Работы. Мемуар - Александр Феликсович Борун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что касается меня, то Мордкович предложил мне придумать себе другую тему для работы. Главное, не эту. А раз я не очень понимаю, как это, самому придумать тему. то скатертью дорога. Впрочем, пообещал до защиты диссера не увольнять. Но своего обещания не сдержал. Выгнал раньше. Может, вынужденно. Потому что вообще из его лаборатории выгнали практически всех. Денег не было, институт решил экономить на зарплате сотрудников отчасти чужой ему лаборатории. Формально её не закрыли, потому что в ней остались начальник, одна прикомандированная сотрудница другого института (как я в МИСиС, ЦНИТИ и других местах работал) и один-единственный подчинённый, кстати, из группы Данилина и уже защитившийся. Видимо, как самый умный и, наверное, взявший откуда-то понравившуюся Мордковичу новую тему. Если ту, которой потом занимался, то это фотоника. Но я подозреваю, хотя мне стыдно таких моих подозрений, что дело не в его уме. Хотя он и правда умный, ничего не хочу сказать против. А в том, что он был женат на секретарше директора института. Но это слухи.
Тут прорезался дядя. Который «шансонетка». Я к нему совершенно не собирался обращаться. Как-то в голову не пришло. А он позвонил и сообщил, что ничего не может сделать. Потому что у него самого неустойчивое положение. Ну, я на него и не рассчитывал, не очень понимаю, зачем он звонил. Видимо, он думал, что я на него рассчитываю? Но тогда почему, как он думал, я не звоню? Нусутх.
Так формально закончилась моя работа в ИПТМ. Впрочем, ещё деталь. Всем уволенным выдали в Черноголовке последнюю зарплату тогдашними пятитысячными, кажется, синими бумажками, большой пачкой, причём особой радости от огромной зарплаты как-то никто не проявлял, видимо, слыша внутренним слухом, как где-то работает печатный станок и во множестве выпускает всё быстрее дешевеющие деньги. Этот яркий образ я услышал от своего друга и родственника Алика Суханова, в связи с эпизодом выдачи зарплаты у него на работе. А в дополнение (даже не вместо части зарплаты) выдали по большой бутыли, литра на три, жидкой валюты – спирта. Я напрасно понадеялся на стеклянную притёртую пробку и зря положил пачку денег в рюкзаке рядом с бутылью. Типа, и то деньги, и это. Спирт из неё немного подтекал и деньги промочил. А, надо сказать, это только против воды типографская печать на деньгах устойчива, против спирта, как оказалось, не совсем. Рисунок сохранился… Не то чтобы бумажки стали равномерно синенькие… Но побледнел, а фон из белого стал голубым. В результате деньги стали похожи на изготовленные на плохом ксероксе фальшивки. Впрочем, их удалось сдать в банк, где определили, что деньги всё же настоящие, хотя и пострадали в конкуренции с жидкой валютой. Примерно так, как можно сдать порванную купюру, так и их приняли. Конечно, пока я нашёл эту возможность, прошло некоторое время, за которое они ещё подешевели, но жаловаться мне не на кого, сам сглупил.
Это был не совсем тот момент, когда зарплату работникам выдавали продукцией, выпускаемой их предприятием. Тогда выдавали деньгами, в основном, но всё больше и больше. А вот через некоторое время, поехав с Аней в Тульскую область к её родственникам, мы узнали, что рабочие местного сахарного завода получают зарплату мешками сахара. И им ещё повезло, они могли его пустить на заготовку варенья, да и поменять на что-то довольно легко. Хотя лучше чуть подальше отъехать от завода и места жительства его рабочих. Хуже было работникам недалеко расположенного завода телевизоров. Они получали зарплату телевизорами, а поди его поменяй на что-нибудь нужное в кризис. Ещё найди сперва человека, у которого нет телевизора. А когда мы оттуда уезжали… туда-то мы брали билеты в Москве и ничего странного не заметили… а вот там оказалось, что билетов в кассе нет совсем вообще никаких в принципе. Но! Нам любезно подсказали, что проводники получают зарплату билетами. Надо просто подойти к поезду, найти вагон, где есть свободные места, и проводник с удовольствием их продаст. Действительно, так и оказалось.
В данилинском институте я между тем делал вид, что всё в порядке. А то бы как минимум заново пришлось оформлять кучу бумажек, а то и вовсе защита оказалась невозможной. А они, кажется, делали вид, что мне верят, хотя на самом деле только от хорошего отношения к Данилину.
К моменту защиты мне были уже не страшны всякие там замечания и вопросы. Хотя вообще-то у меня есть страх перед аудиторией, при докладах на конференциях его приходится преодолевать. Но тут, как рассказывал и показывал Данилин, я для ответов на вопросы подбоченивался и говорил «Ха!». И потом уж отвечал. Не уверен, что он адекватно изобразил, наверное, это было художественное преувеличение. Впрочем, кажется, даже в его изображении я не забыл правило докладчика не говорить спрашивающему «как я уже сказал в докладе…», с намёком «а вам бы следовало слушать…». Он имеет право не слушать. Может, спал, может, думал о чём-то важном, а может, я сам так плохо сказал, что это, как говорится, не прозвучало. Надо делать вид, что ответ на вопрос не повторяет часть доклада, а звучит как бы впервые. Наоборот, будь доволен, что не надо импровизировать.
По поводу работы я зашёл было в МИСиС, но там все были в панике по поводу предстоящих увольнений. Кого уволить? Кого оставить? Куда уж тут ещё меня брать на работу. И я устроился для начала сторожем, потом техническим писателем, а уж потом всё-таки попал в МИСиС. Но перед тем, как все эти места работы описывать, надо восстановить пробел и написать про ЦНИТИ.
Увеличение научного багажа
за время работы в ИПТМ можно проследить по количеству публикаций. После Саратова, как я упоминал, их было всего 7. В ИПТМ добавилось ещё 20. Причём журналы стали более весомыми. Часть публикаций была в зарубежных журналах. И, конечно, никаких университетских сборников, это вообще для студентов. К анализу различных образцов методом Оже-спектроскопии добавились, правда редкие, темы улучшения самого метода. А также заявки на изобретения. Но их оформление – заслуга Данилина.
Вот только кому теперь их показывать? Казалось, науке конец.
Центральный научно-исследовательский технологический институт
Все фамилии чота забыл. Плохая память на лица и имена. Надеюсь, зато запомнилось самое интересное.
Когда меня отправили в Кунцево, первая жена меня уже выгнала, и я снял комнату поближе к работе. Правда, одновременно я как бы оставался
