Россия в угаре долларгазма и еслибизма - Олег Арин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В-восьмых, очевидным признаком обывателей является их поголовная любовь к телевизионным сериалам типа «Богатые тоже плачут», а молодняка — к хождению на футбол или массовые концерты каких-нибудь рок-групп. В этой массовости они растворяются среди своих, здесь нет «умников». Любовь к массовым зрелищам определяет общий уровень их культуры. Они также обожают пикантности из личной жизни артистов, политиков или принцесс. Кто с кем Пугачева, или была ли принцесса Даяна беременна и сколько у нее было любовников. Это им интересно.
В-девятых, в силу своей природной глупости и серости для них очень важна внешняя форма, то что в социологии определяется явлениям «казаться». Филистеры на Западе форме придают исключительное значение. Особенно это заметно среди так называемого среднего класса и элиты. В Англии форма была доведена до маразма в такой элитной школе как Итон. Здесь давались не знания, а «знания» поведения в обществе. Это привело к тому, что уровень знаний английской элиты-аристократии деградировал настолько, что она не могла поддерживать разговоры на серьезные темы с немцами или французами.
В капиталистической России быстро освоили этот уровень «казаться», прежде всего, среди высшего слоя буржуазного класса. Обывательницы стараются перещеголять друг друга бриллиантами, «дорогими» мужьями, друзьями, «вхожими в дом», а мужчины — конечно же, у кого дороже костюм, часы или машина. Новые русские обыватели все время пытаются потрясти Запад дорогими заказами в ресторанах. Особенно большим шиком считается купить бутылку вина за 20 или 40 тыс. евро. Здесь это воспринимается как идиотизм, но русские обыватели этого не замечают. Они слишком глупы, чтобы обходится без показной «шикарности».
Обыватели-артисты постоянно хвастаются своими машинами. Почему-то считается иметь лимо (лимузин) — очень здорово. На Западе лимузин обычно используется в функциональных целях (свадьба, отвоз из аэропорта), и только негры в Вашингтоне почитают эти лимузины как «пыль в глаза» точно так же, как одна российская певица постбальзаковского возраста.
В-десятых. Обывательщина многообразна и поэтому можно без конца перечислять ее качества. Вот еще некоторые признаки обывателя: вовремя не отвечать на письма, постоянно опаздывать в гости, никогда не выполнять обещанное в срок, никогда самому не проявлять инициативу, стремление всегда поиметь халяву и т. д. из этой же серии.
В целом же российский обыватель — это опора режима, опора нынешнего капиталистического строя. Этот тот самый электорат, который проголосует за любого человека от власти, абсолютно не понимая последствий ни для страны, ни даже для себя. Такова их природа, порождаемая капиталистическим обществом. Бороться с ними бессмысленно, потому что они не являются социальной силой, организованной в какие-то структуры: в партии или движения. Они — болото, точнее тина, обволакивающая все общество своей беспросветной тупизной. Именно обыватель, формирующий социальное явление обывательщины, представляет собой фермент разложения всего общества, он становится катализатором интеллектуальной деградации, особенно заметной в нынешней России. Поэтому бороться надо не с ним, а с государством, которое это явление породило. В России таким государством является государственный криминально-олигархический капитализм.
Олег Арин
02.09.2005
Прогресс и революция
Такое ощущение, что в современной России слово «революция» опасаются употреблять даже в отношении неполитических явлений, как индустриальная, научная или интеллектуальная революция. В художественной и публицистической литературе это слово появляется, но чаще всего применительно к отрицательным персонажам, обычно для описания каких-то полусумасшедших личностей, так сказать, революционеров.
Что же касается политических партий в России, то они от этого слова шарахаются как черт от ладана. Для пробуржуазных партий такое отношение к революции вполне естественно. Но даже в политическом лексиконе левых сил редко можно встретить слово «революция». Это и понятно, поскольку свои действия против существующего режима они выстраивают «в рамках конституции». Пиетет к Конституции означает, что менять существующий строй они не собираются, а имеют намерение «конструктивно» его улучшить. То есть криминально-олигархический капитализм превратить, видимо, в народный капитализм.
Очевидно, что в настоящее время «левые» и «правые» в России являются взаимодополняемыми звеньями одной системы, одной формации под названием капитализм с российской спецификой. Столь же очевидно, что без революции эту систему с трона не сбросить и поэтому вопрос о революции так или иначе неизбежно встанет на повестку дня. Поэтому есть смысл разобраться, что такое Революция?
I
Сейчас это слово вызывает ужас почти у всех. Не дай бог! Революция — это же насилие, жертвы, гулаги… То, что при нынешней «эволюции» каждый год на миллион русских становится меньше, то, что продолжительность жизни у мужчин сократилась до уровня неразвитых африканских государств, а все мыслимые и немыслимые болезни увеличились в России на порядки, и то, что в настоящее время в стране фактически идет гражданская война, почему-то в голову большинству населения не приходит. В сторону эмоции. Перейдем на язык науки.
Для начала воспроизведу два определения революции, которые более или менее похожи на определения, знакомые старшему поколению российских читателей еще по учебникам советского периода. Словарь Международных отношений (издательство Пингвин, 1998) дает несколько определений, выделяя среди них «марксистско-ленинское» определение: «Настоящая революция не только меняет политический режим, но вызывает фундаментальные изменения в социально-экономической организации общества». Профессор Нью-Йоркского государственного университета Майкл Киммель в книге «Революция: социологическая интерпретация» (1990) свое определение формулирует так: «Революция — это попытки подчиненных групп изменить социальные основы политической власти».
Подобные формулировки имеют определенный смысл, поскольку они отражают какую-то часть явления. Более того, развивая то или иное определение понятия революции, авторы обычно анализируют его в контексте с другими явлениями, как-то: революция-война, революция-насилие и т. д. Мне еще предстоит подробно разбирать эту тему в трудах западных и российских исследователей, но это будет сделано в отдельной книге. В данной же статье я хочу схематично изложить свое понимание этого явления, которое вытекает из логики моей последней монографии «Диалектика силы: онтобия» (М.: Едиториал УРСС, 2005).
II
Прежде всего необходимо понять, что слова «революция» и «эволюция» являются политологическими терминами, которые, правда, как метафоры используются и в органическом мире. В философии эти слова адекватны категориям «качество» и «количество». Так же, как последняя пара не существует друг без друга, точно так же в общественной жизни не существует «революции» без «эволюции» и наоборот. Я напомню, что самым серьезным минусом знаменитой теории Дарвина было отсутствие «скачка», «революции». В результате в рамках его теории невозможно было объяснить, например, возникновение органического мира из неорганического, или Кембрийский взрыв, произошедший более 500 млн. лет назад, или превращение некоторых видов обезьяноподобных в человека. Только в XX веке учениками Дарвина в эволюционную теорию был внесен «скачок», например, в виде концепции Ст. Дж. Гулда о «прерывистом равновесии».
Необходимо также помнить, что ныне насчитывается около двух миллионов организмов различного вида, что составляет 0,1 % всех организмов, т. е. около двух миллиардов, когда-либо существовавших на Земле. 99,9 % организмов исчезли, поскольку не испытали на себе «скачка», или такого кардинального обновления, которое соответствовало бы новым условиям окружающей среды. Другими словами, они не успели соскочить с тупиковой ветви своего развития. Иначе говоря, любое явление, по крайней мере в рамках органического и общественного миров, не испытывающее скачка-революции, кардинально сокращает объективно отпущенный ему природой цикл существования. Это есть универсальный закон органической природы и общества!
Если в неорганическом и органическом мирах речь может идти о «выживаемости» частиц или организмов в рамках «движения вообще», то в общественном мире появляется категория «прогресса», которая подразумевает движение вперед. Можно без конца спорить, что такое «вперед», что такое «назад», пока мы не договоримся или не установим критерий «прогресса». Поскольку до сих пор такой критерий в науке не установлен, я предлагаю свою формулировку прогресса, которая на теоретическом уровне обоснована в упомянутой книге.
