Путешествие на "Кон-Тики" - Тор Хейердал

Киты посещали нас много раз. Большей частью это были маленькие морские свиньи и зубатые киты, большими стаями резвившиеся около нас на поверхности воды; но время от времени встречались и большие кашалоты или другие гигантские киты, которые плавали поодиночке или стаями в несколько штук. Иногда они проплывали, как корабли, на горизонте, то и дело выбрасывая в воздух фонтаны воды, но в других случаях они направлялись прямо на нас. В первый раз, когда большой кит изменил курс и явно намеренно направился прямо к плоту, мы приготовились к опасному столкновению. По мере того как кит приближался, всякий раз, как он высовывал голову из воды, мы все яснее слышали его тяжелое и редкое пыхтящее дыхание. Казалось, в воде с трудом двигалось огромное, толстокожее, неуклюжее сухопутное животное, столь же не похожее на рыбу, как летучая мышь не похожа на птицу. Кит подплыл к левому борту, где мы все собрались у самого края плота; один из нас сидел на верхушке мачты и кричал, что видит еще семь или восемь китов, направляющихся к нам.

Большой блестящий черный лоб первого кита показался не дальше чем в двух метрах от нас, но вдруг он погрузился в воду, и затем мы увидели, что огромная иссиня-черная спина медленно скользнула под плот как раз под нашими ногами. Некоторое время кит лежал там, темный и неподвижный, а мы затаив дыхание смотрели вниз на гигантскую изогнутую спину млекопитающего, длиной намного превосходившего весь плот. Потом оно медленно погрузилось в синеватую воду и исчезло из виду. Тем временем вокруг плота собралась вся стая, но она не обращала на нас внимания. Вероятно, люди нападали первыми на тех китов, которые употребляли во зло свою колоссальную силу и топили ударами хвоста китобойные баркасы. Все утро мы видели вокруг себя в самых неожиданных местах шумно дышавших китов, но ни разу они не толкнули ни плот, ни рулевое весло. Они вполне довольствовались тем, что спокойно резвились в освещенных солнцем волнах. Но около полудня вся стая, словно по сигналу, нырнула и исчезла навсегда.

Не только китов приходилось нам видеть у себя под плотом. Подняв камышовые циновки, на которых мы спали, мы могли сквозь щели между бревнами смотреть прямо вниз в прозрачную синюю воду. Если пролежать так некоторое время, то можно было заметить покачивавшийся грудной или хвостовой плавник, а время от времени и всю рыбу. Если бы щели были на несколько сантиметров шире, мы могли бы с полным комфортом лежать в постели с удочкой и ловить рыбу под своими матрацами.

Чаще всех увязывались за плотом золотые макрели и лоцманы. Начиная с того момента, когда первые золотые макрели присоединились к нам в течении Гумбольдта за бухтой Кальяо, не проходило дня за все время путешествия, чтобы мы не видели извивавшихся вокруг нас крупных экземпляров. Что привлекало их к плоту, мы не знали; может быть, они испытывали таинственное влечение к тому, чтобы плавать в тени, имея над собой движущуюся крышу; или же их привлекала пища, которую они находили в нашем огороде из водорослей и ракушек, бахромой свисавших со всех бревен и рулевого весла. Обрастание началось с тонкого ровного слоя зелени, но затем зеленые наросты водорослей стали увеличиваться с изумительной быстротой, так что «Кон-Тики», карабкаясь по волнам, имел вид какого-то бородатого морского божества. А среди зеленых водорослей было любимое убежище крохотных мальков и наших безбилетных пассажиров — крабов. Одно время плот заполонили муравьи. В некоторых бревнах были мелкие черные муравьи, и когда мы очутились в море и древесина стала пропитываться влагой, муравьи выползли и перебрались в спальные мешки. Они были повсюду и так кусали и мучали нас, что мы начали опасаться, как бы они не выжили нас с плота. Но постепенно, когда в океане нас стало все чаще заливать волнами, муравьи поняли, что эта обстановка не для них, и лишь несколько единичных насекомых выдержали переезд через океан. Лучше всего, наряду с крабами, чувствовали себя на плоту морские уточки32 длиною в 25—40 миллиметров. Они размножались сотнями, в особенности на подветренной стороне плота, и, как только мы отправляли взрослых рачков в суповой котел, молодые личинки укоренялись и принимались расти. Рачки эти обладали свежим и приятным вкусом; для салата мы набирали водоросли — он тоже был съедобен, но не так хорош. Фактически мы ни разу не видели, чтобы золотые макрели кормились в огороде, но они то и дело поворачивались своим блестящим брюхом вверх и подплывали под бревна.

Золотая макрель — тропическая рыба с блестящей окраской — обычно бывает длиной от 100 до 135 сантиметров и имеет сильно сплющенное туловище с очень высокой головой и шеей. Однажды мы вытянули на плот рыбу длиной в 143 сантиметра; ее голова имела в вышину 37 сантиметров. Расцветка золотой макрели великолепна. В воде она переливается синими и зелеными красками, как мясная муха, и сверкает золотисто-желтыми плавниками. Но когда мы вытаскивали их из воды, иногда наблюдалось странное явление. Умирая, рыба постепенно меняла окраску, становясь сначала серебристо-серой с черными пятнами, а в конце концов сплошь серебристо-белой. Это продолжалось четыре-пять минут, а затем снова медленно восстанавливалась прежняя окраска. Даже в воде золотая макрель иногда меняет, как хамелеон, свой цвет; часто мы замечали «новую разновидность» блестящих рыб медного цвета, которые при ближайшем знакомстве оказывались нашими старыми спутниками — золотыми макрелями.

Высокий лоб придавал золотой макрели сходство с бульдогом со сплющенными боками; и когда хищник бросался, как торпеда, в погоню за удирающей стаей летающих рыб, он своим лбом рассекал поверхность воды. Если золотая макрель бывала в хорошем настроении, она поворачивалась на бок, быстро проносилась вперед, подпрыгивала высоко в воздух и, как блин, плашмя шлепалась обратно; такие прыжки повторялись через одинаковые промежутки времени и каждый раз сопровождались столбом брызг. Едва она успевала погрузиться в воду, как снова появлялась для следующего прыжка и снова для следующего, перелетая через волны. Но когда она была в плохом настроении, например когда мы вытаскивали ее на плот, тогда она кусалась. Торстейн несколько дней хромал и ходил с тряпкой вокруг большого пальца ноги, так как он угодил им в рот золотой макрели, которая не преминула воспользоваться случаем сжать челюсти и впиться зубами несколько сильней, чем обычно. По возвращении на родину нам пришлось услышать, что золотые макрели иногда нападают на купающихся людей и съедают их. Это было плохим комплиментом для нас, если принять во внимание, что мы ежедневно купались среди золотых макрелей, не вызывая в них особого интереса. Все же они были опасными хищниками, так как мы находили в их желудках и кальмаров и целых летающих рыб.

Летающие рыбы были излюбленной пищей золотых макрелей. Если на поверхности воды что-то всплескивало, они опрометью бросались туда в надежде, что это летающие рыбы. Часто в дремотные утренние часы, когда мы, щурясь, вылезали из каюты и еще полусонные окунали зубную щетку в океан, мы сразу же просыпались, подскакивая от неожиданности при виде пятнадцатикилограммовой рыбы, которая молнией вылетала из-под плота и разочарованно тыкалась носом в зубную щетку. Случалось, что мы спокойно сидели за завтраком на краю плота, а в это время золотая макрель выпрыгивала из воды и с такой силой шлепалась на бок, что морская вода окатывала наши спины и попадала в еду.

Однажды, когда мы сидели за обедом, с Торстейном произошел случай, какой бывает только в самых невероятных охотничьих рассказах. Он внезапно положил вилку и опустил руку в океан; прежде чем мы поняли, что случилось, вода забурлила, и большая извивающаяся золотая макрель очутилась среди нас.

Оказывается, Торстейн схватил конец лесы, медленно проплывавшей мимо нас, на другом конце которой висела на крючке совершенно ошарашенная золотая макрель, оборвавшая лесу Эрика, когда тот рыбачил несколько дней тому назад.

Не проходило дня без того, чтобы шесть, семь золотых макрелей не сопровождали нас, кружа вокруг плота и под ним. В плохие дни их могло быть только две или три, но зато назавтра их появлялось до тридцати или сорока. Обычно достаточно было предупредить кока за двадцать минут, если мы хотели получить к обеду свежую рыбу. Тогда он привязывал кусок шпагата к короткой бамбуковой палке и насаживал на крючок половину летающей рыбы. Золотая макрель являлась в мгновение ока, в погоне за крючком бороздя головой поверхность воды, а за ней по пятам следовали еще две или три. Это была увлекательная рыбная ловля, а мясо только что пойманной золотой макрели было плотное и превосходное на вкус, напоминая одновременно треску и семгу. Оно не портилось два дня, а большего нам и не надо было, так как рыбы в океане водилось достаточно.

Знакомство с лоцманами происходило у нас иным путем. Акулы приводили их и после своей смерти оставляли нам для усыновления. Уже вскоре после нашего отплытия плот посетила первая акула. А затем они стали почти ежедневными гостьями. Иногда акула просто подплывала, чтобы осмотреть плот, и, описав вокруг один или два круга, отправлялась дальше на поиски добычи. Но чаще акулы пристраивались за кормой, как раз позади рулевого весла; там они лежали совершенно бесшумно, переводя взгляд с одного борта на другой, и лишь изредка чуть-чуть шевелили хвостом, чтобы не отстать от спокойно двигавшегося плота. Серо-голубое туловище акулы, находившейся у самой поверхности воды, в лучах солнца казалось буроватым; оно поднималось и опускалось вместе с волнами, так что спинной плавник все время угрожающе выступал из воды. Если море было бурным, то волны иногда поднимали акулу гораздо выше плота, тогда она величественно плыла к нам в сопровождении суетливой свиты маленьких лоцманов, державшихся перед ее пастью, и мы видели ее всю целиком, как в стеклянном ящике. В течение нескольких секунд нам казалось, что и акула и ее полосатые спутники вот-вот окажутся на самом плоту, но затем плот грациозно наклонялся в подветренную сторону, взбирался на гребень волны и спускался по другую сторону ее.