Ветер с горечью полыни - Леонид Левонович

Вот и вечер. Ева с Иринкой пошли в магазин, а я с внуком. Он вновь заснул. О, как он спит! Руки полусогнутые в кулачки, ноги, как у лягушки, согнуты в коленки и раскинуты в стороны. Здоровенький, хороший мальчик растет. О том, что в его жилах не течет моя кровь, стараюсь не думать. С Кастусем отношения хорошие, невестка как-то призналась, что завидует нашей дружбе. Вот выдадим замуж Ирину, будет у нас еще внук или внучка. Жизнь продолжается. Будем сеять, Беларусь!

16 сентября. Понедельник. В выходные ездили с Евой на дачу. Собирали опята, бруснику. Приятное занятие. Отдохнули с пользой. Надышались воздухом, настоянном на можжевельнике, на вереске. Есть в лесном воздухе аромат смолы-живицы и таинственный, горьковато-печальный запах желтой березовой листвы.

Тревожит положение в мире. Завтра начнется сессия нашего Верховного Совета. Кого выберут председателем? Будет претендовать и доктор наук Карпенко. Мало знаю его. Вряд ли, чтобы он прошел. Да и Позняк не пройдет.

18 сентября. Среда. Туманный день. Тепло, тихо. Слушаю по радио про сессию нашего парламента. В конце концов выбрали Стаса Шушкевича, сына белорусского поэта, узника бериевского лагеря, — председателем Верховного Совета Беларуси. Претендовали вчера он, Кебич, Карпенко и Заблоцкий. Позняк понял, что не пройдет. И не лез. После голосований остались Шушкевич и Кебич. Но ни один из них не набрал требуемого количества голосов. Сегодня Кебич свою кандидатуру снял, и Станислав Станиславович прошел. Я немного знаком с ним. Он принимал участие в одной нашей передаче. Надеюсь, он будет содействовать Возрождению.

19 сентября. Четверг. Слушаю, а изредка и включаю телевизор. Чтобы понаблюдать за работой нашего парламента. На глазах взрослеют депутаты. Нил Гилевич сделал интересный, аргументированный и эмоциональный доклад о символике: гербе, флаге, гимне. Некий ветеран начал цитировать историков-ортодоксов. Мол, бело-красно-белый флаг и «Погоня» — не наши символы. Вспыхнула дискуссия. И что интересно, многие депутаты, вчера говорившие на другом языке, сегодня выступали по-белорусски. Хорошо говорил президент Академии наук Платонов. Это очень талантливый ученый, патриот. Начал по-белорусски, потом признался, что трудновато выступать на родном языке, не хватает слов, поскольку отучен, как и все мы. Перешел на русский язык, отметил: «Мы все психологически изранены. Мы не машины. Все происходящее действует на нас». Символику горячо поддержали.

Сегодня на календаре — День чудес. И чудо произошло: утвержден бело-красно белый флаг и герб «Погоня». Жыве Беларусь!

Петро принялся читать запись за 27 сентября, но его прервал телефонный звонок. В трубке послышался басистый голос Володи Климчука, бывшего телевизионного коллеги, он много лет работал главным редактором литературно-драматической редакции, а теперь — директор издательства.

— Привет, старик! Ты так поздно сидишь на работе? Ну и стахановец! Затосковал по студии за время отпуска? Как отдохнул?

— Нормально. И грибы собирал, и баню строил, и землю копал.

— Значит, силы и мощи набрался. Самое время переходить ко мне.

— Как это — к тебе?

— Я ж тебе не раз говорил. Мой главный редактор — пенсионер. И что я хочу перетянуть тебя на эту должность. Ты агроном по образованию. А наше издательство имеет сельскохозяйственный профиль. Так вот, главный подал заявление. Ну, ему сказали: «Пора, братец…» Готовят место для бывшего цековца. Знаю его. Дуб дубом… Председатель Госкомпечати в отъезде. Скоро вернется. И тогда будет поздно. Его заместитель, наш куратор, против того цековца. Это он мне сказал, а председателю он так не скажет. Дорогой дружище, я тебе советую. Просто прошу. Сделай решительный шаг.

— Володя, так неожиданно. Нужно подумать. С женой посоветоваться.

— Жене скажи только одно. Будешь получать вдвое больше. Жду тебя завтра утром. Побеседуем. Я с восьми уже на работе. Можешь в половину девятого подъехать. Ну, так что? Ждать? Или искать кого другого? Времени у меня мало.

— Хорошо. Жди, — решительно сказал Петро.

Желание что-то записать в дневник сразу пропало: тут думать надо! Это ж не шуточки — такое предложение. Телевидению отдал почти двадцать лет. Обвел глазами свой кабинет. Почувствовал: жалко его покидать — больше десяти лет отсидел тут. Все знакомое до каждой щелочки, привычное, а там все новое: люди, дела, проблемы. В последнее время был недоволен своей работой, не нравилось новое руководство. Казалось, что готов попрощаться с голубым экраном, поскольку все, что там происходит, что показывает экран, это имитация жизни. Он все больше убеждался: телевизор — ящик для лентяев и дураков, поскольку передачи, дающие что-то уму и сердцу, — редкость.

Нужно отважиться. Вчера удивил земляк Андрей Сахута. Позвонил Петро ему на квартиру, трубку сняла Ада и начала что называется «рвать и метать»: такой идеалист муж, поехал в радиоактивную зону и начал работать рядовым лесничим! Бросил все: семью, друзей. Петро не верил своим ушам: секретарь обкома партии — и вдруг лесничий в радиоактивной зоне. Потом она добавила, что будто бы через три месяца его назначат главным лесничим в райцентре. Однако ж зачуханная Лобановка, нашпигованная радионуклидами, — не столица. Да могут и не назначить. Так и будет там сидеть до пенсии. Если доживет…

Ада говорила сумбурно, взволнованно, в голосе слышались раздражение, обида, злость, что не посоветовался, не послушался ее. Петру казалось, что у друга хорошая семья, и вдруг такие ярость и злоба.

Поторопился Андрей, подумалось Петру, мог бы пойти в издательство, хотя туда не взяли бы, раз отбиваются от цековского кадра, а вот на свое место на телевидении мог бы предложить. Мысли, мысли клубились в голове Петра Моховикова. Нужно быстрей домой. Что скажет Ева? Он предчувствовал, что она скажет. Когда услышала, что оклад там больше, посоветовала:

— Ну, то, может, стоит идти. А как туда добираться? Это ж далеко. Проспект Машерова…

Они начали обсуждать, как туда лучше доехать. Были разные варианты: автобусом, троллейбусом до остановки «Немига» или трамваем до метро. Пересадка, зато быстро.

Петро был благодарен Еве за понимание, спокойную рассудительность и терпимость. «Какое это счастье — иметь хорошую жену!» — подумал он. Вспомнил вчерашний разговор с Адой, понял, что между Сахутами отношения накалились. Похоже, она основательно допекла мужа, что долго ходит без работы. Потому Андрей и бросил Минск, может все кончиться разводом.

Утром Петро Моховиков был на проспекте Машерова. Шел не торопясь, приглядывался к зданиям, словно хотел все хорошо запомнить, поскольку, возможно, по этому маршруту придется ходить аж до пенсии. Миновал громоздкий Дом моделей, вот знаменитый магазин «Алеся» — заветный уголок столицы для всех женщин. Был он тут с Евой, но очень давно.

Петро плотней замотал шарфом шею, поскольку прямо в лицо дул влажный порывистый норд-вест, передернул плечами под кожаной курткой. Эту одежку ветер не пробивал, а коленям было холодно. Хватит пижонить, нужно носить подштанники, поущучивал себя Петро, глянул на часы — стрелки показывали двадцать минут девятого. Поддал ходу, поскольку опаздывать нежелательно, но и раньше припираться тоже не стоит, чтобы не подумал директор издательства, что тележурналист Петро Моховиков сильно жаждет занять кресло главного редактора. Правда, он и на телевидении имел, так сказать, адекватное кресло, однако же тут большие деньги.

Вот и Дом книги. Серая двенадцатиэтажная громада торцовой стеной жалась к широкому проспекту. Петро невольно подумал, что так давно живет в Минске, а в этом доме не был. Правда, книжный магазин «Светоч», размещавшийся сбоку, наведывал много раз. И вот теперь он будет ходить тут ежедневно. Вчера утром об этом и думать не думал. Интересна жизнь своими поворотами! В нем вызревала решимость принять предложение друга. Рикошетом развал КПСС оказал влияние и на его судьбу — раньше мог бы вмешаться ЦК и не отпустить его, нужно было бы сниматься с учета в одном райкоме, становиться на учет в другом. Жизнь упростилась. А может, наоборот, усложнилась? Больше будет бедлама? Чиновничьего самодурства?

Ровно в половину девятого Петро Моховиков переступил порог издательской приемной. В небольшой комнатушке за массивным столом сидела смугловатая девушка в очках и печатала на пишущей машинке. На светло-коричневой двери справа бросалась в глаза табличка «Директор», а слева на такой же двери было написано — главный редактор. Значит, кабинет за этой дверью может быть моим, подумал Петро, поздоровался и назвал себя. В этот миг дверь открылась. Владимир Климчук, высокий, грузный, также в очках на широком лице, басистым голосом произнес: