Убийца пришёл первым - Сергей Емелин

— Что у тебя стряслось, Себастьен? Ты хоть знаешь, который час?

Господи, она вела себя настолько естественно, что на мгновение мне показалось, будто всё, что мы напридумывали десять минут назад — бред сумасшедшего! Ну не может убийца быть настолько невозмутимым… хотя много ли я их видел, убийц?

Ухватив стоящий у окна стул, я водрузил его посреди комнаты и уселся на него верхом. Тяжелее всего начать этот разговор, и я совершенно не представлял себе, как это сделать, лишь смотрел на хрупкую, какую-то эфемерную Бенедикт и думал — неужели это ты? И если ты, то зачем? Зачем, чёрт возьми?!

Пауза затягивалась, и я, наконец, просто спросил первое, что пришло мне в голову:

— Оливье знал, что ты не можешь иметь детей?

Вопрос прозвучал совсем тихо, но Бене вздрогнула, как от удара, и внезапно закрыла лицо руками. Этот жест был красноречивее любых признаний; теперь-то я знал точно, что убийца сидит передо мной, вот только на душе пустота… Я ждал, пока Бенедикт скажет хоть что-нибудь, но она продолжала молча сидеть всё в той же позе, и со стороны мы сейчас, наверное, походили на два изваяния. Электрический свет вдруг показался мне нестерпимо ярким.

— Бене… — выносить и дальше эту тишину не было сил. — Больше нет смысла ничего скрывать. Правда вышла наружу.

Она оторвала, наконец-то, ладони от лица, и в её глазах я не увидел ни слезинки.

— Жозе… тоже знает?

— Нет, — покачал я головой. — Но это уже неважно. Достаточно того, что знаю я. И… ещё кое-кто.

Бенедикт устало поднялась с кровати, подошла к окну и повернулась ко мне.

— Наверное, ты прав, — голос её звучал равнодушно и как-то безжизненно. — Больше нет смысла ничего скрывать. Боже, какая я всё-таки дура…

Ну что ж, подумал я, любая загадка кажется простой, когда знаешь ответ. Вот только разве мог кто-нибудь предположить, что наша сдержанная, порой даже немного холодноватая Бене любит так сильно, что готова на всё, лишь бы сберечь свою любовь — даже на убийство. Лишь теперь она перестала сопротивляться и сломалась в одночасье — когда поняла, что её тайна больше не является таковой. Знал бы этот оболтус Жозе, какие жертвы приносятся ради него…

— Самое глупое то, что я не собиралась его убивать, — тем же неестественно спокойным голосом продолжала Бенедикт. — Даже в мыслях не держала… Но мы оба были под градусом и вели себя как два идиота.

Странно, думал я, глядя на неё. Я почти ненавидел предполагаемого убийцу, хотел вычислить этого подлеца и бросить ему в лицо всё, что я о нём думаю… А сейчас я не испытываю к Бене ничего, кроме жалости. Как же сильно она боялась потерять Жозе…

— Ну конечно. Ты, наверное, с самого начала считала свой роман с Оливье ошибкой…

— Что? Роман с Оливье? — она посмотрела на меня непонимающим взглядом, а потом вдруг коротко рассмеялась, и от этого смеха, больше похожего на всхлип, мне стало не по себе. — Да ты просто ничего не понял, Себастьен! Ни-че-го-шень-ки!.. У этой истории давнее начало… Хочешь послушать?

Да, она права — ничего я не понял. Трудно вообще понять что-либо, когда узнаёшь, что один из твоих друзей — убийца, пусть и поневоле. Трудно и тяжело…

— Хочу, — сказал я.

— Тогда слушай.

…Это был банальный, самый что ни на есть обычный любовный треугольник — Оливье любил Бенедикт, любил почти до безумия, а она не могла думать ни о ком другом, кроме своего Жозе. Но стоило лишь ей крупно с ним поссориться — а такое случалось чуть ли не каждые несколько месяцев, — Оливье неизменно оказывался рядом. Одному Богу известно, как он узнавал об этом, но факт остаётся фактом — всякий раз он появлялся, чудом выкраивая дни из своего суматошного гастрольного графика, дарил ей цветы охапками и водил в рестораны.

Синтия? Оливье лишь позволял ей любить себя, не более того — так же, как потом он позволял это Линде. Можно только догадываться, каково было бедняжке Синтии рядом с человеком, который давно и безнадёжно влюблён в другую; рано или поздно они должны были расстаться, и неудивительно, что это в конце концов случилось. Бенедикт до сих пор помнит, как Синтия рыдала у неё на плече — да, как ни странно, именно к ней в Карнак она примчалась искать утешения.

…Всё произошло в тот самый весенний вечер, как раз тогда, когда, по иронии судьбы, Лали вполне могла помешать их встрече, явись она на пятнадцать минут раньше. Едва приехав в Париж и узнав, что между Жозе и Бенедикт опять пробежала чёрная кошка, Оливье принялся названивать ей как сумасшедший, умоляя о встрече, и она уступила — впрочем, говоря по справедливости, не в первый раз. И тем вечером тоже всё было как обычно — Оливье прикатил на такси с цветами и шампанским, они выпили, и он долго говорил ей о любви, о том, что не может без неё жить и что Жозе со всеми его потрохами не стоит даже мизинца на левой руке Бенедикт.

…Но каким же образом он наткнулся на этот треклятый дневник?! Бене потом трижды прокляла себя за идиотскую привычку доверять все тайны бумаге, но что делать, если она просто-напросто не любит обсуждать свои проблемы с другими людьми? Когда она обнаружила пропажу заветной тетрадки в кожаной зелёной обложке и перевернула всю квартиру вверх дном в её поисках, у неё не осталось никаких сомнений в том, что это дело рук Оливье. Глупый, невежливый и бестактный, но в общем-то по-человечески понятный поступок… Возможно, Бене даже могла бы простить его, не окажись в этой тетрадке одной страницы, будь она неладна — той самой, где она, давясь слезами, взволнованно и сумбурно выплеснула свои эмоции сразу после прошлогоднего медицинского обследования. Обследования, показавшего, что она бесплодна — причём без малейших шансов на излечение.

О, Бенедикт слишком хорошо знала своего Жозе! Ещё тогда, осенью, когда у неё прошёл первый шок от этого известия, она поклялась себе, что её любимый не узнает об этом как минимум до тех пор, пока они не поженятся — иначе Жозе, который семью без детей считал полным абсурдом, к ней и близко не подойдёт. Тайну эту, самую страшную в своей жизни, Бене смогла доверить только двоим — своему дневнику, а ещё — верной, всепонимающей Элен.

И вот теперь все её планы, все надежды оказались под угрозой! Несколько недель она вообще тряслась от каждого телефонного звонка — ей всё время казалось, что позвонит Жозе и холодно процедит в трубку: Я тут кое-что узнал о тебе, Бенедикт…; ведь она понятия не имела, как Оливье, совсем потерявший голову от любви, распорядится её секретами… Но время шло, Бене в очередной раз помирилась со своим ненаглядным, а музыкант пропал — то ли стыдился показаться ей на глаза после кражи, то ли ещё по какой причине.

Потом в её жизни и вовсе началась светлая полоса — мечты о свадьбе постепенно становились реальностью, уже и дата была определена, а тут как раз подоспело приглашение провести Рождество в компании старых университетских друзей. Но меньше всего Бенедикт могла предполагать, что Оливье тоже окажется тут!

…Определённо, он не сводил с неё глаз, или, по крайней мере, ей так казалось. Потом, когда все выпили, у Оливье развязался язык, и он пустился в бесконечные рассказы о своих гастролях, а перепуганная Бене жадно ловила каждое его слово, опасаясь, как бы спьяну он не сболтнул лишнего. Даже беспечный Жозе заметил это, правда, истолковал по-своему, и учинил ей дикую сцену ревности в тёмной кухне…

А дальше была дурацкая выходка Кристиана, и, наверное, Бенедикт оказалась единственной, кто ей обрадовался — наконец-то этот чёртов ужин закончился, и все начали разбредаться по своим комнатам. Ей не терпелось поговорить с Оливье, выяснить, чего же он всё-таки хочет, и даже ссора с Жозе пришлась тут как нельзя кстати — не придётся ничего ему объяснять.

Правда, ждать ей пришлось долго — в коридоре то и дело слышались чьи-то шаги, а ей совершенно не хотелось, чтобы её кто-нибудь увидел — особенно Лали, которая уже утром всё растрезвонит. Только через час все окончательно угомонились, вот тогда-то Бенедикт тихонько выскользнула из своей комнаты и направилась к Оливье.

…Как это ни странно, он ещё не спал — то ли дожидался кого-то, то ли просто мучился бессонницей после обильных возлияний. Бене и саму немножко покачивало — лучше бы, конечно, вести этот разговор на трезвую голову, но дольше ждать у неё уже не было сил. Чуть ли не с порога она высказала ему всё, что о нём думает — что он безответственная личность, гнусный воришка и вообще просто надоедливый тип.

Сперва опешивший от её появления Оливье лепетал что-то бессвязное, а затем принялся горячо и сбивчиво оправдываться. Конечно, он сделал это не со зла и без всякой задней мысли, просто ему хотелось иметь хоть какую-то память о ней; да он вообще тогда не думал, что делает, просто сунул этот чёртов дневник к себе в карман, повинуясь первому порыву. Да, в глубине души он, наверное, сознавал, что шансов против Жозе у него нет, потому и решился на кражу.