Любушка-голубушка - Елена Арсеньева

Люба между тем опустила глаза, а когда подняла, лицо ее было спокойно.

– Чай остыл, – сказала она.

– Алк, а где твои ногти? Ногти свои куда дела?!

Общий хохот.

В мясном павильоне пусто – в том смысле, что нет покупателей, поэтому продавщицы болтают о том о сем. Если бы сейчас появился хоть один, воцарилась бы тишина, перемежаемая сладкими окликами:

– Свининки свеженькой, парной…

– Говядинка на котлетки. Язычки – какие нежненькие!

– Телятинка парная, посмотрите, какая телятинка!

– А вот баранинка, совсем молоденькая!

И даже:

– А у меня крольчишечки, знаете, крольчишечки в сметане можно приготовить… Крольчишечек не надо?

Все с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Ну а как же… зато душевно! И все или почти все «парное». Этот эпитет рассчитан на полных лохов, потому что парное мясо на самом деле выглядит непрезентабельно, и это очень мягко сказано. Парное – на самом деле вовсе не суперсвежее, а именно исходящее живым паром убоины, еще не устоявшееся, как бы жидкое, переваливающееся из стороны в сторону, будто студень. К такому покупатель редко руку протянет! Оно должно хотя бы сутки вылежаться на холоде, оформиться, прежде чем приобретает пресловутый товарный вид. Неостывшее мясо на воздухе сразу некрасиво темнеет. Да и вообще парное в полном смысле слова мясо вовсе не столь уж вкусное, как можно думать. Именно поэтому, когда скотину на селе забивают и собирают по этому поводу стол, жарят по большей части кровь и ливер: свежие и то и другое особенно вкусные, ну очень, а мясо – оно должно в себя прийти, так сказать, выдохнуть. В продажу парное мясо пускают только тогда, когда уже совсем ничего другого у продавца нет. Такое тоже случается. С другой стороны, парное мясо продавать выгодней, оно ведь тяжелее. А в холодильнике примерно килограмма два с полтуши теряется. Кому-то покажется – ерунда, ведь говяжьи полтуши килограммов семьдесят весит, а вот такая ерунда каждый день очень даже чувствуется!

Насчет телятинки тоже вранья много. Это сколько ж телят должно быть забито, чтобы чуть не на каждом прилавке оказалась телятина! Да еще каждый день! Изведут все будущее поголовье, не успеет подрасти. В лучшем случае то, что продается, – это всего лишь коровка молоденькая. Молодое говядо. Это слово Люба в какой-то книжке вычитала, которую вела, когда в типографии работала, и оно ей еще тогда очень понравилось необычностью своей, но откуда ей было знать, что оно так впору придется и пригодится в будущей работе? Говядо все же чуточку благородней звучит, чем говядина, верно?

– Ой, и правда, – раздался рядом звучный голос Вали. – А я и не заметила, что Алка ногти свои сняла. Все, больше не будешь наращивать?

Месяц назад Алла – она тоже продает в основном баранину – сделала себе гелевые ногти.

Ой, какие ж они были красивые! Розовенькие, с цветочками! Сначала Алла жаловалась, правда, что никак привыкнуть не может, так и хочется их вырвать с корнем. И неудобств масса возникла в жизни: невозможно ни застегивать цепочки, ни собирать сдачу-мелочь, ни хватать нашкодившую кошку за шкирку. И все же ее ногти очень даже производили впечатление! А теперь их нет. И у Аллы ногти, как у всех, коротко стриженные и подпиленные.

– Ой, да я б нарастила, – грустно опустив голову с большим горбатым носом (казалось, он тянет ее вниз), призналась Алла. – Но при нашей работе…

Все понимающе кивают. Работа… да!

В каждой работе есть своя форма кокетства. Стоять среди окровавленных кусков мяса в окровавленном халате – от этого любая женщина взвоет. Поэтому ищут, чем похвалиться. А форменные пилотки не любят в рынке, потому что они мешают продемонстрировать прическу или парик. Платье красивое завистливому взору товарок не предъявишь, ну, так в духах изощряются, духами пытаются забить этот запах неотвязный, прилипчивый, особенный, специфицкий, так сказать, – запах мяса, запах рынка. Драгоценностей в ушах и на шее навешано – ни в сказке сказать, ни пером описать. Перстни-кольца… Ногти, разукрашенные немыслимым лаком или, как были у Алки, нарощенные. Но на большинстве продавщических ручек все же перчатки. Или латексные, тонкие, которых не напасешься, потому что рвутся, или хлопчатые, которых тоже не напасешься, потому что кровавятся быстро, грязнятся, засаливаются и выглядят неопрятно. А мясо – товар чистый, это же еда, так что все должно быть чин чинарем. Но… между нами говоря, точно так же можно о мясе сказать, что это очень грязный товар. Гнилой! Именно гнилой, будь оно самое тебе парное-перепарное, самое свежее-пересвежее! И бизнес этот – гнилой. У тех, кто им занимается, ногти гниют. Называется эта болезнь кандидоз. А еще развивается дистрофия ногтей. А еще ножами острыми часто режешься. С рубщиками бывает – рубятся они… Опасная, короче, работа.

Вчера, когда Люба ходила маникюр делать, ей все казалось, что маникюрша на ее ногти подозрительно косится, хотя у нее руки пока в порядке. Но вот на что она точно посматривала без всякого удовольствия, это на Любины распаренные ноги. Зато теперь ножки у нее – закачаешься! Не страшно общаться с фетишистами.

«Стыдобища! О чем ты?!» – упрекнула себя Люба и незаметно глянула на часы.

Одиннадцать. Наверное, Денису звонить еще рано. Но как долго тянется время! Хоть бы для разнообразия покупатель какой появился. Но никого. Или уже пост какой-нибудь наступил и все завязали с мясом? На самом деле, в Великий пост очень даже меньше покупателей становится.

– А я вообще ничего не хочу наращивать, – донесся до нее голос говяжьей Светки. – Это ведь так приятно, когда все свое, родное, естественное, и ни грамма приклеенной фальшивки… Между прочим, тут иногда одна дама появляется, так я точно знаю, что у нее уже несколько лет волосы нарощенные. Мне знакомая из парикмахерской говорила. Даже не представляю, как так жить?!

– А как девушки с силиконовыми имплантатами живут, и ничего? – хмыкнула Валя. – Зато бюст – во!

Она показала руками.

– Валь, у тебя и так все – во, – мимоходом скользнул рукой по ее внушительным округлостям Степа. – Ты не увеличивай больше, ладно? А то ведь силикон – дело такое: пощупать нельзя – того гляди отвалится…

– Ты что, хочешь сказать, у меня силикон?! – возмутилась Валя, аж покраснела от обиды. – Да ты что?! Да как у тебя язык повернулся?! Отвалится, говоришь?! А ну потрогай!

– Да неловко, – сказал Степа с непостижимой интонацией.

– Нет уж! – разъярилась та. – А то начнешь языком трепать, не дай бог поверит кто! Трогай, ну!

Степа, которому только этого и надо, с силой лапнул Валю.

– Вот-вот! – азартно кричала она. – Тяни! Не оторвутся!

– Хороший из тебя дояр бы вышел, Степка! – ревниво проворчала Света.