Бог из машины - Людмила Астахова

– У меня создалось впечатление, что она… если и не скрывается, то все равно желала бы сохранить инкогнито и как можно меньше попадать в поле зрения властей, профессор. Учитывая последние события… – Эгнайр чуть брезгливо сморщил нос. – Вообразите, меня обыскивали на границе, приняв за ролфийского шпиона!

– Эгнайр, – строго заметил господин Лау. – Должен ли я напоминать тебе о том, чем мы здесь занимаемся? Эта шпионская истерия, охватившая наш город, жалостно смешна, однако я считаю, что в некоторых случаях стоит даже слегка перегнуть палку, чем раскаиваться потом в собственной недальновидности. Если толпа полупьяных школяров и перепуганных лавочников повесит на фонарях десяток-другой подозрительных бродяг, пусть так. Они – несчастные ослепленные животные, ущербные по самой своей природе. В свое время мы используем это их свойство, а пока – пусть их галдят! Чем сильнее они будут бояться – божков, духов, ролфи, шуриа… – тем проще нам будет ими потом управлять. Мне нужно возвращаться к работе, юноша. Ступай и не спускай глаз с нашей находки. И найди благовидный повод, чтобы заманить ее на собрание. Возможно, ей станет любопытно пообщаться с сородичем, как знать?

Алезандез Лойх, Благой тив

Еще один ясный солнечный денек! Тив Алезандез в несколько меленьких глоточков допил свою утреннюю кадфу и деловито звякнул в серебряный колокольчик. Пора-пора, петух пропел: «Пр-ри-иниматься за р-работу!»

В отличие от большинства своих сородичей, Алезандез Лойх просыпался с первыми лучами солнца, а на покой отправлялся еще до восхода первой из лун. Конечно, диллайн, можно сказать, ночные птицы, однако в сознании обывателей ночью творятся исключительно темные дела, а глава Малого Эсмонд-Круга был весьма внимателен в общественному мнению. Полностью перестроиться на не слишком-то удобный ритм жизни ему удалось далеко не сразу, однако если уж тив Алезандез за что-то брался, то делал это хорошо. С имперскими предрассудками и заплесневелыми традициями следует безжалостно бороться. Где, на каких скрижалях, скажите на милость, золотом выбито, что эсмонд должен быть суров, спесив и мрачен? К чему корчить такие величественные мины, что все окружающие сразу же начинают скорбеть животом? Придет пора, и даже от ритуального длиннополого одеяния можно будет отказаться, сменив его на модный сюртук и шелковый галстук, а торжественные песнопения при служениях переделать на что-нибудь, более близкое непритязательным вкусам обывателей. К примеру, хоровое пение на современный лад, и не исключено, что с плясками. Религиозные обряды должны быть народу не только понятны, но и интересны. А значит, придется подстраиваться ко все ускоряющемуся шагу времени. Пусть твердолобые фанатики вроде Хереварда выстраивают на пути прогресса баррикады замшелых догм. Умный человек не пытается противостоять стихии, он ищет способ ее использовать. А у тива Алезандеза пока что не было оснований считать себя дураком.

– Заставляете себя ждать, Сид! – недовольно каркнул эсмонд, и вошедший в кабинет с сафьяновой папкой под мышкой красавец, будто бы спорхнувший со страниц модного журнала, едва заметно поморщился.

Тив Алезандез довольно усмехнулся. Природа наградила его не только исключительно светской внешностью, но и голосом, совершенно не подходящим для чтения проповедей и молитвенного пения. Резкий, скрипучий и пронзительный, более всего он напоминал вороний грай, и представитель Эсмонд-Круга в Свободных Республиках отлично о том знал. Он и на вид напоминал раскормленного ворона, и каркал так же. Зато какой отличный способ добавить бодрости и прыти подчиненным! Умный человек даже недостатки свои обращает в достоинства, не так ли?

– Опять блудили, милейший? – безжалостно, с какой-то язвительной игривостью осведомился тив Алезандез. – Смотрите, доиграетесь с вашими бабочками, дружочек. Здесь вам не Саннива! Извольте соблюдать должный вид и избавляться от примет ваших ночных игрищ, когда являетесь на доклад. Я не для того вытащил вас из «святого курятника» Хереварда, чтобы вы меня компрометировали. Внешняя умеренность и безусловная аккуратность в связях, мой дорогой Форхерд! Кто вам мешает посещать наше собственное заведение, где бабочки, по крайней мере, не растреплют по всему Идберу о ваших пристрастиях? – и совершенно неформально подмигнул. – Ну-с, к делам, к делам! Что наши шантийские змейки?

Тив Форхерд Сид, из высших иерархов синтафского Эсмонд-Круга превратившийся в личного помощника главы Круга конфедератского, игривостью и шуточками нынешнего патрона не обольщался, равно как и не смущался его упреками. Алезандез Лойх и сам не дурак пошалить с «бабочками» и набить объемистое, совсем не по-диллайнски кругленькое брюшко изысканными яствами да запить все это шипучим вином. Однако идберранские реалии действительно отличались от имперских в том смысле, что конфедератские толстосумы своим порокам предпочитали предаваться за наглухо закрытыми дверьми, на людях демонстрируя преданность семейным ценностям и высочайшую мораль. Чем выше, тем лучше. И считаться с чистеньким ханжеством конфедератов приходилось даже эсмондам. Особенно если эти эсмонды намеревались выжить и сохранить силы в стремительно меняющемся мире. Тив Форхерд предпочел захватывающие перспективы должности личного помощника Алезандеза амбициям и обреченным трепыханиям синтафских неудачников. Херевард Оро уперся и вот уже который век твердит свое «Вера есть Сила!», будто токующий глухарь, не слыша шагов охотника по палой хвое и щелчка взводимого курка. А тив Алезандез, поглаживая брюшко и меленько содрогаясь то ли от хихиканья, то ли от сытой икоты, говорил как бы между прочим вещи, от которых Форхерда Сида, тоже в общем-то, не мальчика, бросало то в жар, то в холод. «Вера есть Сила, как любит говаривать Херевард. Хе-хе. Но что же в действительности есть наша Вера, дорогой мой Форхерд? Станем ли мы обожествлять корову за то, что она дает сладкое и жирное молоко? Нет, мы будем холить ее и лелеять, но не сочтем же буренку существом, равным себе, верно?» Пример с коровой был любимым у тива Алезандеза в немалой степени еще и потому, что во всей Конфедерации не найти было большего любителя парного молочка и жирных сливок. «Наша беда в том, что Херевард мало того, что уверовал в разумность и божественность нашей коровы, так еще и приучил ее жрать один лишь клевер да люцерну! Конечно же, теперь, когда кормовая база прискорбно уменьшается, наша упрямая скотина упирается рогом! Но ничего, дружочек, ничего. Лаской, терпением и твердостью можно выдрессировать даже горного медведя. Подохнуть с голоду не захочет ни человек, ни зверь, ни Предвечный. Постепенно мы приучим его кушать то, что сможем положить ему в кормушку».