем продолжить погашать кредит, который я взяла, когда меня уволили, мы снимем дом, но ты должна дать мне время, любовь моя, — сказав это, она со всей страстью поцеловала меня, прошлась руками по всем моим слабым местам, прижалась всем телом, но я была слишком раздражена и разочарована. — Любовь моя, вот увидишь, всё устроится, надо только немного потерпеть, ты столько времени провела в тюрьме, мы долго ждали, я прошу тебя потерпеть ещё, — с этими словами Пекинеса сунула мне в карман немного денег и ушла.