Переплет - Бриджет Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды утром я нес корзину дров для плиты.
– Середит спит. Разожги камин в гостиной, – сказал он, спускаясь с лестницы.
Я стиснул зубы и бросил дрова на кухне, не говоря ни слова. На самом деле мне хотелось сказать ему, чтобы он развел огонь в камине сам, или ответить резкостью, но мысль о беспомощной Середит, спящей наверху, заставила меня прикусить язык. Нравилось мне это или нет, этот неприятный человек был гостем в нашем доме. Я взял несколько поленьев и понес в гостиную. Дверь была открыта. Де Хэвиленд развернул письменный стол и сидел за ним спиной к окну. Когда я вошел, он даже не поднял голову, лишь указал на камин, будто я не знал, где тот находится.
Я сел на корточки и стал выметать остатки золы. Тонкий древесный пепел взметнулся призрачным облачком. Раскладывая хворост для растопки, я почувствовал у основания черепа холодное покалывание; я знал, что, оглянувшись, признаю свое поражение, но ничего не смог с собой поделать – все-таки обернулся. Де Хэвиленд сидел, откинувшись на спинку стула, и постукивал пером по зубам. Он смотрел на меня, как мне показалось, очень долго, пока кровь не загудела у меня в висках. Затем слабо улыбнулся и продолжил писать письмо.
Я сделал над собой усилие и вернулся к растопке. Разжег камин, подождал, пока пламя разгорится. Когда огонь запылал, встал и отряхнул с рубашки серый пепел.
Теперь де Хэвиленд читал книгу. Он по-прежнему держал в руке перо, пользуясь им, чтобы переворачивать страницы. Лицо его было безмятежным: с таким лицом люди смотрят в окно. Он вернулся на страницу назад и что-то записал на листке. Закончив, опустил перо и пригладил усы; глаза неподвижно уставились на меня поверх ладони, закрывавшей рот. Внезапно выражение рассеянного любопытства на его лице сменилось чем-то еще, и он протянул мне книгу.
– Мастер Эдвард Альбион, – проговорил он. – Работа анонимного переплетчика из мастерской Альбиона. Черный сафьян, золотое тиснение, корешок с рельефными полосками. Капталы, прошитые черной и золотой нитью, форзацы, мраморированные карминовой глазурью. Желаешь взглянуть?
– Я…
– Возьми. Аккуратно! – добавил он с внезапной резкостью в голосе. – Эта книга стоит не меньше пятидесяти гиней. Куда больше, чем ты когда-либо сможешь выплатить.
Я протянул руку, но в голове что-то щелкнуло, и я отдернул ее. Просто вспомнил его лицо, ту безмятежность, с которой он читал, хотя не имел на это права; читал чужие воспоминания.
– Не хочешь? Ну да ладно. – Он положил книгу на стол, затем снова взглянул на меня, словно в голову ему пришла какая-то мысль на мой счет, и покачал головой. – Вижу, ты разделяешь предрассудки Середит. Это ученический переплет. Изготовлен на продажу, но совершенно законно. Ничьи чувства не задеты.
– То есть… – я осекся. Меньше всего я хотел обнаружить, что не понимаю, о чем он говорит, но он прищурился, будто догадался об этом без слов.
– Тебе не повезло с наставницей. Ты учишься переплету, каким он был в Темных веках. Но мы далеко ушли от оккультной магии и Книги Хвикке… – Он закатил глаза. – Ты даже не слышал про Книгу Хвикке, верно? А про библиотеку в Помпеях? А про великих переплетчиков Ренессанса и мастерскую Фангорна? Про мадам Сурли? Нет? Процесс в Северном Бервике? Про крестовые походы хоть знаешь? Про них должен знать даже ты.
– Я болел. Она толком и не начинала учить меня.
– Середит не рассказывала тебе про переплетный профсоюз? – спросил он, приподняв бровь. – А про Акт о торговле воспоминаниями тысяча семьсот пятидесятого года? Про законы, регулирующие выдачу лицензий книготорговцам? Святые небеса, а чему она вообще тебя учила? Впрочем, не рассказывай, – с ноткой презрения в голосе бросил он. – Зная Середит, могу предположить, что ты три месяца клеил форзацы.
Я отвернулся и поднял совок, полный золы. Мое лицо пылало.
Уходя и оставляя за собой шлейф из пепла, я услышал брошенные мне вслед слова:
– Моя постель пахнет плесенью. Поменяй простыни, будь добр? И на сей раз проветри их как следует.
Позднее в тот же день я поднялся забрать поднос у Середит и обнаружил, что она встала. Стояла у окна, завернувшись в одеяло; щеки ее раскраснелись. Когда я вошел, она улыбнулась, но взгляд ее был странно пустым.
– Вот ты где… Быстро обернулся. Как все прошло?
– Что? – не понял я.
– Переплет, что же еще. Надеюсь, ты был осторожен, провожая ее домой. Когда говоришь им о том, что их переплели, иногда они слышат тебя, хотя… Первый год, когда ум приспосабливается, – опасное время, нужно быть осторожным. Твой отец так и не смог объяснить, почему… почему только одно воспоминание иногда всплывает. Но мне кажется, в глубине души они догадываются, что чего-то не хватает… Поэтому нужно быть осторожным. – Она беспокойно задвигала губами, словно пробовала языком место, где раньше был зуб. – Иногда я думаю, что слишком уж рано ты начал. Я разрешила тебе заниматься ремеслом, но ты был еще не готов.
Я поставил поднос как можно аккуратнее, но фарфоровые чашки подпрыгнули и задребезжали.
– Середит? Это я, Эмметт…
– Эмметт? – Она заморгала. – Эмметт. Ах да. Прости. На секунду мне почудилось…
– Могу я… – Мой голос задрожал. – Могу я вам что-то принести? Хотите еще чаю?
– Нет. – Она поежилась и поплотнее запахнулась в одеяло, а когда снова взглянула на меня, взгляд был ясным и незамутненным. – Прости меня, Эмметт. Вот доживешь до моих лет – тоже начнешь путаться.
– Да бросьте вы, не извиняйтесь, – ответил я с глупой учтивостью, будто она что-то пролила. – Мне идти?
– Нет. Присядь. – Я сел, но она долго молчала. Быстро, как корабли, проносились тени от облаков над болотами и дорогой.
Я откашлялся.
– Середит, за кого вы меня приняли? Несколько минут назад?
– Он считает, что я нарочно держу тебя в неведении. – По едким ноткам в ее голосе я понял, что она имела в виду де Хэвиленда. – Он думает, что я застряла в прошлом. Считает меня упрямой, отсталой старой занудой, потому что для меня наше ремесло священно. А он смеется над такими, как я. Для него главное – власть. Деньги. Он не уважает наше ремесло. Я знаю, что для многих людей мы все равно что колдуны, – проговорила она, словно отвечая на мой незаданный вопрос. – Говоря о нас, люди плюют через плечо или предпочитают вовсе о нас не упоминать. Люди вроде твоих родителей… Твой дедушка был крестоносцем, верно? Отцу твоему хотя бы хватило совести
