Обратный отсчет - Пол Тот

Скомкал газету в серый ком и выбросил в окно. Он запрыгал по хайвею, скорчился в выхлопе грузовика и слова разлетелись в клочки, раскрошились, переставились, снова разъединились навеки. Развод состоялся, а споры остались.

Господи, я все время уставший, сон каждую секунду стоит наготове, терзая разбитое сердце. Мог бы даже заплакать, но сны стали просачиваться. Им плевать, сплю я или нет. Они меня так или иначе достанут.

Землетрясение в семь баллов

Что могут сделать всеамериканские дети,Играя в полях, описанных в Божьем романе?Я все еще в яйце и не могу разбить скорлупу.Эта дверь закрыта. Не стучи в нее, мальчик, клювом не долби.В любом случае, мир тоже сделан из скорлупок.Разобьешъ одну, перед тобой другая, как в русской матрешке.Яйца несут в себе другие яйца.Каков наги приговор? Виновны в связи с биологией?Темными ночами в Африке на круглом берегу океана,Не представляя себе Землю круглой,Мы строим цивилизацию на вымыслах и фантазии.Воюем в романном времени, стремясь написать: «Конец».

Один

Яйца, яйца, яйца. Сны сварились вкрутую.

Вполне естественно, что машину вела полудева, а я сидел на заднем сиденье, глядя на дорогу, как делает каждый, кто приближается к конечной цели. «Где все твои обещания, дорога? Нарушены ко всем чертям, а я снова поверил». Впрочем, посмотрев на карту и отметив место нашего пребывания, я понял, что одно обещание остается – решение, разрешение.

– Я счастлива, – сказала Кейтлин.

– Правда? Никогда не ощущала… позыва?

– У меня куча всяких позывов. Но как только научишься сопротивляться позыву, отказ становится гораздо увлекательней подчинения.

– Может, ты просто в этом себя убедила?

– Заткнись.

Я подумал, не позвонить ли, в конце концов, Рози, уведомив, что я почти уже дома. Хотя все же хотелось ее наказать за все полученные пощечины и тычки. Хрястнуть в ответ по спине. Могу поспорить, она была уверена, что я даже двадцати миль без нее не проеду. Потом подняла ставку до пятидесяти, и, возможно, теперь думает, что я домой вообще не вернусь. Очень даже может быть. В зависимости от обстоятельств.

– Дом стоит посреди ничего, – заметила Кейтлин.

– Здесь мы трахались, чтоб изгнать память о ее покойном муже.

– Ты меня шокируешь, Джон Томас.

– Джонатан.

– Не нравится укороченное имечко, родное, настоящее?

– Тогда называй меня Джонни. Мы же спутники, путешествуем вместе.

– Нет, мы с тобой друзья. Мы все друзья. Зачем иначе ехать за столько миль?

– Может, ради группового убийства?

– Интересно бы знать, что ты видишь своими глазами.

– Койотов, которые поют голосом Эдит Пиаф.

– Должно быть, дурачишь самого Создателя.

– Надеюсь, черт побери, потому что никого на свете не дурачили так, как меня.

– За это твои родители отвечают.

– А за них кто отвечает?

– Их родители. Так и действует дьявол.

– Дьявол. Знаешь, священников ловят на том, что они в нефах играючи перебрасываются облатками с мальчиками, прислуживающими у алтаря? Но когда доходит до дела, такой грех становится простительной тайной. Не так ли говорит римский папа?

– Папа мне не нужен.

– Но он при тебе, на веревочке.

– У меня свои правила по своему пониманию.

– Это не католический, а протестантский образ действий.

После этого мы прибавили скорость. Потом она сказала:

– Тебе просто нравится сбивать людей с толку. Думаешь, будто перехитрил всех и каждого, а на самом деле сам себя перемудрил.

– Я себя перемудрить не могу. Если стараюсь сбить тебя с толку, то лишь для того, чтоб стать с тобой на равную ногу.

– Скорее на скользкий склон.

– По которому катишься в ад?

– Не мне о том говорить. Расскажи-ка побольше о той самой Холли. Ты раньше никогда о ней особенно не рассказывал, только мельком.

– Все и было мельком, в полном смысле этого слова. Можно сказать, она была первой главой в моей Книге странствий. В тот момент недавно овдовела, торчала в каком-то баре. Мы заговорили, она на меня запала. Я понял, что это самообман, способ, который помог бы забыть покойного мужа. Ложь была честной: я старался забыть свою мать. Поэтому мы очутились в ее доме, вместе стараясь многое забыть. Она всегда носила сетчатые чулки, вечно мычала: «М-м-м-м», – будто только что разгадала кроссворд, над которым раздумывала тридцать лет. По-моему, он состоял из имен ее любовников. Через короткое время сказала: «Ну…» – и я понял, пора уходить. Она была точно таким же ребенком, как ты, только опытным. Может быть, чуть умнее.

– Спасибо.

– Угу, только если пересчитать древесные кольца, это был совсем не ребенок. Интересно, что с ней стало. Меня всегда интересовало, что с вами со всеми стало, потом я подумал, что вы мной, наверно, вовсе не интересуетесь.

– Хочешь услышать, что я интересовалась?

– М-м-м.

Мы свернули в какой-то туннель, перекрытый ветвями деревьев, сквозь которые проникал слабый свет.

– Скажу тебе еще кое-что, – продолжал я. – Не Холли придумала созвать гостей. Ну, может быть, решила принять в этом доме. Только могу поспорить, инициатива принадлежит кому-то другому.

– Кому, например? Мне?

– Нет, не тебе, сестра Кейтлин. Какой-нибудь подлянке вроде Азаль. Возможно, именно она пытается меня уничтожить. Я играю в игру «Оперейшн», а она щипчиками перекусила две проволочки, отключила два зуммера… специально.

Я на секунду подумал, что прав, потом передумал со страху – мы выехали из туннеля к дому Холли.

Подъезжая и ставя машину, Кейтлин, наверно, не могла дождаться развязки. Я разрабатывал планы бегства. В случае необходимости выбью дверь и помчусь по шоссе, вскинув обе руки с поднятыми большими пальцами. Если встретится на дороге какой-нибудь психопат, нам будет о чем потолковать, прежде чем он меня придушит и вышвырнет на обочину в мусорном мешке.

– Ну, приехали, – сказала Кейтлин. – На храм похоже, правда?

– Как раз то, что мне надо. Высади меня, пойду исповедуюсь. Через четыре года заезжай за мной.

Мы вышли из машины. Я на минуту остановился. Холли была моей первой настоящей любовью, или стала бы, если б у нас было больше времени. Тело ее было создано для мужчин вроде меня, которых надо нянчить, холить, лелеять, только не было предназначено для ребенка, что доказывает отсутствие у нее детей. Ее место в Музее современной женщины Джонатана Томаса, но кому хочется стать музейным экспонатом, который нельзя трогать руками? Только не Холли. Она как раз разрешала себя трогать и активно реагировала в ответ.

Кейтлин потащила меня к дверям, позвонила. Открыла Холли, все в тех же сетчатых чулках, в черном с ног до головы. За ней стояли Мэри, Азаль, Керри, Аквамарин, Чартриз. Все в черном, кое-кто под вуалью. Я ждал, что Джонни Кэш восстанет из мертвых и сыграет «Огненное кольцо».

– Ой, – спохватилась Кейтлин, – а я даже и не подумала одеться в черное.

– Ничего, – сказала Холли. – Заходи, Джон.

– Заходи, Джон, – повторили все.

– Садись, – предложила Холли.

Я сел на диван. Все засуетились, забегали, попивая кофе. Некоторые держали в руках Библию. Я принял это за очередную угрозу, но был абсолютно трезв. Более или менее неловко себя чувствовала только Керри, словно вся затея вызывала у нее сомнение. Она подмигнула мне, улыбнулась, как бы говоря: «Не принимай всерьез, Джон».

Остальные мельтешили. Мы с Холли на миг остались наедине – возможно, это предусмотрено планом.

– Ну, – сказала она, – как дела?

– Не так плохо, учитывая обстоятельства.

– Какие обстоятельства?

– Те, что ты меня хочешь убить.

– М-м-м.

– Вот именно: м-м-м. Если помнишь, именно так ты промычала в первую ночь: м-м-м. Словно ответила на мой вопрос.

– Фактически, да.

– Не слишком вразумительный ответ.

– Тебе нужны ответы? Хорошо. В сексуальном смысле ты не совсем нормален.

– То есть?

– Не могу точно сказать. Поэтому и промычала м-м-м.

– Тогда зачем я здесь?

– Все равно ведь явился бы, правда?

– Откуда ты знаешь?

– Слушайте, – сказала Азаль, – начинается.

И началось. Выкатилось на колесах. Как раз нужной длины, футов шесть, и широкий в ногах. Кто-то вытолкнул его из тайника.

– Добро пожаловать на свои похороны, – сказала Азаль. – Вот твой гроб. Не надо ложиться, ты уже мертв.

Первым делом на ум пришла фраза: «Что за хреновина?» – но я не мог вымолвить ни единого слова. Всегда гадал, кто будет присутствовать на моих похоронах, смогу ли я сверху увидеть и перечесть оставшихся друзей. Впрочем, здесь друзей не было.

– Ты мертв, Джонатан Томас, – сказала Чартриз. – Бояться нечего, ибо мы много раз возрождаемся в этой жизни.

– Аминь, – сказала Кейтлин.