Поэмы Оссиана - Джеймс Макферсон

* В оригинале поэма называется Duan na nlaoi, т. е. _Песнь гимнов_, вероятно, по причине множества лирических отступлений от темы, подобных этой песне Фингала. Ирландские историки прославляли Фингала за мудрость установленных им законов, поэтический дар и умение предвидеть события. О'Флаэрти доходит до того, что утверждает, будто и в его времена законы Фингала продолжали действовать.

** Пусть читатель сравнит это место с тремя последними стихами XIII главы книги Исайи, где пророк предсказывает разрушение Вавилона.

Так пел Фингал в день своей радости. Тысяча бардов его сидели, склонившись, и внимали голосу короля. Тот голос подобен был звукам арфы, принесенным дыханьем весны. Дивны были мысли твои, о Фингал! Зачем не дана Оссиану сила твоей души? Но ты высишься среди всех один, отец мой, и кто может сравниться с владыкой Морвена?

Ночь прошла в песнях, и утро вернулось в радости. Показались седые головы гор, и улыбнулся лазурный лик океана. Белые волны сновались вкруг дальней скалы. Серый туман медленно поднимался над озером. В образе старца двигался он вдоль тихой равнины. Огромные члены не шевелились, ибо дух поддерживал его в воздухе. Достигнув чертога Сельмы, он пролился кровавым дождем.

Один лишь король созерцал это ужасное зрелище, предвещавшее гибель народа его. Молча вошел он в чертог и копье отцовское взял. Кольчуга звенела на его груди. Вкруг него собрались герои. Молча взирали они друг на друга, примечая взгляды Фингаловы. На лике его они видели знаменье битвы, на копье его - гибель дружин. Тысячу щитов они сразу прияли, они обнажили тысячу мечей. Засверкал чертог Сельмы, раздалось бряцанье оружия. Завыли серые псы на дворе. Немы уста могучих вождей. Все взирали на короля, копья свои приподняв.

"Сыны Морвена, - начал король, - не время теперь наполнять чаши. Близ нас сгущается битва, и смерть над страною нависла. Некий дух, друг Фингалов, остерегает нас от врага. С берегов мрачно-бурного моря? идут к нам сыны чужеземцев, ибо с водной пучины явился сей грозный знак опасности Морвену. Пусть каждый возьмет копье свое тяжкое, каждый отцовским мечом препояшется. Пусть темный шлем накроет голову каждому, и кольчуга сверкнет на каждой груди. Битва сбирается, словно буря, и вы скоро услышите рыкание смерти".*

*

Каждый потщися и дрот изострить свой, и щит уготовить...

Гомер [Илиада], II, 382.

Пусть каждый

Наденет адамантовый доспех,

Надвинет шлеи и крепко щит округлый

Перед собой сожмет иль над собой,

Затем что, мыслю я, не мелкий дождик,

Но град горящих стрел на нас падет.

Мильтон [Потерянный рай, VI, 541].

Герой устремился на брань перед войском своим, словно туча перед грядою воздушных огней, когда они разливаются по небу ночному и мореходы предвидят бурю. На вересковой вершине Коны стояли они. Белогрудые девы смотрели, как высились воины, подобные деревам, и, предвидя смерть своих юношей, в страхе озирались на море. Белые волны казались им парусами далекими, и слезы текли по их щекам.

Встало солнце над морем, и мы корабли вдалеке увидали. Они надвинулись, словно морской туман, и извергли на берег юных своих ратоборцев. Меж ними стоял их вождь, как олень среди стада. Щит его обит золотом, и величаво ступал властитель копий. Он двигался к Сельме, за ним - его тысячи.

"Поди с песнею мира, - молвил Фингал, - поди, Уллин, к королю мечей. Скажи ему, что могучи мы в битве и неисчислимы тени врагов наших. Но славны те, кто в чертогах моих пировал! Они показывают в дальних странах оружие моих праотцев,** сыны чужеземцев дивятся и благословляют друзей племени Морвена, ибо слава наших имен далеко простерлась и властители мира трепещут среди своего народа".

** У древних шотландцев был обычай меняться оружием со своими гостями, и это оружие долго сохранялось в разных семействах как памятник дружбы, существовавшей между их предками.

Уллин пошел с песнею. Фингал на копье оперся, он видел врага могучего в бранных доспехах и благословил чужеземца.

"Сколь величаво ты шествуешь, сын океана! - молвил король лесистого Морвена. - Меч на бедре твоем - луч могущества, копье твое - ель, что с бурями спорит. Изменчивый лик луны не шире щита твоего. Румяно лицо твое юное, вьются мягкие кудри. Но это дерево может пасть, и память о нем погибнет. Дочь далекой земли будет в тоске смотреть на зыбучее море; дети скажут: "Мы видим корабль, может быть, то король Балклуты". Слезы польются из глаз их матери. Думы ее будут о том, кто почиет в Морвене".

Так говорил король, а Уллин меж тем пришел к могучему Картону; юн опустил пред ним на землю копье и запел песнь мира.

"Явись на пиру Фингала, о Картон, пришелец с бурного моря, раздели пир короля или копье войны подними. Неисчислимы тени наших врагов, но прославлены друзья Морвена.

Взгляни на это поле, Картон, много на нем вздымается зеленых холмов с мшистыми камнями и шуршащей травой - это могилы врагов Фингаловых, сынов зыбучего моря".

"Говоришь ли ты слабому воину, бард лесистого Морвена? - Картон спросил. - Разве мое лицо бледнеет от страха, сын миротворных песен? Так зачем же ты мнишь помрачить мою душу былью о павших? Рука моя в битвах окрепла, слава моя далеко простерлась. Поди к слабосильным бойцам, их проси покориться Фингалу. Разве не видел я павшей Балклуты? Так стану ли я пировать с сыном Комхала, с сыном того, кто спалил чертог моего отца? Молод я был и не знал, почему юные девы рыдали. Дыма столпы, превыше стен поднимаясь, веселили мой взор. Часто я озирался, и мне весело было смотреть, как наши друзья по холмам убегали. Но когда пришли годы юности, я увидел мох на моих поверженных стенах; со вздохом встречал я утро и слезами ночь провожал. "Ужели я не сражусь с детьми моих супостатов?" - так говорил я себе. И я буду сражаться, о бард, я чувствую силу души своей".

Окружили героя его ратоборцы и вдруг обнажили блистающие мечи. Он стоял среди них, как столп огня, слезы застыли в его глазах, потому что он думал о павшей Балклуте, и воспрянула стесненная гордость его души. Искоса взглянул он на холм, где сверкали оружием наши герои; копье сотряслось в деснице его, и, вперед наклонясь, он, казалось, грозил королю.

"Пойду ли я сразиться с вождем? - молвил Фингал в душе своей. Остановлю ли его посредине пути, прежде чем слава его поднимется? Но будущий бард тогда, видя могилу Картона, скажет: "Окружали Фингала тысячи его ратников, когда пал благородный Картон". Нет, бард времен грядущих, не умалить тебе славы Фингаловой. Герои мои сразятся с юношей, а Фингал станет смотреть на битву. Если он победит, тогда устремлюсь я в силе своей, как ревущий поток Коны.

Кто из моих героев хочет встретить сына бурного моря? Много воинов его на бреге, и сильно копье его ясенное".

Катул * восстал в силе своей, сын могучего Лормара; за вождем следуют триста юношей - племя его родимых потоков.** Слаба десница его против Картона, - он пал, и герои его бежали.

* Cath-'huil - _око битвы_.

** Это место показывает, что кланы существовали еще во времена Фингала, хотя основа у них была иная, чей у современных кланов на севере Шотландии.

Коннал *** сызнова начал битву, но сломилось копье его тяжкое; связанный, лежал он на поле, а Картон гнал его рать.

*** Мудрость и доблесть этого Коннала прославлены в древней поэзии. На севере еще существует небольшое племя, утверждающее, что происходит от него.

"Клессамор, - спросил король Морвена,* - где копье силы твоей? Можешь ли ты взирать, как у потока Лоры связан Коннал, твой друг? Восстань в сиянии стали своей, о друг Комхала. Да познает Балклуты юноша силу племени Морвена".

* Фингал не ведал тогда, что Картон - сын Клессамора.

И восстал он в мощи стали своей, потрясая седыми кудрями. Вздел он щит и устремился вперед, исполненный доблестной гордости.

Картон, стоя на вересковой скале, увидал, что герой приближается. Было любо ему смотреть на грозную радость лица его, на силу, увенчанную седыми кудрями. "Подниму ли копье свое, - сказал он, - что поражает врага лишь единожды? Или словами мира я сохраню жизнь ратоборца? Величава поступь преклонных годов, любезен закат его жизни. Может быть, это возлюбленный Мойны, отец колеснице властного Картона. Часто слыхал я, что он обитает у потока звучного Лоры".

Так говорил он, когда подошел Клессамор и высоко поднял копье свое. Юноша принял удар щитом и промолвил слова мира. "Воин с седыми кудрями, разве юноши ваши не в силах поднять копье? Разве сына нет у тебя, чтобы щитом прикрыть отца и встретить десницу юного? Разве нет уже больше любезной твоей супруги иль над могилами сынов твоих плачет она? Не королевского ли ты рода? И будет ли слава мечу моему, если падешь ты под ним?"

"Велика она будет, сын гордыни, - сказал Клессамор бесстрашный. - Я прославился в битвах, но никогда не называл врагу имени своего.** Сдайся мне, сын волны, и ты узнаешь, что след моего меча остался на многих полях".

"Я никогда не сдавался, властитель копий, - отвечал с благородной гордостью Картон. - Я тоже сражался в битвах и предвижу грядущую славу свою. Не презирай меня, вождь мужей, сильны и рука моя и копье. Возвратись к друзьям своим, и пусть сразятся молодые герои".