Не по торной дороге - Анатолий Александрович Брянчанинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Chere amie, c'est un baron feodal que votre homme…[154] Хорошего от него ничего не ждите… Et puis cette idee…[155] постоянно отталкивать руку, дающую золото, — cela n'a rien de consolant pour une jeune femme comme vous![156]
Интересная вдова таки постаралась в этот визит настроить Софи на свой лад и, если бы не подарок Ореста, снова возбудивший, как мы выше видели, надежды молодой женщины, домашний мир Осокиных был бы нарушен в весьма непродолжительном времени.
II
Разрыв с мужем, которого так опасалась Надежда Александровна в разговоре с братом, удивил ее тем, что прошел для нее почти без всяких особенных потрясений: она ожидала совсем другого. Правда, много способствовали этому удачное разрешение материального вопроса и дружба брата, который, вызвав, наконец, сестру на откровенность, прямо объявил ей, что сочувствует любви ее к Каменеву, и будет всячески стараться устроить развод ее с Бирюковым: «Владимир Константинович, — сказал он ей, — всегда пойдет на сделку, — были бы только деньги… Ну, достанем их как-нибудь!» Не лишним оказалось, конечно, и присутствие Насти: эта простая, милая девушка своим искренним ухаживанием немало облегчила тяжелые минуты Бирюковой.
Отъезд Бориса Яковлевича, перемена образа жизни, материальные заботы — все это не могло не подействовать на слабое здоровье Надежды Александровны; но вмешательство близких людей, а главное надежда, поданная ей Орестом, оживили бедную женщину: возможность счастья блеснула перед ней и она поправилась. Конечно, она не замедлила сообщить обо всем Каменеву, тот ответил, и между ними завязалась переписка, которой пока довольно было для освещения той будничной жизни, которую вела Надежда Александровна, тем более, что известия, получаемые ею от Бориса Яковлевича были самого успокаивающего свойства: экзамен его сошел блистательно, а каждая строчка его письма дышала такою беспредельною любовью, такою чистотою чувства, что Бирюковой отрадно было сознавать, как все выше и выше поднимался в ее глазах дорогой для нее человек, и мечтать о счастье сделаться когда-нибудь его женою.
Между тем как Надежда Александровна, живя в деревне, предавалась своим мечтам, и надеждами на будущее скрашивала свое грустное настоящее, золовка ее, Софья Павловна, чуть не каждый день ездила на репетиции и своею игрой приводила в восторг всех р-ских театралов. Муж, занятый службою, редко сопутствовал ей, и Софи очень была рада, в отсутствие его, порасправить хотя немного свои крылышки, потерявшие отчасти свою гибкость от недостатка практики и перемены жизни. К тому же мысль употребить все старания, чтобы окончательно поработить Ореста и, заставив его полюбить себя еще более чем прежде, безгранично властвовать над ним, все более и более овладевала Софи. Уступка Ореста в покупке бархатного платья показалась ей хорошим предзнаменованием. Софья Павловна не поняла побуждений, вследствие которых Осокин согласился на ее просьбу; она видела только, что каприз ее исполнен, что мужу больно отказывать ей, и вывела из всего этого заключение, что надо этим пользоваться и забирать Ореста в руки.
Участие Огнева в той же пиесе, в которой играла и Софи, и проистекавшие из этого частые встречи с ним и разговоры не могли быть приятны Осокину; этим она решилась воспользоваться и, заронив ревность в сердце мужа, потом по мере надобности пугать его этим страшным призраком. Задавшись такою целью, Софи переменила и обращение свое с Огневым: мало помалу она перешла с ним на прежний фамильярный тон и раз-другой позволила себе и пококетничать. Этого, конечно, довольно было для самонадеянного франта, чтобы сразу заставить его позабыть все прежние его неудовольствия на Софи и снова возгореться пламенным желанием ухаживать за нею.
День спектакля был совершенным торжеством для Софи: эффектная роль, осмысленная, бойкая игра, туалет — все сгруппировалось для того, чтобы выставить в полном блеске и без того красивую женщину. Вызовам, рукоплесканиям, комплиментам не было конца. Осокин был в восторге; как безумный влетел он в антракте на сцену, целовал руки жены и радовался как ребенок. Софи тотчас же надумала воспользоваться подобным его настроением: она отвела Ореста в сторону и ласково, заискивающим тоном, сказала ему:
— Знаешь что, Орест… ссора твоя с Огневым ставит меня в крайне неловкое положение: все спрашивают, что вышло между вами… я не знаю, как и отвечать.
Осокин нахмурился.
— Ссоры у меня с ним никакой нет, а попросту я не хочу кланяться подобному мерзавцу.
— Против тебя лично он ничего не сделал, ты же первый ответил дерзостью на его поклон.
— Но эта дерзость в то время была одобрена тобой?
— Я и теперь скажу, что с Огнева иногда не мешает посбить спеси; но с тех пор прошло уже довольно времени… можно бы и оставить это… И для Нади было бы лучше, чтобы весь этот вздор поскорее забылся, а то теперешние отношения ваши дают только пищу для сплетен и больше ничего.
— Чего ж ты от меня требуешь? — серьезно спросил Орест.
— Огнев желает выразить тебе свое глубокое сожаление о сделанной им глупости…
— Не глупости, а оскорблении, — поправил Осокин. — За подобные вещи мужья, конечно не Бирюковы, кровно расплачиваются!
— Ну, о оскорблении… Он сделает тебе визит и…
— Визит?!.. Нет, уж этого не будет! Извинение его я принять могу, а от посещения прошу уволить!
— Подумай, Орест: ведь могут сказать, что оттого ты не принимаешь Огнева, что история его с Надей все еще не кончена или, чего доброго, — здесь ведь мастера на выдумки, что ты из-за меня его опасаешься!
Софи улыбнулась и нежно посмотрела на мужа; но взгляд этот пропал даром.
— Пусть говорят, что хотят, а Огнева я