Цепи алых песков (СИ) - Емельянов

— А если они согласятся? — подливая воду на рис, тихонько спрашивает он, закрывая котёл крышкой, и подходя на пару шагов к божеству, что орех протянет ему, заставив мягко улыбнуться. — Что ты будешь делать тогда?

— Я приму их, — без тени сомнения отвечает Аль-Ахмар, скрещивая руки на груди. — Посмотрю что они из себя представляют, а потом окончательно решу что с ними делать. Они немного дикие, поэтому решили что могут так нагло заявиться к нам в постель…

Тот спокойно фыркнет, разгрызая плод. Такой странный вкус… Если засахарить, будет похоже на миндальную начинку в одном праздничном блюде. Печенье в форме лотоса, точно… Они с дочерью Алисы готовили его довольно частно, и плевать, что достать в городе ветров их было довольно сложно. Спустя пару неудачных попыток, они стали у них получаться. Капитан протягивает часть ядра ореха богу, приподнимая уголки губ. Это так странно, Аль-Хайтам ни разу на малышку Кли не похож, но ощущения почти не меняются. Он прислоняется ухом к его плечу и закрывает глаза, осознавая то, насколько правильный выбор был им сделан.

Аль-Ахмар не травит ему души, не держит руку на горле, не прислоняет остриё меча между лопаток. Утешение в руках бога, ему, как рождённому в пустошах гордыни, должно казаться противным, но он всё ещё с ним. Уже осознанно добровольно. Хочется засмеяться, но он позволяет себе лишь тень улыбки, коротко целуя его плечо. Прекрасный, настолько, что хочется забыть обо всём.

И хочется спросить ему, что будет дальше, что будет если небо обратит на них взор, или заявятся незваные гости, если они хлынут сюда морем, и едва ли они успеют умереть… Он хмыкает, обнимая того за руку. Всё будет хорошо, никто не тронет его здесь, никто не позволит почувствовать себя как прежде бессильным, ненужным… Не позволят и шальной мысли о том промелькнуть.

Бог к нему добр, и Кэйа благодарен за это. Благодарен за милосердие, не то жестокое, что было приютом на землях ветра, не усмешкой, подачкой от бывшего богини любви, за то, что обратилось заботой, крепко-накрепко сердце его привязывая к пустынному божеству. И если бы его просили о фанатичной вере, быть может, позабыл бы он обо всём, опустившись перед ним на колени.

Но о вере его не просят, просят лишь о любви, самой светлой, той, о которой поют барды и пишут книги. И он выполняет эту простую просьбу, прогнав прочь из мыслей своих Альбедо. Ничто не стоит его безумства. Цена слишком высокая, и если бы та была лишь его свободой… Ни его жизнь, ни благосклонность бога — не стоят фантомной надежды на свободу. Не теперь, когда сердце, прикормленное лаской, самостоятельно отдалось в руки бога, и наверняка не захочет их покидать.

Бог не исчезает, не говорит загадками, на заставляет мучиться от недосказанностей. Как бы сильно он ни любил гениального алхимика, тот не был способен ответит ему тем же в полной мере. Он всё ещё не совсем человек, и как бы он не пытался объяснить, тот никогда не осознает этого целиком. Будет пытаться подчинить логике, описать формулами, но чувства — иррациональная вещь, не описать, не отыскать закономерности.

Он кивает на слова бога. Не ему судить осиротевших созданий, пусть он делает с ними всё, что пожелает. И хоть он понимает, что сейчас, скорее всего, бог пощадит их, ему всё равно. Эти создания питаются его кошмарами и одновременно с этим позволяют себе назвать его тварью бездны. И пусть они правы, это всё равно очень неприятно. Он прикусывает губу, переведя взгляд на искру. Он так и не научился управляться с ними. И тяжело вздохнув, прежде чем отпустить того к ним, просит показать снова. И лишь после отлипает, позволяя тому отправиться за ответом.

Аль-Ахмар знает, аранары сделают правильный выбор, знает, что они не просто существа, безумно безобидные на первый взгляд. Богиня мудрости не могла создать их такими, не наделив знаниями и умениями, достойными её спутников.

Остатки чужого падения, ржавой грудой металла напоминают о себе. Он хмурится, но всё-таки не решается их разрушить. Пусть остаётся, как память о тех, кто убил их создательницу. Он стоит на железной руке, ожидая их. Пусть скажут ему своё решение. Готовы ли они смириться с его господством, или предпочитают встретить свою смерть в объятиях песка? Тот поднимается на самой границе, словно чувствует настроение своего господина, и тут же стихает, стоит тому ласково улыбнуться. Пески — подобны времени, мир — избыточен, Астарот — постигла справедливая участь, она должна была уйти вместе с изначальными богами. Но то совершенно не имеет значения, ведь вера в неё давно позабыта, подобно прекрасной богине цветов.

Аранары приветствуют его смиренным писком, склоняя перед ним свои головы… Он ждёт их ответа, не собирается подобно их предыдущей хозяйке понимать с полувзгляда, они — обуза, которую тот возьмёт на себя забавы ради. Аранары не вздумают вернуть ту к жизни, если не побуждать в них желания.

— Мы согласимся, но только если ты позволишь нам есть светлые сны раз в три сотни лун, — шепчут те, не решаясь поднять головы, грустны выражения их лиц, и хоть их много, хоть столпились они вокруг бога, не смеют смотреть на Дешрета, на чужое для них божество.

Аль-Хайтам усмехается, присаживаясь на колено. Протягивает самому старому из них руку и ласково улыбается. Разрешая это, он позволяет им находится подле возлюбленного, пока он в лесу, когда находится с крокодилами. Они будут рядом лишь потому, что смогут создать воспоминания, которые тут же жадно съедят. Главное чтобы тот не вздумал делиться с ними своей памяти о подшей гордыне, он отравит их ею, ведь те — чистый элемент, и пусть ему не страшна эрозия, заражать его скверной — ни в коем случае нельзя.

— Хорошо, пусть будет так… — спокойно ответит он, смотря в глаза самого старшего из них, и встретив свои слова их кивками, отпустит ручки чужие, следя за тем, как те разбегутся прочь.

Пусть остаются. Он не будет против, если те примут его сторону, а не тех, кто захочет разобраться в гибели Нахиды.

* * *

Тигнари грустно смотрит в небо, прижимает уши к голове, изредка краем глаза наблюдая за алхимиком, что после своего возвращения вернулся обозлённым на весь мир, как ему показалось. Он прикусывает губы, всё больше убеждаясь в том, что тот всё ещё возлюбленный.