Темные силы - Елена Топильская

Алена задумалась. Все-таки времени прошло много.

— Вроде бы нет…

— Сомневаешься? — быстро спросил Синцов.

— Не помню. Не запомнила. Может, и спрашивали.

— Ну подумай, Аленушка! — Горчаков взял ее тонкую ручку и поцеловал. Ей это явно понравилось.

— Ну, не знаю…

Он еще ее поуговаривал, она обещала вспомнить, и если что, сообщить. Их содержательную беседу прервал звонок синцовского мобильника. Андрей, в отличие от многих своих коллег, чьи телефоны звонили «Мурками» и «Бумерами» и песнями из сериалов, поставил себе оригинальный звонок, как на старом телефонном аппарате или будильнике: такой дребезжащий звук металлического молоточка, мечущегося между двумя металлическими чашечками. У меня этот звонок вызывал ностальгию по детству, а значит, чувство защищенности, стабильности и душевный комфорт. А Синцов, наверное, чувствовал себя чикагским детективом тридцатых годов, в фетровой шляпе, с кольтом в кобуре. Говорят, там у них в Америке у копов кольты на вооружении.

Синцов ответил на вызов, подакал в трубку, напоследок сказал «спасибо» и отозвал меня пошептаться, извинившись перед остальными.

Мы с ним вышли из кафе на улицу.

— Иванов объявился в области, — сказал он, закурив. — Ты была права, на могилку к матери приехал. Сейчас сидит у себя дома. Мне местные отзвонились. Что с ним делать?

— Ничего, Андрюша. Нам девать его некуда, пусть живет.

— Может, ты в городскую съездишь? Ты же следователь, в конце концов, а он угрожал тебя убить.

— Ты что, не слышал, что ли, что сказал наш прокурор: у меня не было реальных оснований опасаться этой угрозы. Нет, Андрюша, не поеду в городскую.

— Маша, ты понимаешь, что без уголовного дела мне даже «наружку» не дадут? — вопрос был риторический, конечно, я понимала. Как и то, что на общественных началах Иванова пасти никто не будет. Одно дело с людьми поговорить без протокола, другое дело сидеть в засаде.

— Ну и плюнь на Иванова этого, — посоветовала я.

— Ты с ума сошла? Хочешь, я с руководством поговорю, чтобы тебе охрану дали?

— Не хочу. Успокойся, больше он не придет, —сказала я, сама в это не веря ни секунды.

На самом деле мне страстно хотелось, чтобы мне дали охрану, и вообще возбудили уголовное дело и посадили Иванова в тюрьму, предварительно заковав в кандалы, ручные и ножные. А также нашли бы загадочного Илью Адольфовича Эринберга и посадили его туда же, вместе с отцом Шандором, пудрившим нам мозги откровениями апостола Павла. Впервые за все годы, прошедшие после окончания университета, я пожалела, что так плохо учила историю религий.

Но говорить все это я Синцову не стала и вообще прикусила язык.

— Ладно, Маша, — сказал он, затушив окурок сигареты о дверной косяк. — Очень тебе хочется осложнить мне жизнь. Я поехал.

— Куда это? — испугалась я.

— В область. Пасти Иванова.

— Ты сам? — я ужаснулась.

— У нищих слуг нет, так твоя бабушка говаривала? Буду звонить.

— Андрюша, подожди!

— Туда, — он кивнул на столик, за которым Горчаков и Старосельцев наперебой ухаживали за журналисткой, — возвращаться не буду, уйду по-английски. Передай им мое «пока-пока».

Он ушел, а я вернулась к коллективу. Как раз в тот момент, когда прямо перед огромными окнами кафе остановилась наша прокуратурская «Волга», к ней подошел прокурор и открыл дверцу, — наверное, чтобы ехать в городскую прокуратуру. Замерев, я про себя молилась, чтобы он сел и уехал, не поднимая глаз. Но, как назло, он замешкался, а сзади подъехал продуктовый грузовичок в ближайший магазин. Прокурор обернулся на звук подъехавшей машины — и встретился глазами с помертвевшим от ужаса Горчаковым. Сначала прокурор даже отвел глаза, не поверив, наверное, в такое нахальство своих сотрудников, но потом развернулся всем корпусом и уставился сквозь стекло на наш столик. Я мысленно прокляла администрацию кафе за излишнюю чистоплотность. Раньше тут была Омерзительная забегаловка, где подавали бутерброды с засохшим сыром и экзотическую закуску под названием «яйца под майонезом», к бормотухе и пиву, а по тарелкам с винегретом, выставленным в витрине, слонялись ленивые откормленные тараканы. Есть мы, конечно, туда не ходили, но для конспиративных встреч это место использовали.

Потом забегаловка закрылась, к большому неудовольствию окрестных маргиналов, которые стали искать стол, дом и туалет в подъезде прокуратуры, пришлось отучать их от этого с помощью милиции. За это время в помещении забегаловки был сделан ремонт, и открылось чистенькое и недорогое кафе, где даже прокуратурская зарплата позволяла наесться досыта и такому проглоту, как Горчаков. Тараканов здесь не водилось, на столах стояли салфетки и живые цветочки, а главное — здесь каждую неделю мыли окна. Раньше, в забегаловке, такими изысками не баловались, окна немыты были с дореволюционных пор, да еще наглухо завешаны шторами, так что дневной свет туда не проникал. И соберись мы такой компанией в забегаловке, были бы в безопасности. Но любовь нового хозяина кафе к гигиене нас подвела.

Журналисты, естественно, ничего не поняли, но по изменившемуся Лешкиному лицу догадались, что произошло нечто ужасное. Алена, сидевшая спиной к окну, подумала, наверное, что все они находятся под прицелом заказного убийцы, хотя, с точки зрения Горчакова, дело обстояло много хуже. Горчаков понял, что теперь уж его ничто не спасет, и находясь в шоке, продолжая смотреть в глаза безмолвному прокурору, словно загипнотизированная пища — удаву, взял со стола открытую бутылку вина, плеснул в свой бокал и отхлебнул из него. Этого зрелища прокурорское сердце не выдержало. Наш начальник резко распахнул дверцу, сел в машину и с визгом шин отъехал.

— Ле-ша! — я потрясла Горчакова за плечо. — Можешь расслабиться.

— Да?! — он вышел из ступора и поднял на меня глаза.

— Да. Он уехал.

— А мне что делать?

Он так жалобно на меня смотрел, что язык мой не повернулся как-нибудь гадко пошутить.

— Ничего не делать. Прокурор уехал. Наверное, сегодня уже не вернется. Завтра будешь отпираться. Скажешь, что сидел на рабочем месте. И пил только чай. И вообще, Лешка, хватит дрожать. Ты же не крепостной.

— Не выйдет, — понуро сказал Горчаков. — Ладно, скажешь, что обедал. Пообедать ты имеешь право?

— Время не обеденное… — А у нас день ненормированный.

— А это? — Горчаков приподнял бутылку.

— Ну знаешь… Ничему ты от своих подследственных не учишься. Главное — все отрицать. Даже если у тебя копыта, надо отвираться тем, что ты не дьявол, а кентавр, — это, конечно, я не сама придумала, где-то прочитала, а вот теперь, в результате потрясения афоризм всплыл у меня в памяти.

— Леша… — это уже Алена положила ему руку на плечо. — Я вспомнила кое-что… Может, хоть это тебя успокоит?

— Что? — он оборотил к Алене измученный взор.

— После интервью мне в редакцию позвонил человек, представился коллегой из регионального издания, с дурацким названием, и сказал, что они хотят перепечатать мой материал про Удалецкую. Бред какой-то.

— Почему бред? — с трудом отвлекся Лешка.

— Потому что. Это совершенно проходной материал, ничего в нем особенного нет. И для регионального издания никакого интереса не представляет. Магазин находился в городе, а не в области. И еще — статья откровенно рекламная. Зачем ее перепечатывать, да еще и за деньги? Чушь.

— И что? — тут уже Старосельцев заинтересовался историей.

— И ничего. Я его отправила к главному редактору, но судя по тому, что главред наш молчал, тот так и не позвонил.

— А что за газета? Как называется?

— Я же сказала, название дурацкое. Издевательское прямо. «Раздвоенное копыто».

13

Вернувшись в прокуратуру, я позвонила в область главному инженеру комбината и спросила его, как выглядел Илья Адольфович Эринберг. Собственно, мне давно надо было об этом спросить, но сбивало с толку то, что известно его имя. Зачем интересоваться внешностью человека, которого мы знаем по имени?

— А внешность — обычная, — растерянно сказал главный инженер. — Ну, я не знаю, как вам сказать… Вы меня озадачили.

— Вы не помните? — удивилась я.

— Я просто видел его мельком, и даже не уверен, что это был Эринберг. Я ведь договор этот чертов не подписывал, может, вам лучше у директора спросить? Он недели через две вернется из Москвы.

Интересно, что он делает в Москве, если комбинат не работает, а сам он себя уже обеспечил до десятого колена, подумала я. Неужели командировка?

— Он оформил командировку за счет завода, —поябедничал главный инженер, — а на самом деле поехал на свадьбу племянницы. Та в Москве живет, замуж выходит за чиновника какого-то.

— То есть искать его сейчас в Москве бесполезно? — нервно уточнила я.

— В общем, да.

Попрощавшись с ним, я позвонила в ЦАБ [1].

— Эринберг, пожалуйста.