Эзопов язык в русской литературе (современный период) - Лев Владимирович Лосев

– повесть Фазиля Искандера «Созвездие Козлотура». Механизм ее эзоповского эффекта раскрыт в следующем отрывке из анализа критика:

Built on an extended hyperbole like Gogol’s

, the story is a rollicking, widely ramifying satire which, for all its playfulness, penetrates deep189.

Основным маркером, указывающим на то, что анекдотическая история, разыгравшаяся в абхазской глуши, является притчей об общесоветской действительности, является именно полнота параллелизма со всеми без исключения аспектами бюрократической действительности хрущевской эпохи. Как показывает в своем анализе Деминг Браун, из чьей книги о новейшей русской литературе заимствована вышеприведенная цитата, анекдотический план провинциального карьериста – вырастить необыкновенное сельскохозяйственное животное, козлотура, которое бы и мясистостью, и шерстистостью, и плодовитостью, и неприхотливостью превосходило бы всех остальных, обрастает идеологическими лозунгами, газетными статьями, сочинениями поэтов-приспособленцев. При этом смехотворная анекдотичность и провинциальная локализация сюжета выполняют роль экрана, а пародирование всех деталей официальных кампаний указывает на подлинное, эзоповское, содержание повести.

Другим характерным примером подобного превращения частного, на первый взгляд, сюжета в эзоповскую параболу является у Искандера рассказ «Летним днем», где случайная, далеко не обычная встреча в летнем ресторане с немцем, пережившим кошмар нацизма, намекает на иной сюжет, куда более общего значения – судьбу лагерного поколения советских людей190.

3.6. Перевод – оригинальное произведение, парабола.

Нередки в эзоповской практике случаи, когда перевод литературного произведения с иностранного языка служит средством выражения для автора-переводчика. Причем если, как мы говорили выше, эзоповскую фантастику можно рассматривать как комбинацию квазиисторического и квазиэкзотического сюжета, то в квазипереводе мы имеем другой вариант той же стратегии: здесь анахроническую или экзотическую (или и ту и другую одновременно) маску надевает на себя автор, «Я» (открытое или скрытое) повествования.

Причем здесь возможны два варианта: первый, когда произведение только выдается за перевод, а на самом деле является полностью оригинальным, и второй, когда произведение действительно является переводом, но, за счет некоторой стилистической модификации, и эзоповским произведением переводящего автора.

3.6.1. Первый из этих двух вариантов был более распространен в дореволюционной литературе. Иногда все дело сводилось к легчайшему экрану, типа подзаголовка «с немецкого» (ср. II.1.1.1), иногда автор интенсивно маскировал свое послание элементами стилизации. Таковы, например, популярные в 1930–1940‑е годы «песенки Пата Виллоугби» из повести Б. Лапина «Подвиг»:

Солдат, учись свой труп носить.Учись дышать в петле.Учись свой кофе кипятитьНа узком фитиле. <…>Смотри, на пастбище войныПолзут стада коров.Телеги жирные полныРаспухших мертвецов…191

Место действия повести, северо-восточный Китай, было в описываемый период сферой советских милитаристских интересов. Множество произведений советской литературы строилось на сюжетах, в которых описывались легкие и славные будущие победы Красной армии в этом районе (вроде широко известной песни «Три танкиста»). По контрасту с этим контекстом милитаристской пропаганды песенки из книги Лапина воспринимались как грозное предостережение, в то время как их киплингианская или ремаркианская поэтика служила целям эзоповского экранирования. (Два десятилетия спустя Булат Окуджава в своих антимилитаристских песенках уже не стал прибегать к стилизации, ограничив экран названиями – «Песенка американского солдата», «Молитва Франсуа Вийона».)192

Вероятно, последним по времени примером такой эзоповской маскировки был стихотворный цикл Владимира Лифшица «Джемс Клиффорд», первые стихотворения которого были напечатаны в южной газете «Батумский рабочий». Первая публикация была полной мистификацией: имя подлинного автора не указывалось, стихи давались как переводы из «английского поэта Джемса Клиффорда». Позднее, при публикации в московских изданиях, автор переменил тактику, подчеркивая в предисловиях невинный момент стилизации, изображения именно английской действительности в этой своеобразной «поэме в двадцати трех стихотворениях с биографической справкой и прощанием». Так, «биографическая справка» кончается словами, обнажающими прием:

Такой могла бы быть биография этого английского поэта, возникшего в моем воображении и материализовавшегося в стихах, переводы которых я предлагаю вашему вниманию193.

«Биографическая справка» и некоторые обильно насыщенные стилизованными англицизмами стихотворения цикла-поэмы, как, например, «Дедушка Дик», выполняют здесь роль экрана, а маркером, указывающим на эзоповский план в других стихотворениях, в первую очередь «Квадраты», «Мне снилось, что я никогда не умру…», «Отступление в Арденнах», «Зазывалы», является эллипсис, неожиданное, по контрасту с обрамлением цикла и стихами типа «Дедушка Дик», отсутствие элементов стилизации. Вот, например, стихотворение «Квадраты»:

И все же порядок вещей нелеп.Люди, плавящие металл,Ткущие ткани, пекущие хлеб, —Кто-то бессовестно вас обокрал.Не только ваш труд, любовь, досуг —Украли пытливость открытых глаз;Набором истин кормя из рук,Уменье мыслить украли у вас.На каждый вопрос вручили ответ.Все видя, не видите вы ни зги.Стали матрицами газетВаши безропотные мозги.Вручили ответ на каждый вопрос…Одетых серенько и пестро.Утром и вечером, как пылесос,Вас засасывает метро. <…>Ты взбунтовался. Кричишь: – Крадут! —Ты не желаешь себя отдать.И тут сначала к тебе придутЛюди, умеющие убеждать. <…>А если упорствовать станешь ты:– Не дамся!.. Прежнему не бывать!.. —Неслышно явятся из темнотыЛюди, умеющие убивать.Ты будешь, как хину, глотать тоску,И на квадраты, словно во сне,Будет расчерчен синий лоскутЧерной решеткой в твоем окне194.

Эту поэтическую диатрибу, направленную против конформизма и тоталитаризма советского общества, немыслимо себе представить напечатанной в ряду других стихотворений сборника или отдельно, но представленная как творчество литературного героя, как игра в перевод, она была опубликована. Правда, это произошло в относительно либеральный период, в 1960‑е годы, еще до вторжения в Чехословакию; в избранные произведения поэта, вышедшие в 1977 году, «Джемс Клиффорд» уже включен не был.

3.6.2. Второй вариант эзоповской стратегии квазиперевода, когда подлинный перевод служит проводником эзоповского послания, более распространен. Этот вариант лучше всего иллюстрируется примером, который приводит Анна Кей Франс. Речь идет о том, как перевод «Макбета» стал для Бориса Пастернака средством донести до читателя пережитое в годы сталинского террора. Исследователь сравнивает отрывки в оригинале и в пастернаковском переводе и находит, что переводчик существенно изменил смысловые акценты:

     Alas, poor country!Almost afraid to know itself. It cannotBe call’d our mother, but our grave; where nothing,But who knows nothing, is once seen to smile;Where sighs, and groans, and shrieks that rent the airAre made, not mark’d; where violent sorrow seemsA modern ecstasy: the dead man’s knellIs there scarce ask’d for who; and good men’s livesExpire before the flowers in their caps.Dying or ere they sicken.(IV, 3, 164–73)Страна неузнаваема. ОнаУже не мать нам, но могила наша.Улыбку встретишь только у блажных.К слезам привыкли, их не замечают.К мельканью частых ужасов и бурьОтносятся, как к рядовым явленьям.Весь день звонят по ком-то, но никтоНе любопытствует, кого хоронят.Здоровяки хиреют на глазахСкорей, чем вянут их цветы на шляпах,И умирают, даже не болев.

In translation, the passage is more laconic and subdued. Instead of speaking of Scotland as a land «where sighs, and groans, and shrieks that rent the air / Are made, hot mark’d,» Pasternak’s