От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава - Александр Прасол

Нестабильность семейных связей в эпоху Токугава прямо сказывалась на детях: их бросали и усыновляли (удочеряли) гораздо чаще, чем сегодня. “Лишних” младенцев обычно подбрасывали в храмы, а монахи подыскивали им приемных родителей. Поиски усыновителей и передача им детей стоили денег. Выручали пожертвования, которые получали храмы, а также специально выделяемые средства местной общины. Во второй половине периода Токугава к поискам приемных семей присоединились городские магистраты Эдо и Киото. Приемные семьи давали письменное обязательство, что будут воспитывать подкидышей как положено, а не сдадут их в платное услужение или “веселый квартал”.

Согласно традиции, активного усыновления ожидали от состоятельных семей, но его практиковали и в бедных домах. Для поощрения богоугодного дела приемным семьям выдавалось разовое денежное пособие. В конце XVIII века за усыновление семья получала три рё золотом, и некоторые не упускали случай смошенничать. Новорожденного подбрасывали в местный храм, а спустя некоторое время усыновляли, предварительно переехав на другое место и сменив имя. Закон эти хитрости, конечно, предусматривал, и родителей-мошенников строго наказывали, однако уследить за всеми было невозможно. Поэтому иногда кое-где лже-усыновление принимало массовый характер. В первой половине XIX века количество жителей населенных пунктов, которые формировались вокруг постоялых дворов на пяти главных трактах, регулярно фиксировалось в регистрационных книгах. Годичная разница иногда достигала 2 тысяч человек [Хонда, 2008] — в основном за счет принятых в семью или, наоборот, изгнанных детей.

В конце XIX — начале XX века государство в целом навело в этой сфере порядок, хотя японские газеты вплоть до Второй мировой войны рассказывали о скандалах, связанных с усыновлением или отказом от детей. В послевоенной Японии об этой проблеме начали забывать. Но времена менялись, и в мае 2007 года при активной поддержке мэра города Кумамото (префектура Кумамото) открылся первый приют для младенцев (акатян посуто). Строго говоря, этот приют — не первый в послевоенной истории: до 1948 года в Токио работало аналогичное учреждение, но это был очевидный результат военных лет. С началом бума рождаемости необходимость в нем отпала. Нынешний приемник для младенцев был создан с целью защиты нежеланных детей. Он работает круглосуточно и представляет собой специально оборудованную капсулу, куда может поместиться новорожденный не более двух недель от роду. Размер капсулы рассчитан именно так. Внутри приемника установлена видеокамера, автоматически поддерживается температура 36 °C. Камера фиксирует только ребенка и оставляет невидимым того, кто его принес. Как только младенец оказывается в капсуле, дверца автоматически закрывается, и снаружи ее уже не открыть. На посту дежурного раздается сигнал, и медсестра тут же подходит к подкидышу. Перед капсулой выложены бланки, чтобы принесший ребенка человек при желании мог вписать свое имя и оставить — на случай, если передумает и решит его забрать. Младенца немедленно обследуют врачи, и в течение шести дней его переводят в специальный приют. Бюджет приюта формируют префектура и государство в равных долях. На содержание ребенка ежемесячно выделяют около 1 тысячи долларов США. За первые полтора года работы (с мая 2007 по сентябрь 2009 года) в приют попал 51 ребенок [Ёмиури, 26.11.2009].

Открытие пункта приема новорожденных всколыхнуло общество. Тут же было зарегистрировано добровольное общество граждан (Акатян посуто о кангаэру кай), выясняющее отношение населения к проблеме брошенных детей и действиям властей в этой сфере. Сторонники проекта (37 %) считают его нужным и гуманным. Противники (63 %) возражают: открытие приюта снижает ответственность родителей и подрывает традиционную конфуцианскую мораль. Помимо прочего, это мнение отражает нелюбовь японцев к всякого рода исключениям из правил: воспитывать детей всем тяжело, и почему безответственному меньшинству нужно облегчать жизнь?

Глава 5

Правила для всех

Начало регламентации

Получив в 1603 году от императора заветный титул “великий полководец и покоритель варваров” (сэйи тайсёгун), Иэясу начал выстраивать собственную систему правления. Прежде всего внимания требовала ситуация с сыном недавнего правителя страны Тоётоми Хидэёси (1537–1598). Следовало также навести порядок в отношениях с императорским двором в Киото и удельными князьями — главной военной силой страны.

Хидэёри, сын Тоётоми Хидэёси, жил в замке Осака, одном из самых крупных и хорошо укрепленных. И даже после того, как Иэясу взял власть в свои руки и передал титул сёгуна своему сыну Хидэтада, бывшие вассалы Тоётоми Хидэёси по дороге в Киото заезжали в Осакский замок, чтобы поклониться сыну недавнего правителя. Служба тайного надзора докладывала об этом Иэясу. По отзывам современников, Хидэёри был способным и подающим надежды юношей. Ему было трудно конкурировать с многоопытным Иэясу, однако в случае смерти последнего Хидэёри вполне мог претендовать на власть. Оснований для этого у него было не меньше, чем у сына Иэясу, который вдобавок ко всему не блистал талантами. Эта ситуация не давала покоя 72-летнему Иэясу, и он решил действовать. Не без коварства, которое в то время считалось элементом тактики, в 1615 году Иэясу предпринял поход на Осаку, завершившийся поражением Хидэёри и его самоубийством.

Токугава Иэясу. Старинное изображение

Не зная, сколько отмерит ему судьба, Иэясу в том же году составил тринадцать правил для удельных князей (Букэ сёхатто), изложив нормы, направленные на предотвращение мятежей и упрочение своей власти. При этом он понимал, что времена меняются, поэтому признал за каждым следующим сёгуном право на внесение изменений в основной закон воинской жизни. Его наследники широко пользовались этим правом. Только седьмой и пятнадцатый сёгуны Токугава не меняли текст “Букэ сёхатто” из-за непродолжительности своего правления. Сын Иэясу Хидэтада (1579–1632) в 1629 году издал собственный вариант устава, но без принципиальных изменений — слишком мало времени прошло после издания отцовского. Третий сёгун Иэмицу (1604–1651), внук Иэясу, увеличил число статей до девятнадцати. Он узаконил регулярную службу князей в столице и запретил строить суда водоизмещением более 75 тонн. Четвертый сёгун Иэцуна (1641–1680) в 1663 году узаконил уголовное преследование христиан и ввел наказания за непочтение к родителям. Серьезно увлекавшийся законотворчеством пятый сёгун Цунаёси (1646–1709) переписал почти все статьи и сократил их число до пятнадцати. Он запретил самураям ритуальное “самоубийство вослед” смерти господина и расширил действие уложения, распространив его с самурайской элиты на все это сословие. Шестой сёгун Иэнобу (1662–1712) в 1710 году переложил текст с древнекитайского на японский и ввел наказание за взятки, оставив остальное без изменения. Восьмой сёгун Ёсимунэ (1684–1751) снова переписал текст по-китайски. И так далее.

Не менее важными для Иэясу были отношения с императорским домом. В 1615 году сёгун составил свод правил и на этот счет (Кинтю нарабини кугэ сёхатто). А для придания новому документу веса изложил его в семнадцати статьях — столько же было в первом японском законоуложении 604 года, составленном легендарным принцем Сётоку. Императорскому дому было определено годовое содержание в 100 тысяч коку риса: по меркам удельных князей доход выше среднего, однако в 6,5 раз меньше, чем досталось второму сыну Иэясу. При этом две трети содержания император должен был тратить на церемониал и представительские расходы, остальное — на себя. Императору предписывалось заниматься классическими науками, литературой, сохранять национальные традиции, выполнять жреческие функции и утверждать решения сёгуна. Причем все эти законные действия двор должен был осуществлять с разрешения правительства, поскольку, как писали современники, “на обязанности сёгуна лежит охранять от опасностей императора и его дворец и заботиться о мире и тишине в империи” [Венюков, 1871]. Чтобы исключить прямые контакты императора и удельных князей, все кадровые решения принимал лично сёгун по рекомендации госсоветников. И даже право императора наказывать провинившихся придворных сёгунат серьезно ограничил, оставив за собой последнее слово.

Императору было предписано “с почетом пребывать” в “фиолетовом дворце”, не выезжая за пределы своей столицы. Пятнадцать японских императоров (столько же, сколько было сёгунов Токугава) прожили свою жизнь и умерли, ни разу не увидев, как живут их подданные за пределами Киото. Японцы хорошо знали, что “в обыкновенном течении и порядке государственных дел [император] не имеет никакого участия; он даже не знает, что делается в государстве, разве только стороной доходят до него слухи” [Головнин, 1816].