Вот тако-о-ой! - Эдна Фербер

Два года, последовавшие за рождением Дирка, Селина вспоминала как-то смутно, как вспоминается сон, в котором нераздельно смешались ужас и счастье. Мальчик унаследовал живость матери, но был блондин, как его отец, и больше походил на последнего. Это был довольно неуклюжий и крепкий ребенок, веселый и предприимчивый, почти никогда не плакавший и не капризничавший. Когда ему минул год, у Селины родился второй ребенок – девочка, которая умерла тотчас же по рождении.

За эти два года Первус два раза болел серьезно. Это были так называемые приступы ревматизма, скручивавшие его обычно после посадок ранней весной, когда часто приходилось работать по щиколотку в воде. Он сильно страдал от боли во время этих приступов и бывал тогда похож на разъяренного быка. Половина жителей Ай-Прери была согнута и скрючена ревматизмом. Они передавали его в наследство своим детям вместе с этими сырыми полями, отнявшими у них здоровье и силы и все-таки благословенными в их глазах.

Соседи были очень внимательны к заболевшему де Ионгу. Женщины присылали разные голландские лакомства. Мужчины предлагали свою помощь в поле, хотя у них было своего дела выше крыши. Новый щегольской шарабан вдовы Парленберг часто можно было видеть под ивами во дворе де Ионгов. Вдова Парленберг, все еще не вышедшая замуж, привозила супы, цыплят, печенье, которые Селина упорно отказывалась пробовать. Вдова занималась благотворительностью. Чем несчастнее бывали ее ближние, тем больше душевного удовлетворения они доставляли ей, давая возможность проявить свою доброту и щедрость. Стоило ей услышать о чьей-нибудь болезни или о катастрофе, как она устремлялась к месту действия с подкрепляющим бульоном. И она любила, чтобы результаты ее благотворительности сказывались тут же, на глазах. Если она приносила свой бульон рано утром, то настаивала, чтобы пациент съел его тотчас же, хотя бы он и не был голоден.

– Съешьте все. Ешьте, пока он горячий. Вот вы уже лучше выглядите. Ну, еще ложку.

В бедственном положении де Ионгов она находила мелочное удовлетворение, маскируемое соболезнованием. Селина, слабая и измученная тяжелой второй беременностью, находила однако в себе силы отклонять попытки вдовы облагодетельствовать их. Вдова, шурша шелковыми юбками в убогой спаленке, где лежал Первус, сверлила Селину глазами, в которых жалость боролась с триумфом. В глазах же Селины, огромных на побледневшем личике, светилась воскресшая в ней гордость Пиков.

– Очень любезно с вашей стороны, миссис Парленберг, но я не люблю супа.

– Но это крепкий бульон из цыплят.

– Вот именно его-то мы и не любим, ни я, ни Первус. Но я уверена, что миссис Вурж найдет его превосходным. (Миссис Вурж – старая домоправительница Первуса, приходившая теперь иногда помогать Селине.)

Вот так прошли два года, наступил третий, а дом де Ионга все оставался непокрашенным, телега неподновленной, лошадь была по-прежнему одна.

Спустя три года после замужества Селина получила письмо от Юлии Гемпель, тоже вышедшей уже замуж. Письмо послано было по адресу Клааса Пуля и Жозина принесла его Селине. Со времени совместного учения в пансионе Фистер Селина не видела этого почерка и все же теперь узнала его сразу с легким волнением. Сидя на ступеньке кухонной двери в простеньком ситцевом платье, она прочла письмо.

«Милочка Селина!

Мне всегда кажется странным, когда на мои письма не отвечают; и я знаю, ты сочла, верно странным то, что я не ответила на твое.

Я нашла это письмо, написанное очень давно, когда на прошлой неделе разбиралась в маминых ящиках. Должно быть, ты писала как раз тогда, когда я была в Канзас-Сити, а мама спрятала письмо и ничего не сказала мне о нем. Я ее не упрекаю. Видишь ли, я писала тебе из Канзаса, но отсылала письма маме для пересылки тебе, потому что никак не могла запомнить этого нелепого адреса твоих хозяев в деревне.

Мама умерла три недели назад. На прошлой неделе я разбирала ее вещи – тяжелая обязанность, можешь мне поверить – и нашла два твоих письма, адресованных мне. Она их не уничтожила все же… Бедная мама!

Ну, дорогая Селина, ты, я думаю, и не знаешь еще, что я замужем. Я вышла за Майкла Арнольда из Канзаса. Арнольды были компаньонами папы, ты знаешь. Майкл начал работать с Па в Чикаго, когда Па оставил мясное и открыл какое-то другое дело; он очень разбогател, и у бедной мамы было в последние годы все самое красивое, и она была так счастлива… У меня двое ребят: Юджин и Полина.

Я становлюсь настоящей дамой из общества. Ты бы посмеялась, увидев меня. Я состою в Дамском комитете заботы об общественном благе.

Что ты на это скажешь?

Я думаю, ты слышала историю с инфантой Эулалией (испанской принцессой). Когда она прибыла в Чикаго на ярмарку…»

Селина, держа письмо в загрубевшей от работы руке, остановилась на миг, чтобы поглядеть на поля, расстилавшиеся вокруг нее, потом туда, где прерия сливалась с небом: вот ее мир. «Инфанта Эулалия». Она вернулась к письму…

«…прибыла в Чикаго, и миссис Поттер Пальмер должна была дать большой бал ради нее: миссис Пальмер – глава всего комитета и, надо тебе сказать, очень интересна – с седыми волосами, в черном бархате и бриллиантовом колье и всегда так чудесно одета.

Ну и вот – в самую последнюю минуту инфанта отказалась посетить бал потому, что она узнала, что миссис Пальмер – жена бывшего содержателя гостиницы. Вообрази себе. Конечно, ты помнишь знаменитый отель «Пальмер-Хаус».

Селина, с письмом на коленях, вспоминала…

В этот, третий, год их брака Селина начала работать в поле. Первус слабо протестовал, но он был болен, а овощи гнили в земле.

– Пускай пропадают, – возражал он. – Жены де Ионгов никогда не работали в поле. Ни мать моя, ни бабка. Это не женское дело.

Но Селина, после двух лет недомоганий и трудного процесса приспосабливания к новым формам жизни, теперь снова была здоровой и бодрой. Она даже снова была полна надежд – верный признак физического здоровья. И она ответила мужу коротко и решительно:

– Глупости, Первус. Работа в поле ничуть не тяжелее стирки, глаженья, уборки или стряпни у горячей плиты в августе.

– Не женская работа.

– Женская работа в доме – это самая тяжелая работа в мире. Оттого-то вы, мужчины, и не хотите браться за нее.

Селина стала часто брать маленького Дирка с собой в поле и усаживать его на кучу пустых мешков в тени, пока она работала. Он неизменно сползал с этого трона и начинал копаться в теплой черной земле. Или принимался «помогать» матери перекатывая своими ручонками большую свеклу и отскакивая назад всякий раз, как какой-нибудь корень задевал его.

– Гляди-ка. Да он уже настоящий фермер, – посмеивался Первус.