Начало самодержавия в России - Даниил Альшиц

Главным средством политической борьбы, которым Грозный постоянно пользовался для достижения своих целей, которым воспользовался и в период установления опричнины, было. внесение раскола, а по возможности и прямой вражды в среду своих подданных.

В момент установления самодержавия его классовая сущность была особенно густо затушевана. Усиление господства класса феодалов происходило в форме ожесточенной борьбы внутри самого этого класса. Борьба самодержавия против носителей традиционных феодальных отношений выглядела на поверхности явлений как борьба антифеодальная и находила поэтому поддержку широких масс населения, в первую очередь верхов посада. В момент установления опричнины царская власть, прежде всего в лице самого Ивана IV, предпринимала энергичные усилия, для того чтобы этой поддержкой заручиться.

Царь никогда не забывал уроков 1547 г. Он хорошо знал, как могуча сила народного восстания против «брюхатых» «богатин», против бояр и вельмож. Тогда, в 1547 г., он сам был в том стане, на который обрушился народный гнев. Теперь, через двадцать лет, он имел у московского люда прочную репутацию борца против «сильных» и «хищных», репутацию борца за правду и справедливость. Он заслужил ее тем, что провел многие реформы, урезающие права «сильных». Теперь он смело мог искать «защиты» от своих изменников у посадского населения. И Грозный этим воспользовался. Царь, относившийся с нескрываемым презрением к «мужикам», «холопам», «рабам» и всяким «черным людям», не побрезговал включить посадский люд в свои политические расчеты в качестве важнейшего их слагаемого.

Расчет на то, чтобы в момент резкого нарушения политического равновесия положить на чашу весов такую могучую «гирю», как угроза народного восстания, был едва ли не вершиной политической стратегии Грозного.

Апелляция к московскому посаду была предусмотрена заранее. После отъезда Ивана IV из Москвы, оставленные царскими приближенными агенты «смущали» московский люд именно в этом направлении — всячески накаляли страсти против бояр, непокорных дворян, думных людей и приказных. В летописном рассказе есть косвенные указания на то, что после отъезда царя из Москвы его агенты вели соответствующую замыслам Ивана агитацию, сообщает С. Б. Веселовский.

Выбор момента для нанесения удара — предъявления ультиматума Боярской думе, князьям церкви, а также служилой и приказной фронде — в значительной степени определялся тем, насколько созрела, насколько была подготовлена масса московского населения к тому, чтобы безусловно и решительно встать на сторону царя в создавшейся конфликтной ситуации.

Занося над головами противников опричный «молот» — воинскую силу, сконцентрированную в Слободе, Иван Грозный подготовил и «наковальню». Все было рассчитано на то, чтобы сломить сопротивление старого государева двора, поставить на колени его руководящую верхушку и заставить сдаться на тех условиях, которые выставит царь.

С нескрываемым торжеством описывает официальный летописец триумфальный успех этого замысла. Горожане твердо заявили, что защищать или поддерживать «лиходеев» и «изменников» они не намерены, они «за тех не стоят» и всякого, на кого им укажут, уничтожат своими руками — «сами тех потребят».

Уразумев, что верные царю «овцы» по первому зову своего «пастыря» — так именует царя его летописец — готовы их растерзать, «волки» сами согласились превратиться в «овец». Они безропотно признали за царем право по его усмотрению избирать любого из них на заклание, сами же отказались от всяких прав, в том числе и от заступничества, от просьб о помиловании — от «печалования» за обреченного. Вместе с жизнью казненного царь получал в распоряжение и его имущество: «А которые бояре, и воеводы, и приказные люди дошли до государьские великие измены, до смертные казни, а иные дошли до опалы, и тех животы и статки взяти государю на себя. Архиепископы же, и эпископы, и архимандриты, и игумены, и весь священный собор, и бояре, и приказные люди, то все положили на государьской воле».

Противники Грозного поспешно отправились в Слободу изъявлять ему свою покорность. Путь, который царь, не торопясь, проделал более чем за двадцать дней, они одолели всего за три.

«Государьская воля» была признана единственным источником власти и права. При этом всякий, кто в большей или в меньшей мере выражал несогласие с царской волей, доходил «до великие измены» или «до опалы», подлежал наказанию вплоть до смертной казни. В первую очередь это касалось «бояр, воевод, приказных людей» и церковников всех рангов, т. е. власти законодательной, военной, исполнительной и церковной. Тем самым «государьская воля» признавалась единственным источником внутренней и внешней политики.

Под давлением обстоятельств, пишет Р. Г. Скрынников, дума и высшее духовенство санкционировали указ об опричнине, установивший в стране новый режим. Именно так: в стране был установлен новый режим — царский. Установление самодержавия совершилось.

Вполне очевидно, что подобный «общественный договор» не мог ни состояться, ни закрепиться без тога орудия принуждения, которое сумело выковать утверждавшееся самодержавие, т. е. без опричнины.[22]

Опричный террор

Царский террор с самого начала был направлен не только против удельной фронды, но и против «второй фронды» — оппозиционно или просто слишком независимо («шляхетски») настроенных служилых людей, оказывавших сопротивление жесткой и жестокой военной дисциплине, насаждаемой царской властью. Захудалая служилая мелкота составляла главную массу беглецов за рубеж. Побег князя Курбского был на этом фоне исключением и потому, как замечает С. Б. Веселовский, произвел такое сильное впечатление. Подавляющая часть участников новгородского изменного дела принадлежала не к знати, а к среднему и низшему слою провинциального дворянства, подчеркивает Р. Г. Скрынников.

Жертвами опричного (и доопричного) террора явились и сторонники политики Адашева и Сильвестра — политики ограничения единовластия «мудрыми советниками» от имени «всей земли», т. е. опять-таки в интересах служилой массы и верхов посада. Сгону с земель, взятых в опричнину, подверглась огромная (по сравнению с числом титулованных) масса дворян и детей боярских — не менее тысячи.

Факты этого рода не укладываются в теорию «обычного конфликта», сводившего «внутреннюю войну» царя со своими подданными к конфликту между самодержавием и феодальной аристократией. «В учреждении опричнины многое казалось историкам непонятным именно потому, что они считали ее направленной против княжат и боярства», — пишет С. Б. Веселовский.

С помощью названных фактов противники теории «обычного конфликта» объявляли ее лишенной того смысла, который в эту теорию вкладывали ее сторонники. Однако при всей недостаточности теории «обычного конфликта», она тем не менее указывает на одно из важнейших слагаемых в числе тех сил, которые противостояли установлению единовластия в Московском государстве, — на аристократическую фронду. Тем самым она все же ближе к истине, чем концепции, не усматривающие в опричнине вообще никакого государственного и политического смысла.

С особой силой политическая сущность опричнины проявила себя в тех изменениях, которые опричный порядок внес в структуру служилого землевладения. Вопрос об опричных территориях освещен в историографии более или менее однозначно. Расхождения между исследователями касаются здесь отдельных городов — были ли они в опричнине, а если были, то когда в нее взяты. Вопрос о том, какая категория землевладельцев оказалась основным объектом опричных земельных конфискаций, у кого именно были конфискованы земли в пользу опричнины (или под предлогом ее нужд) продолжает вызывать серьезные разногласия.

Исследование всех касающихся данного вопроса источников свидетельствует, что объектами земельных конфискаций, иначе говоря, (жертвами земельного террора как в начале опричнины, так и в дальнейшем становились землевладельцы всех категорий и прослоек.

Царский указ одинаково сгонял с земли и удельного князя, владельца огромной, в целую европейскую страну наследственной территории, и мелкого служилого человека.

В этом уравнении родовитого вельможи «в правах», а точнее, в бесправии с безродным служилым человеком, как и в «возвышении» безродного мелкого служаки в качестве жертвы царского недоверия и гонения до уровня вельмож, ярко проявляла себя политическая сущность опричнины. Конфискация земли у каждого, кто не «близок», кто не доказал своей абсолютной преданности, верности, готовности безоговорочно служить царской воле, в буквальном смысле этого слова выбивала почву из-под ног всякой оппозиции.

Земельный террор бесконечно расширял рамки террора в его обычном смысле. Он обрушивался не только на тех, кто уже «дошел» до казни или опалы, но сразу на массу представителей служилого сословия. Царский произвол приобретал здесь характер абсолюта. Для лишения тысяч людей их наследственных или просто насиженных гнезд, их имущества, наконец, их исконной родины не требовалось ни их вины, ни даже ложного обвинения. Достаточно было объявить данную территорию опричной, чтобы согнать с нее неугодных. Никто из служилого сословия во всей стране не мог знать, на какую территорию падет очередной выбор. Для того чтобы остаться на своем месте при взятии данной земли в опричнину, надо было быть «угодным» на всякий случай заранее, вернее, всегда. Такую психологию очень точно охарактеризовал С. Б. Веселовский: чтобы не быть раздавленным событиями, каждый спешил присоединиться к тем, кто имел возможность давить.