Загадка последнего Сфинкса - Наталья Солнцева

У Астры, завороженной зрелищем, горло перехватило от волнения, а глаза стали предательски влажными. Так невероятно, осязаемо соблазнительна, искусительна и греховно-податлива была золотоволосая красавица, что привела ее в смятение. Можно себе представить, какое действие картина будет оказывать на мужчин.

— Вижу, она вас покорила, — произнес художник. — Немудрено. Судьба подарила мне шанс написать сей чудный мистический образ… правда, дорогой ценой. Пришлось устроить маленькую импровизацию в духе эротического триллера, но усилия оправдали себя. Иногда художник пускается во все тяжкие, дабы получить необходимое впечатление и воплотить его на холсте. Мы — рабы вдохновения, а оно бывает капризным.

— У меня нет слов…

Астра не сводила с картины глаз, замечая все новые и новые подробности: летящие открытые мазки, прозрачность и чистоту красок, густые тени, легкую шелковистость локонов женщины, внутреннее свечение ее тела, атласный блеск кожи, мягкие завитки лобка… А что это над ним? Бабочка?

Астра сделала шаг вперед и наклонилась. Никакой ошибки! Над золотом лобка расправила пестрые крылья большая бабочка. Интересный художественный прием…

— Мне не показалось? — спросила она. — Это бабочка?

— Бражник, — объяснил Домнин. — У модели здесь татуировка… я решил сохранить ее. Пусть все будет как в натуре.

— Татуировка? — еще больше удивилась Астра.

— Ну да, бабочка семейства бражников. У нее характерный вид.

— Значит, образ золотой богини создан не вашим воображением? Вы писали ее с натуры?

— Конечно! А о чем же я вам толкую? Чтобы заполучить такую натурщицу, я разыграл сцену в жанре ужастика и напугал ее до смерти. Надеюсь, ради этого шедевра она меня простит… потом, когда ей будут рукоплескать и поклоняться. Знаете ли, вибрации страха заставляют тело и душу трепетать, придают особую выразительность движениям, дыханию, порождают внутреннюю дрожь, от которой звенит каждая клеточка. Вибрация — это стержень образа! Не краски, не сюжет и даже не мастерство живописца. Именно вибрация! Страх смерти обостряет чувственность до предела, заставляет ее извергаться… Вы когда-нибудь наблюдали извержение вулкана? Хочется смотреть, не отрываясь. Человека необъяснимо влечет к опасности и смерти. Эрос и Танатос неразлучны! Почему мужчин во все времена привлекали роковые женщины? Все тот же страх, который превращает обычные ощущения в огненную бурю.

— Танатос — это…

– Смерть , вы правильно подумали. — Домнин вздохнул и развел руками. — Не принимайте меня за маньяка. Натурщица ушла отсюда живая и здоровая. Я всего лишь запечатлел ее на этом холсте. Вы первая его увидели. Это Мандрагоровая дама… Афродита, рожденная не из пены морской, а из тьмы и света… Я хочу еще кое-что подправить, прежде чем выставить работу на суд публики. Да и название пока не созрело. Возможно, я дам ей имя «Даная», возможно, какое-то другое.

Он бережно, как живую, накрыл золотоволосую красавицу тканью, спрятал от чужих глаз.

— Перерыв окончен. Нам пора браться за дело.

Астра уселась на свое место, художник встал у мольберта, провел пару линий, хмыкнул.

— Вы попали в точку насчет Рембрандта. Он ведь тоже писал Данаю…

— А Кипренский?

— Не припоминаю. Кстати, в Риме с Кипренским произошла зловещая и загадочная история. Хотите, расскажу? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — Под влиянием Вечного города Кипренский задумал написать картину «Анакреонтова гробница» и долго подбирал натурщицу, красивую черноволосую итальянку. Наконец его поиски увенчались успехом. Кипренский начал рисовать, но одним солнечным утром женщину обнаружили мертвой. Кто-то накрыл ее холстом, облил скипидаром и поджег. Вскоре заболел и умер слуга Кипренского. Расследование зашло в тупик. Художник утверждал, что натурщицу убил слуга, а слугу допросить было, как вы понимаете, невозможно. О Кипренском поползли злые слухи. Жители города открыто говорили, что с натурщицей расправился художник, а не слуга. Друзья отвернулись от него, соседи шептались за его спиной… Пришлось уезжать в Париж, оттуда обратно в Россию, в Петербург.

Домнин замолчал и сосредоточился на работе. Астра обдумывала историю о Кипренском и убитой натурщице.

— Что же, истина так и не была установлена? — спросила она.

— Кажется, нет. Легче всего обвинить художника, приписать ему любое злодейство. Ведь гениальность сродни безумию. Ни для кого не секрет, что люди искусства особенно подвержены дурным страстям: они то переживают лихорадочный подъем, то впадают в депрессию, то пьют или принимают наркотики, то стреляются. Вспомните Модильяни, Хемингуэя, Мэрилин Монро…

— Печальный перечень. Но зачем было Кипренскому убивать женщину, которая ему позировала?

— Во-первых, неизвестно, кто лишил жизни красавицу-итальянку. Во-вторых, творчество — сплошная метафизика и непредсказуемость. Мало ли кем вообразил себя художник во время сеанса и кого увидел в натурщице! — Домнин сделал выразительный жест рукой и улыбнулся Астре. — Я вас испугаю своей болтовней, и вы больше не придете.

— Вы же не Кипренский, — поежилась она.

— Надеюсь! Ну… наше время подходит к концу. Извините, — сухо произнес он, — начальный вариант портрета я не показываю… Это не в моих правилах.

Астра скорчила расстроенную мину.

— Так и быть, в следующий раз вы сможете удовлетворить свое любопытство, — смягчился художник.

И тут в ее уме молнией вспыхнула догадка.

— Меня мучает вопрос: кто послужил моделью золотоволосой Афродиты? — с мольбой произнесла она. — Не смогу уснуть, если вы не скажете.

Домнин понимающе кивнул.

— Я бы тоже не смог. В общем, секрета нет, невольной натурщицей послужила моя… родственница. Александрина, вдова моего отца.

«Родной матерью она ему быть никак не может, — сразу сообразила Астра. — Слишком молода. Выходит… мачеха?»

Домнин продемонстрировал отменную учтивость — подал шубку, распахнул дверь, сказал на прощанье:

— О времени следующего сеанса я вам сообщу по телефону.

На улице падал редкий снежок. Тусклое солнце едва пробивалось через пелену облаков. На деревьях, нахохлившись, сидели откормленные галки. Городской пейзаж в черно-белых тонах дополняли розовыми и желтыми пятнами блеклые фасады домов.

Добравшись до квартиры, Астра поспешно сбросила мокрую от снега одежду, сапожки и босиком побежала в спальню — доставать зеркало. Можно было в него не заглядывать — перед внутренним взором так и стояло запрокинутое лицо Афродиты-Данаи, в ореоле огненных кудрей…

— Не тебя ли видела Дина Никонова тем роковым вечером накануне смерти своего мужа? — прошептала она отражению в зеркале.

Красавица молчала, то ли проступая на зыбкой зеркальной поверхности, то ли помещенная туда воображением Астры. 

Глава 16

Инга Теплинская, томимая ужасным предчувствием, с трудом уснула.

Всю ночь ей снилась Юдифь в богато изукрашенном шатре полководца Олоферна. На золотых блюдах — остатки изысканных яств, в драгоценных чашах чернеет неразбавленное вино. Под глазами красивой еврейки залегли тени; ее тело еще помнит жаркие лобзания, тяжесть объятий и страстное содрогание, смертоносное для спящего на пышном ложе любовника. Добродетельная вдова вынимает из ножен меч жестокого и непобедимого воина, с плотоядным наслаждением наносит удар, отделяя голову от могучего торса, берет ее за волосы и заглядывает в безжизненные глаза…

Густая горячая кровь капает на пестрые ковры, в лагере ассирийцев слышно конское ржание и бряцание оружия. Над многострадальной землей Иудеи поднимается багровое солнце…

И вот уже не Юдифь, а она, Инга, содрогаясь от отвращения, держит в руках голову своего мужа, смотрит в его подернутые смертной пеленой глаза, и кричит, кричит до хрипоты, срывая голос и стараясь заглушить истошными воплями дикий животный страх…

От крика она приходит в себя и видит, что нет никакого шатра, нет вражеского лагеря, нет утомленного долгими ласками любовника, нет никакой мертвой головы, истекающей кровью, и только невесомая, легкая и прелестная сильфида с прозрачными крылышками порхает над сценой на фоне грубых театральных декораций, намалеванных деревьев и чудовищно крупной луны…

За кулисами притаился молодой человек: заколдованный принц, одетый в рубище, влюбленный в царицу эльфов. Но она не обращает на него внимания. Ее взор прикован к сидящему в зале вальяжному мужчине в дорогом костюме, который с обожанием тянет к ней руки. Сильфида, послушная звукам скрипок, флейт и гобоев, совершает свои изящные па… Ее прыжок простирается за огни рампы… Она летит в темноте над зрителями, опускается прямо на колени к своему избраннику… и в ужасе замирает. У жениха нет головы!