Имя - Война - Райдо Витич

Это показалось смешным: два доходяги, бредущие опираясь друг на друга, война, смерть и свадьба. Как одно с другим могло сойтись?

Лена то ли всхлипнула, то ли хмыкнула.

— Не ржи, всерьез я. Кость не задета, пулю вытащил — значит, все путем будет. А болит — не отваливается, перетерпится… Главное, винтовка у нас есть.

Что к чему? — невольно улыбнулась Лена.

— Нам бы… до своих.

— Как получится. Кто спорит — было бы неплохо. Я вон один от взвода остался. Политрука грохнули сразу, командир утек, а мы что делать не знаем. Тридцать полудурков с винтовками против танков. Те палят и мы палим. Потом, как жахнуло… Летёха зеленый был, испугался, понятно, вот и драпанул. Так и мы бы… а кто вместо нас? Слева отутюжили, справа сравняли — никого. У меня впервые было такое чувство, что вообще никого на земле больше нет, не осталось ни человечка. Ну и куда бежать? Вот и сидели до последнего, били фрица. А толк?… Эх, ма!…

— Молодец… так и надо…

— Ты дыши ровнее… Надо… Чего «надо»? Жахнуло из ствола я и не помню ничего. Очнулся — над головой кто-то лопочет. Голову поднял, сообразить ничего не могу. А меня за шкварник и по полю гнать. Там колонна наших, на Запад гонят… Сапоги отобрали, суки!..

Лену мутило, шаги становились все тяжелей, все больше ее к земле тянуло. Она всеми силами пыталась зацепиться сознанием за слова Лени, вникнуть в разговор и удержаться на плаву. Но поняла — не помогает, не получается, и начала другие ориентиры искать — деревья отсчитывать, примечать как ступени к цели. До этого ясеня дойти, потом до той лиственницы, до вон той ели и вооон того куста.

Так и шли: одна взглядом за встречное — поперечное цепляясь, другой болтовней себя подбадривая.

Из огня да в полымя. От немцев ушли — в болото попали. Но назад пути не было — пришлось пробираться вперед, увязая по пояс в стоялой воде, тащить на себе раненых.

Потери по мнению Николая были огромны: трое убиты, двое ранены… и Лена пропала. Он все приглядывался, прислушивался — надеялся, что она рядом где-то. Но время шло, стемнело, они выбрались на сухое место, островок среди топи, а признаков не то что присутствия девушки — души живой — не было.

Бойцы кто растянулся на траве, кто ранеными занялся.

У Лучина ранение в живот. Не жилец, но не бросать же парня? А Васечкин выживет — скалится как обычно. Горячий мужик — ногу прострелили, а он матерится и на Голушко шипит, что неумело его перевязывает. Тот тоже интересный субъект: в засаде сидел, бился, можно сказать, геройски, драпал как чемпион — но заветный мешок с остатками провизии не потерял, и лишние у фрицев прихватить не забыл. Причем мимоходом, кухню пролетая.

Саша хмыкнул, глядя, как солдат деловито делит на пайки провиант.

— Хозяйственный ты, Вася, — с уважением прогудел Камсонов, получив свою порцию хлеба и экспроприированных у немцев галет.

— Со мной не пропадешь, — гордо сообщил тот, протягивая Санину его порцию. Он кушать совсем не хотел — желудок от тревоги за Лену свело, но есть слово «надо», и мужчина взял галеты. Принялся жевать, не чувствуя вкуса.

— Жива она, товарищ лейтенант, — тихо сказал Перемыст. — Нутром чую — ушла. Бесшабашная девка, — головой качнул. — Но оно неплохо, таких Бог бережет, из всех бед выносит.

Николай хмуро посмотрел на него и уловил взгляд друга — неприятный, мрачный.

— Саня?

Тот вздохнул, отвернулся. Ответил через паузу:

— Я видел, как она упала. Но это ничего не значит.

— Точно, — подтвердил Голушко.

А у Санина челюсть свело. Галету Перемысту отдал, рванул ворот гимнастерки и в небо уставился, считая до ста. Нервы ни к черту!

— Пал Палыча жалко, — протянул уныло молчун Сидельников. — Хороший мужик был. И Гриша парень геройский. Сложили головушки.

— Не зря. Капитан ушел, фрицы по ушам получили. Хоть чуток спесь с них сбили. А то гляди ты, гоголем ходили: кудах-тах — тах, айн, цвай! — выплюнул Густолапов.

— Дальше-то что, куда, товарищ лейтенант? — спросил Летунов.

Санин говорить не мог, сжало его как пружину от горя — не то что говорить — слушать, видеть не мог. Усидел и то с трудом — рвануть обратно хотелось, искать, звать…

Дроздов глянул на него и ответил бойцу за друга:

— Дальше: выходим из болот. Находим удобное место, роем землянки, делаем засеку и воюем в тылу врага.

— Харчами бы разжиться, — глубокомысленно изрек Голушко.

— Табачком, — поддержали его солдаты.

— Вот как место для базирования отряда найдем — пойдешь в деревню за провиантом и так сказать, наладишь контакт с колхозниками.

— А что? Я смогу. Можно вообще договориться, коровенку взять…

— Ага, и доить на болоте, — хохотнул Антон.

— Скотинка — это хорошо, — протянул Густолапов. — Но боеприпасы лучше. Сегодня разжились — а завтра?

— Арсенал бы не помешал, — согласился Саша. — Но будет день и будет пища.

— Возьмем, — беззаботно отмахнулся Голушко. — Васечкина вон выставим — он зубами фашистов загрызет.

— Порву гнид!

— Во!

— Отставить ругань, — вяло приказал Дрозд. — Отбой.

Прислонился спиной к коряге сухой, глаза закрыл, обняв винтовку.

Они шли весь вечер и полночи. А потом организм просто отказал. Лена упала и не смогла подняться. Барахталась в темноте и звала то Игоря, то Надю, то Николая.

Глава 8

Леня в поисках воды пошел, но нарвался на дикую малину и застрял в кустах. Рвал ягоду и без ума в рот пихал. Девушки пригоршню набрал, но как накормить не пытался — не смог. Она не в себе была, смотрела, но явно не видела, и ничего не понимала, что ей не говори. Парень лоб ей потрогал — горячий. И заскучал, не зная, что делать. Оставить — помрет, на себе нести — не поднимет.

— Ты это, или вставай или… загнемся здесь.

"Вставай", — она поняла и честно пыталась подняться, но словно вросла в землю и никак не могла от нее оторваться. Парень пытался ей помочь, но сам еле на ногах стоял.

— Хреново дело, — понял Леонид, рухнув рядом. — Елозим, как два жука на панцирях, а толку пшик.

— Встану… сейчас… горло только болит, — просипела.

— Температура у тебя.

— Пройдет.

— Ага, — отмахнулся, оглядываясь. — Вот что, ты лежи, а я пойду, найду село или деревеньку, разживусь пищей, лекарствами, теплыми вещами да спичками или огнивом, и вернусь.

Ей было страшно, что он солжет: уйдет и больше не вернется, а она останется и умрет здесь, но стоит разве на тот свет вместе с собой парня утягивать?

— Иди, — прошептала, дрогнув. Глаза щиплет — плакать хочется от беспомощности, от непонимания, почему же все так — бездарно, бессмысленно. Ну, вот умрет — и что? Что сделала, что оставила? А как умереть можно? Почему, зачем?

— И пойду, — буркнул Фенечкин, а сам не спешит.

— Иди, — сказала уже громче, тверже. Ком в горле сглотнула, прогоняя мысли, что в кисель ее превращали — не время, не место.

И плевать вдруг стало: ну, и уйдет он. Ну и умрет она…

— Не гони, командирша тоже мне нашлась. Соплива еще указывать.

— Ворчишь, как дед старый… злости набираешь, да?

— Нет, вот пристала! Зудит и зудит! Правильно Пчелой назвалась. В точку прозвище. Мухи тоже нудят, но не кусают, а эта ведь под кожу прямо лезет, укусить норовит. Вот бабы, а?

— Тебе сколько лет… ворчун? — хмыкнула и сподобилась — села.

— Сколько ни есть, все мои, — встал. За руку девушку взял и рывком на ноги поставил. Та качнулась, постояла и пару шагов до сосны сделала, прислонилась спиной, дух переводя и заставляя тело слушаться. А ноги дрожат и чувство, что на плечи гири навесили.

— Только не садись и не ложись, — попросил Леня.

— Не буду… буду как боевая лошадь… стоя отдыхать, — хрипло и нервно хохотнула. Солдат недоуменно посмотрел на нее и фыркнул, умиляясь:

— Ой, блина, воинство: полтора придурка.

— Это ты — пол.

— Я. Ты — целый.

Лена хмыкнула и парень следом. Подумать — над чем смеяться? А смешно.

Постояли и двинулись.

К утру Никодим отошел. На островке, где они ночевали, солдаты выкопали кое-как яму, похоронили товарища, постояли над могилой. Камсонов из веток и травы звезду смастерил, примотал к палке и воткнул в изголовье: не ошибешься теперь — красноармеец здесь лежит.

— Вечная тебе память, солдат, — сказал Санин.

И пошли через болото.

К обеду кое-как на твердую землю выбрались и тут же на троицу, сидящую у костра напоролись. Сидели мужики спокойно, супец в котелке варили. Оружия нет, лица безмятежные.

— Охотники, а не солдаты…

— Кто такие? — спросил Дроздов.

— Люди, — протянул лопоухий боец.

— Встать и доложить по форме! — приказал Санин. Бойцы полукругом окружили парней и те засуетились, поспешили подняться.

— Ну, чего? Война-то закончилась!