От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава - Александр Прасол

Даже в борьбе с педофилией и детской порнографией Япония отстает от развитых западных стран. Соответствующий закон в Японии принят и действует, но он запрещает только продажу, покупку и распространение детской порнографии, а пользоваться ею разрешает; поэтому тысячи интернет-пользователей спокойно загружают ее в свои компьютеры, и власти ничего не могут с этим поделать. Швеция, Дания и Великобритания еще в 2004 году приняли соответствующие законы и научились эффективно блокировать доступ к запрещенным сайтам (30 тысяч запросов в день). В Японии же такого механизма нет, поэтому из 1600 работавших в Японии в 2008 году сайтов с детской порнографией полиции удалось закрыть лишь 300 — и то лишь на время: они быстро возродились по другим адресам. Да и эти 1600 сайтов, по мнению замдиректора НИИ интернет-коммуникаций Сэйдзи Ёсикава, “лишь малая часть существующей сети”.

Измены

В токугавском обществе супруги и любовники изменяли друг другу активно и со знанием дела. Причем не только мужчины, но и женщины. В ходу было крылатое выражение, соответствующее русскому “муж обо всем узнает последним” — тёнай дэ сирану ва тэйсю бакари нари (в округе один только муж не знает). Для обозначения женской измены существовало специальное слово (миццу, букв. тайное сношение). В словаре пословиц и крылатых фраз той эпохи Татоэдзукуси можно найти множество выражений типа маотоко сэну нёбо ва най моно (жен без любовников не бывает). Василий Головнин писал, что

из пороков сластолюбие, кажется, сильнее всех владычествует над японцами; они не могут иметь более одной законной жены, но вправе содержать любовниц, и сим правом все люди с достатком не упускают пользоваться, часто даже чрез меру.

Его современник, немецкий коммерсант Рудольф, осуждал токугавские нравы еще строже: “Нет в мире другой такой страны, где мужчины и женщины вели бы себя столь непристойно в совместной жизни” [Сугиси, 2011].

В 1707 году состоялась премьера пьесы по повести Тикамацу Мондзаэмон “Барабан волн реки Хорикава” (Хорикава нами но цудзуми), основанной на реальных событиях (Мондзаэмон вообще часто заимствовал сюжеты из жизни). Рядовой самурай Кокура Хикохатиро из княжества Тоттори отправился на службу в столицу, оставив дома сына и жену. Сын брал уроки игры на барабанах у приходящего учителя Миядзи Гэнъэмона, родом из Киото. Замученная бытом жена скучала по мужу, а он все не ехал, и тогда она устроила в доме младшей сестры праздничный ужин с рюмочкой сакэ. Пригласили и учителя игры на барабанах. Вечер кончился супружеской изменой, и об этом от сослуживца мужа быстро узнали соседи. Они доложили обо всем вернувшемуся Кокура Хикохатиро. Самурай расспросил жену и, по пословице, узнал обо всем последним. Двадцать седьмого мая 1706 года эта реальная семейная история завершилась самоубийством женщины, не выдержавшей позора. А муж вместе с сыном и сестрой жены выехал в Киото и поставил точку общепринятым способом: зарубил учителя игры на барабанах.

Утренний туалет горожанки. Источник: GE

Это обычная семейная драма, каких в истории миллионного Эдо случалось множество. Оформление семейных уз начало приобретать современные очертания после 1868 года, когда браки стали регистрироваться в городских и сельских управах, однако лишенный религиозных ограничений по этой части японский народ еще долго придерживался свободы нравов, свойственной прошлому. Известный политик, государственный деятель Ито Миёдзи (1857–1934) в начале XX века жил в собственной усадьбе в столичном районе Нагата вместе с законной супругой и несколькими официальными любовницами, и об этом знал весь город. Конечно, длительные внебрачные связи могли себе позволить только состоятельные люди. Простой же народ обходился разовыми контактами. Но зато их было много. Проведенный примерно в то же время, в 1920 году, медосмотр японских новобранцев выявил, что почти 80 % потенциальных защитников родины переболело венерическими заболеваниями [Судзуки, 2004].

Но если на мужские измены общество смотрело сквозь пальцы, то женские не терпело: “В некоторых случаях японские законы позволяют обиженному самому управляться с виноватыми, например, муж, застав жену свою в прелюбодеянии, может тут же на месте умертвить ее и прелюбодея” [Головнин, 1816]. Обманутому самураю кодекс чести предписывал буквально положить любовника на жену и расчленить два тела на четыре части. Отец также имел право убить на месте любовника своей дочери. Единственное, что в этом случае требовалось доказать вершителям правосудия, так это то, что они застали прелюбодеев на месте преступления. Вообще в уголовном законе того времени супружеским изменам было посвящено 26 статей: несмотря на широкое распространение внебрачных связей и проституции, целостность семьи оберегалась. Как и положено в иерархическом обществе, за измену с женой вышестоящего мужчине полагалось более суровое наказание. Его в течение дня возили с позором по городу, а после выставляли отрубленную голову на три дня на всеобщее обозрение.

Горожане. Источник: НА

Впрочем, закон законом, а жизнь — жизнью. При тогдашних свободных нравах убивать любовников было не особенно выгодно. Гораздо приятнее было получить отступные, тем более что бакуфу всячески поощряло внесудебное улаживание дел. Большинство обманутых мужей так и поступало, извлекая из неосязаемой супружеской верности вполне осязаемую материальную выгоду.

Дальше — больше. Народ на архипелаге жил сообразительный. В городах появились своего рода бизнес-группы, поставившие женскую измену на поток. Подготовленная женщина целенаправленно знакомилась с мужчиной, развивался бурный роман, но в решающий момент на сцене появлялся разгневанный муж (или его эквивалент). При суровом законодательстве желающему остаться в живых любовнику оставалось только одно — платить. Из городской хроники “Записи о делах житейских” (Сэдзи кэмбунроку, 1816) мы узнаем, что в начале XIX века семь рё золотом (эквивалент — 7–8 тысяч долларов США) считалось в самый раз. Аферу провернуть было легко, поскольку жены многих простолюдинов время от времени подрабатывали проституцией. Это был надежный резерв для секс-рэкетиров эпохи Токугава.

Конечно, свободные нравы были характерны не только для средневековой Японии: в Европе, да и в остальных частях света веселились не меньше. Побочные результаты тоже были сходными. Первое письменное упоминание о том, что жители японских городов болеют сифилисом, принадлежит врачу из Киото по имени Такэда Сюкэй. Он написал это в 1512 году в трактате “Хроники лунного моря” (Гэккайроку). А проведенное совсем недавно исследование останков жителей Эдо показало, что и в Восточной столице положение было не лучшим: половина горожан страдала этим заболеванием [Судзуки, 2010]. В начале XVIII века на 245 мужчин в возрасте 20–60 лет в столице приходилась одна проститутка [Накамура, 1959].

Правильное приветствие — пример для ребенка. Источник: NC

“В обхождении японцы всякого состояния чрезвычайно учтивы; вежливость, с каковой они обращаются между собой, показывает истинное просвещение сего народа” [Головнин, 1816]

Второй по распространенности болезнью того времени был туберкулез. Упоминания о том, что японцы им болеют, есть уже в первых литературных памятниках, но особенно широко эта болезнь распространилась в эпоху Токугава. Общественные бани, высокая плотность населения, плохие бытовые условия и нехватка белковой пищи вызывали высокую смертность в городах вообще и от этой болезни в частности.

Изучавший историю вопроса Тацукава Сёдзи в своей книге описывает получивший широкую известность случай. Незадолго до пожара 1657 года в знатном доме от “легочной болезни” умерла 19-летняя девушка. Семья заказала отпевание в буддийском храме Хоммё и в благодарность передала храму дорогое шелковое кимоно, принадлежавшее покойной (такие подарки были вполне обычным делом). После похорон один из служителей культа отнес кимоно в лавку и продал за хорошую цену. Красивое кимоно быстро купили, и скоро его новая владелица тоже умерла. Нарядное одеяние попало в третьи руки. Когда умерла и третья хозяйка, все стало ясно, и кимоно публично сожгли в том же храме Хоммё. Позднее распространились слухи, что именно с этого костра и начался крупнейший в японской истории Великий пожар годов Мэйрэки (Мэйрэки тайка), унесший более 100 тысяч жизней. Скорее всего, это легенда: первый из трех очагов Мэйрэки тайка действительно находился на территории храма Хоммё, но связь пожара с сожжением кимоно более чем сомнительна. А вот факт передачи возбудителя туберкулеза через злосчастное кимоно японские историки считают вполне вероятным.