Убить эмо - Юля Лемеш

Какая пошлятина. Я стала пошлой изнутри. У меня от любви поросли пошлые мысли. Кошмар!

Когда-то случится первый раз. Как это будет? Больно? Стыдно? Как себя вести? Вдруг я покажусь ему неловкой? Просмотры порнушки и советы подруг не помогут вести себя правильно. Если делать так, как в порно, он подумает, что я развратная и у мня кто-то был до него. А подруги твердят, что нельзя лежать как колода. Мальчикам это не нравится.

Тут я подумала, что если это событие случится у меня с Кириллом, то пусть он и старается, чтоб все прошло хорошо. А что, если и он в этом вопросе ничего не понимает? Вот засада.

Тут до моего слуха донеслось брюзжание мамы:

– Ты не знаешь, где она шатается. А я знаю! Милые люди – уже кто-то донес, приукрасив грязью собственных измышлений.

– Он наркот. Про которого сестра рассказывала.

– Ну ни фига себе! Как компьютеры хапать, так первая… – возмущаюсь я наглостью директрисы.

– Не сметь! Твоего любовничка прислали к нам на лечение. Он сначала в клинике в Швейцарии лечился, а потом – к нам. В культурный город. Чтоб соблазнов поменьше.

– Мама, ты что, совсем охренела? Кирилл не наркоман и никогда им не был. Он и в Швейцарии не был. И в нашем, блин, культурном городе наркотиков завались, хоть жопой ешь. Так что неувязочка!

– Он ей совсем мозги запудрил! Она под его дудку пляшет!

– Уймись! – Это папа решился подать голос в мою защиту.

– Они оба наркоманы! – ошеломленно догадалась мама, вытирая подолом зареванное Митькино лицо.

– Ага. А еще мы вчера сообща изнасиловали статую в городском парке!

– Как? – подключился к разговору удивленный Митька.

– Не слушай. Я шучу. У тебя жутко шутливая сестра. Привыкай.

– Папа, как изнасилуют статуй? – не унимался любознательный ребенок.

– Вот видишь, чему она учит твоего сына? Некоторое время я переодевалась, слушая, как ругань переживает все мыслимые стадии.

– Я его даже не люблю, – сообщила я в сторону кухни.

– Ну и дура, – пожав плечами, парировал папа.

– Скажи ей, что хватит ко мне придираться. Я теперь нормально учусь, и все такое.

– Про все такое передам непременно. Но возвращаться лучше пораньше, а то она волнуется.

Если бы дело было в родительском беспокойстве, вызванном любовью к собственному ребенку, я бы попробовала измениться. Но тут дело в другом. Тетка, которая является авторитетом для мамы, гонит пургу на Кирилла.

Это что-то новенькое!

У меня на время все вылетело из головы. Забылась грызня с мамой и ее нелепые подозрения насчет наркотиков.

Кириллу пришлось уехать. Прямо в школу приехала ментовская машина и увезла его без всяких объяснений. Его, словно преступника, прямо с урока забрал милиционер, одетый по форме.

Одноклассники поглядывали на меня. Кто злорадно, кто с сочувствием. Но всем им было любопытно, как я стану реагировать. Не дождетесь!

Впервые у меня возникло желание сохранить лицо. Это были мои, и только мои эмоции. Я чувствовала себя шпионом в тылу врага. Чуть обозначишь расстройство, тебя сразу поставят к стенке и – «заряжай, пли!». Начнутся искренние и лицемерные соболезнования. Лучше сделать вид, что давным-давно была в курсе такого поворота событий.

Ирка, та просто наглела на глазах. Она забыла, где находится, откинулась на спинку стула и торжествующе разглядывала меня, словно прикидывала, с чего начать. Съесть, что ли, собралась?

Делая вид, что прилежно списываю непонятные формулы с доски, я тревожно думала, что стряслось и когда Кириллу удастся мне позвонить? И вернется ли он обратно? И куда его повезли?

Блин, никакой информации!

На перемене наиболее активные подкатили с соболезнованиями. Будто Кирилл помер у всех на глазах. Будто я теперь вдовица безутешная. Не в состоянии произнести хоть слово, я скрылась в туалете и набрала его номер. Абонент недоступен. Следующая попытка. Вне зоны. Как это мило. Деньги дерут, а зона все «вне».

Хотелось свалить домой. Мимоходом заглянув к тетке Кирилла. Которая все врет и меня не любит. Ну и черт с ней, что не любит, не жениться же нам в самом деле. Главное – узнать, куда делся Кирилл. Но потом я подумала, что ему наверняка не понравится такая суета. Быть может, он сейчас войдет, сядет рядом, и снова все будет как раньше. Он преспокойно вернется, а я в это время буду метаться по всяким нелюбезным теткам.

Высидев еще один урок, я снова ринулась в сортир.

– Понос на нервняке продрал! – насмешливо подколола меня Ирка.

«Вне зоны». Да что они там, охренели, что ли?

– Да не парься ты, – начала было Алка, закуривая толстую сигарету с ароматом вишни. – Все равно он отсюда уехал бы. Надеюсь, у вас ничего серьезного? Ты случаем не того, уа-уа, пеленки, памперсы? А то смотри, у меня есть к кому обратиться.

Дым тянулся в открытое окно, словно грязная желтая веревка.

– Учебный год скоро тю-тю. Месяцок страданий, а потом лето. Свобода! Ты куда летом собралась?

– Никуда. У предков денег нет. Говорят, все на Митьку уходит. Словно он слон, который объел всю капусту.

– А к бабке?

– Ты забыла, она же померла.

– Точно. Я как-то не подумала. А другая где? У всех по две бабки. Что, обе помре? Не везет тебе. Ничего, летом везде хорошо. Мы с моим сладким собрались на море махнуть. На машине. Может, и ты с нами? – вежливо, но с надеждой на отказ, предложила Алка.

– Спасибо – нет.

Снова «вне зоны». Вот гадство!

– Как знаешь, – пожала плечами Алка и, предварительно осмотрев окурок, бросила его в окно.

Посреди последнего урока у меня запиликал мобильник. Презрев все приличия, я рванула в коридор с воплем «Ты где?».

Было скверно слышно. Кирилл быстро сообщил, что он едет домой к родителям. Что там что-то случилось. И что он обязательно вернется.

– Веди себя прилично. Доеду – перезвоню.

Неприлично ухмыляясь, я забрала свои пожитки и, гордо задрав голову, промаршировала прочь.

– Стася, как можно? Посреди урока! Куда ты? – всполошилась химичка.

– У нее понос! – Громкий Иркин голос прозвучал как лозунг на митинге.

– Точно. Он. Возможно, отравилась в буфете. Вы, случаем, салат оливье не кушали сегодня?

Прижав руки к пузу, я вывалилась из класса. И, счастливая, поскакала по лестнице вниз. На свободу.

Танго азартно резался с Сурикатом в шахматы. Ситуация осложнялась полным незнанием правил игры. Поэтому они беспрестанно спорили и ругались.

– Не стой столбом, поставь чайник на плиту. У меня во рту пересохло.

Кухня у Танго оказалась грязной до изумления. На протертой до дыр клетчатой клеенке расползлись разноцветные липкие пятна. Чтоб немного успокоиться, я отыскала остатки чистящего порошка, огрызок зеленой губки и вымыла стол и табуреты. Теперь есть на что сесть.

– Умничка. Что кислая такая? Обопрись на мое крепкое дружественное плечо и поведай старому доброму Танго, кто маленькую расстроил.

Пришлось вкратце рассказать.

– И что ты с ним спуталась? Он же не из наших. Тем более из Содома и Гоморры.

– Да забей ты на него, – поддержал его Сурикат, шустро мухлюя с ферзем.

– Вертай королеву взад!

– У него что, глаза на затылке? – Сурикат переставил фигуру на прежнее место.

Чайные пакетики вызвали у меня смутное беспокойство своим помятым видом.

– Ты случайно в трусах их не носил?

Сурикат заржал как тяжеловозная припадочная кобыла.

– У нас появилась новая тема, – Танго отпил глоток и многозначительно посмотрел на мою реакцию. – Девочка не реагирует. Девочка втрескалась, ей не до тем.

– Рассказывай, – я сообразила, что раньше вечера звонка Кирилла ждать нет смысла.

– Слушай сюда. Девчонки нам соорудят клоунские костюмы, и мы завтра будем работать на детском утреннике.

Танго в клоунском костюме запугает самых отважных детей. Наверное, он не серьезно предполагает «работать».

– Да нет. Все просто. У меня один приятель забился отработать этот гребаный утренник, а ему срочно надо сваливать по делам. Так что надо спасать.

– По-моему, это детей надо спасать, – возразила я.

– У нас и сценарий есть. А Сурикат им немного помузицирует, – невозмутимо продолжал Танго.

– И спою! – вызывающим голосом выпалил предполагаемый музыкант.

– Нет! – заорали мы хором.

– Не больно-то и хотелось. Чтоб вы знали, на мои стихи слагают музыку. Прочесть?

– Валяй.

– Кроткие глаза. Розовая челка. Кто тебе сказал, Что ты не девчонка?

– Отстойное говенное фуфло. Самое фуфлыжное фуфло в мире.

Сурикат оскорбился. Подошел к буфету и вытащил фотографию Танго в младенчестве:

– Импровизация! Слабонервных прошу удалиться. Я не могу творить в обстановке тотального неприятия.

Когда был Танго маленький С кудрявой головой, Он резво срался в памперсы, От счастья сам не свой.

С трудом отобрав половину фотоснимка, Танго скривил рожу, придумывая ответ в свойственной автору манере: