Юлия, или Новая Элоиза - Жан-Жак Руссо

Скажи мне, ужели тебя не трогает дочерняя привязанность моей Фаншоны, ее порядочность, ее наивная чистота? А на редкость нежное чувство ее возлюбленного, продающего себя ради того, чтобы облегчить ей жизнь! Ужели для тебя не будет истинным счастьем, если ты поможешь вступить в брачный союз этой молодой чете? Ах, если уж мы с тобою будем безжалостны к двум сердцам, которым грозит разлука, чего же им ждать? Я решила во что бы то ни стало исправить свою ошибку и сделать все, чтобы моя Фаншона и ее избранник поженились. Надеюсь, небо благословит мой замысел, и это послужит для нас самих счастливым предзнаменованием. Вот что я предлагаю, заклиная тебя именем нашей любви: пожалуйста, нынче же или, на худой конец, завтра утром отправляйся в Невшатель[55]. Поговори с г-ном де Мервейе и выхлопочи увольнение благородному юноше. Не скупись ни на горячие просьбы, ни на деньги. Отвези ему письмо Фаншоны. Чувствительное сердце будет растрогано таким письмом. Словом, каких бы нам это ни стоило денег, каких бы радостей, — не возвращайся, пока не добьешься отпуска Клода Анэ[56], иначе твоя любовь не принесет мне за всю жизнь ни дня безоблачной радости.

Знаю, как должно возроптать твое сердце, но ужели ты думаешь, что мое сердце уже не возроптало? Однако я настаиваю на своем; ибо если добродетель не пустой звук, то надо приносить ей жертвы. Друг мой, достойный друг, отмененное паше свидание может состояться еще тысячи раз. Несколько приятных часов промелькнули бы как молния и канули в вечность. Если же счастье двух влюбленных, людей порядочных, в твоих руках, подумай о будущем, которое ты уготавливаешь себе. Поверь мне, случай осчастливить людей выпадает гораздо реже, чем мы думаем, и если его упустишь, ты будешь наказан уже тем, что его не вернешь, и от того, как мы поступим, в нашей душе навсегда сохранится либо чувство самоудовлетворения, либо — раскаяние. Прости, что, ревностно взявшись за дело, я пустилась в пространные поучения: в них мало нуждается человек порядочный и во сто крат менее — мой друг. Я превосходно знаю, как тебе ненавистно себялюбивое стремление к радостям жизни, которое делает людей равнодушными к страданиям ближних. Ты сам твердил тысячи раз: горе тому, кто не пожертвует в один прекрасный день своими наслаждениями ради долга человеколюбия.

Сударыня! Простите бедную, отчаявшуюся девушку: не знаю, что уж и делать, и осмеливаюсь воззвать к вашему доброму сердцу. Ведь вы неустанно утешаете всех скорбящих, а я так несчастна, что только лишь вас да господа бога не разгневаю своими докучливыми просьбами. Я очень сожалею, что уже не обучаюсь ремеслу в мастерской, куда вы меня определили. К своему горю, я потеряла этой зимой матушку, — пришлось мне вернуться к бедному моему отцу, а он по-прежнему прикован параличом к постели.

Я помню, вы советовали матушке найти мне жениха, порядочного человека, чтоб он взял бы на себя заботы о семье. Клод Анэ (благодаря вашему батюшке он вернулся с военной службы) славный, честный малый; у него в руках хорошее ремесло, и он желает мне одного лишь добра. После всех ваших благодеяний я не смела досаждать вам. Он-то и помог нам пережить зиму. Мы собирались пожениться этой весной, и он всем сердцем мечтал взять меня в жены. Но вот на пасху настал срок уплаты за жилье, а мы не платили уже три года, и меня начали так притеснять, что бедняга, не зная, где взять столько денег, снова, тайком от меня, завербовался в роту г-на Мервейе и принес мне весь задаток. Г-н Мервейе пробудет в Невшателе с неделю, а Клоду Анэ придется через три-четыре дня отправиться в путь — сопровождать рекрутов. Так вот, у нас нет ни времени, ни денег, чтобы пожениться, и он оставляет меня без средств. Может быть, вы или г-н барон похлопочете, добьетесь увольнения от службы хотя бы на пять-шесть недель. А мы постарались бы за это время кое-что уладить: поженились бы или же я возвратила бы деньги бедному малому. Впрочем, я-то хорошо его знаю: он ни за что не возьмет деньги, раз их мне отдал.

Нынче утром ко мне явился один богатый человек, и чего только он мне не сулил! Но бог миловал, я от всего отказалась. Он сказал, что наведается завтра утром, узнать, каково же мое окончательное решение. Я ответила, что ему нечего зря себя утруждать, — ведь мое решение ему уже известно. Господь с ним. Завтра ему будет оказан такой же прием, как и нынче. Ну, а в кассу для бедных обращаться до того унизительно, что лучше уж перетерпеть; да и Клод Анэ такой гордый, что он откажется от девушки, получающей милостыню.

Извините меня за дерзость, добрая барышня. Ведь только вам одной я решилась признаться в своей беде. Сердце у меня так щемит, что лучше уж я кончу письмо. Готовая к услугам, покорная и преданная вам

Фаншона Регар.

У меня недостало памяти, а у тебя доверия ко мне, моя милая! Мы обе очень-очень виноваты, а моя вина совсем уж непростительна; но, право же, я постараюсь ее загладить. Я велела Баби, которая и передаст тебе это письмо, поспешить тебе на выручку; она снова придет завтра утром и поможет тебе спровадить незваного гостя, если он появится опять, а после обеда мы с сестрицей проведаем тебя. Я ведь знаю, что ты не можешь оставить своего бедного отца, и хочу сама взглянуть, как идут дела в твоем маленьком хозяйстве.

За Клода Анэ не тревожься. Правда, батюшка в отъезде, но и до его возвращения будет сделано все, что возможно; теперь-то я не позабуду ни о тебе, ни о славном твоем женихе! Прощай же, душенька, и да ниспошлет тебе господь утешение! Хорошо, что ты не прибегла к общественному кошельку, этого никогда не следует делать, пока существует кошелек добрых людей.

Получил ваше письмо и тотчас же отправляюсь в путь — вот мой ответ. Ах, жестокая! Как чуждо мое сердце этой противной добродетели, которую вы мне приписываете и которую я так ненавижу. Но вы приказываете, и я подчиняюсь. Пусть я испытаю все смертные муки, но надобно быть достойным уважения Юлии!

Я приехал в Невшатель вчера поутру и узнал, что г-н Мервейе в деревне. Я поспешил туда; оказалось, что он на охоте, и я прождал его до самого вечера. Когда ж я объяснил ему, для чего приехал, и попросил сказать, сколько надобно денег за увольнение Клода Анэ, он и слушать ничего не пожелал. Я вообразил, что устраню все препятствия, предлагая ему значительную сумму, и все увеличивал ее, по мере того как он все решительней отказывался; но, ровно ничего не добившись, я ретировался, предварительно разузнав, застану ли его поутру дома, ибо твердо решил не отступаться, покамест так или иначе, с помощью ли денег, назойливыми ли напоминаниями или же любым иным способом, не добьюсь исполнения своей просьбы, ради которой к нему явился. И вот, встав спозаранок, я только собрался вскочить на лошадь, как явился нарочный от г-на Мервейе и передал мне записку, приложенную к отпускному свидетельству, составленному честь честью на имя нашего молодого человека:

«Вот, милостивый государь, отпускное свидетельство, хлопотать о коем вы приехали. Я отказал в нем, ибо вы предложили мне денежную мзду. Выдаю его только ради ваших милосердных побуждений и прошу поверить, что доброе дело не перевожу на деньги».

Судите по своей радости при этом известии о счастливом исходе, как обрадовался я. Отчего же радость не столь безоблачна, сколь, казалось бы, ей надлежит быть? Почитаю долгом своим навестить г-на Мервейе, поблагодарить его и возместить ему денежные издержки, и если посещение это задержит мой отъезд на день, как я опасаюсь, — не вправе ли я буду заметить, что он проявил великодушие за мой счет? Но пускай будет так! Я доставил вам радость; для этого я готов перенести все! Как счастлив тот, кто может оказать услугу возлюбленной и, таким образом, сочетать наслаждение любовью с добродетелью! Сознаюсь, Юлия, когда я уезжал, сердце мое было исполнено досады и тоски. Я упрекал вас за то, что вы так чувствительны к страданиям других и равнодушны к моим, как будто один я на всем свете не заслужил вашего сочувствия. Я находил, что с вашей стороны слишком жестоко сначала обольстить меня сладостной надеждой, а затем безо всякой нужды лишить радостей, которые вы сами и посулили мне. Но я уже не ропщу: на смену сетований пришло неведомое мне доселе чувство глубокой самоудовлетворенности. Я уже получил утешение, как вы и предсказывали, — ведь вы привыкли делать Добро и прекрасно понимаете, какое это доставляет удовольствие. Странной обладаете вы властью: лишениям вы придаете такую же прелесть, как и удовольствиям, а всему, что сделано ради вас, — такую же приятность, какую находишь в том, чего добился для самого себя! Ах, милая Юлия, сколько раз я твердил, что ты ангел небесный! Твоя душа имеет над моей такую власть, что я готов в ней видеть нечто божественное, а не человеческое. Как же не быть вечно верным тебе, если ты обладаешь неземной властью, как тебя разлюбить, если должно неизменно боготворить тебя?