Ветер с горечью полыни - Леонид Левонович

В Могилев поезд пригрохотал под вечер. Стоял он тут аж двадцать минут, потому и договорились встретиться с Миколой Шандабылой. Вслед за пассажирами Андрей вышел из вагона и сразу увидел земляка, переваливавшегося навстречу. Высокий, грузный, краснолицый, в шикарном светло-сером костюме, но без галстука — воротник розоватой рубашки был расстегнут. Рубашка розоватого цвета неслучайна, чтобы не так в глаза бросалась краснота лица. Эта краснота, гладкость и ширина лица, а также круглое брюхо, выпиравшее из-под пиджака, ярко свидетельствовали, что заместитель председателя облисполкома по чернобыльским проблемам успешно побеждает радиацию. Своим видом он убеждал: «Вот я, мотаюсь по зоне, почти каждый день бываю в командировках, в отселенных деревнях — днюю и ночую на загрязненной территории, а меня и черт не берет».

Разве можно было узнать в нем того отчаянно-молодецкого танцора и гармониста, ловкого, легкого и с косою на сенокосе, и на вечеринке в плясках? Земляки обнялись. Николай Артемович похлопал Андрея по плечу, пристально глянул в глаза, будто искал приметы грусти и душевных терзаний у безработного обкомовца. И, конечно же, нашел их, поскольку Андрей похудел за последнее время, и плечи как-то по-старчески опустились. Но обратился земляк нарочито весело:

— Ну, выглядишь бодро. Молодцом! Не горюй! Все утрясется. Лихо перемелется, и снова хорошо будет.

— Ой, боюсь, долго лихо будет хозяйничать, — невольно вздохнул Андрей.

— Дорогой мой, никто этого не знает. Вот устроишься на работу. Поддержку гарантирую. Ты позвонил Раковичу?

— Не нашел я его, — соврал Андрей, поскольку и не искал — постеснялся. — Где-то на районе был…

— Напрасно. Ну, я сейчас на квартиру позвоню.

Попрощались без объятий. Миколе было неудобно, что не приглашает Сахуту в гости, не ищет для него вакансии в областном центре. Но он и сам чувствовал себя на своей должности неуверенно, поскольку и так уже три года после пенсии работает. Кое-кто из бывших обкомовцев и городских партийных деятелей не против занять его кресло, правда, с оглядкой, поскольку ездить в зону никому особо не хочется.

Дальше Андрей ехал один в купе. Всматривался в окно, словно прилип к нему. Начался лес. Деревья то отбегали на какую версту от железной дороги, то снова обступали рельсы с обеих сторон. Лес был все больше смешанный: березы, осинник, старые толстенные ольхи роскошествовали, как барыни.

Изредка на окраине леса возвышались дубы. Они слегка закраснелись, еще не хотели поддаваться дуновениям осени. Зато осины уже вспыхнули багряным пламенем, зажелтелись березы. Начиналось золотое бабье лето. Яркое вечернее солнце, словно прожектор, высвечивало и поваленные деревья, и хлам — неубранные, не сожженные ветки. Глаза не хотели это замечать, они любовались красотой верхнего яруса леса.

Андрей любил время бабьего лета. Любил прозрачность воздуха, чистоту высокого неба, многоцветное осеннее убранство и некое умиротворение в природе, которое передавалось и человеку. Легкая грусть овладевала душой: отлетело в теплые края вместе с птицами еще одно лето, впереди долгая зима, но после нее обязательно настанет весна, все живое расцветет, воспрянет душой и телом человек. Весной никто не хочет умирать. Цвести и радоваться стремится все живое.

Но на этот раз бабье лето мало радовало Андрея. И на душе не было того возвышенного ощущения, того волнения, которое охватывало, когда ехал на свою малую родину. Раньше всегда казалось: чем ближе родная деревня, тем больше в воздухе кислорода. Теперь на душе было уныло, тревога, неизвестность и неопределенность портили настроение, точили сердце.

На станцию Андрей Сахута приехал после полуночи. Несколько человек вышло из вагона, он ступил на перрон последним, сразу почувствовал дыхание влажного упругого ветра.

— Андрей Матвеевич! Добрый вечер! С приездом, — перед ним стоял высокий плечистый мужчина в темном плаще. — Узнали? Ракович.

— Анатолий Николаевич! Добрый вечер! Спасибо за встречу. Признаться, не ожидал… — пожал протянутую руку, даже захотелось обнять земляка, но сдержался: они все-таки малознакомы.

Похоже, Ракович почувствовал этот душевный порыв гостя, слегка обнял Сахуту за плечи, повел к машине. Водителя не было, Ракович сам сел за руль «Волги».

— А помните, Андрей Матвеевич, как вытягивал трактором ваш «газон»: вы тогда агитбригаду привозили на открытие клуба…

— Помню. Незабываемая была поездка. И вечер такой веселый. Концерт. Как ваш отец поживает?

— За семьдесят перевалило. На пенсии. Еще топает по хозяйству. Пчел держит. А приезжали вы… Кажется, это был шестьдесят первый год. Я закончил школу. Поступал в институт механизации. Завалил. Отец отматерил. Посадил на трактор. Вот, говорит, повкалываешь зиму, весну, так захочешь учиться. Так оно и было. На второй год поступил. И вот уже тридцать промелькнуло…

Андрей Сахута отчетливо вспомнил тот далекий осенний вечер. Как ехали в переполненном райкомовском «газике», он был за рулем, как забуксовали, пошли по грязи пешком, как встречали их сельчане. Потом концерт, угощение, веселые пляски, особенно выделялся счастливый председатель колхоза Николай Ракович. Припомнил Сахута и незабываемый поцелуй девушки-комсорга, ее признание, что первый раз сама целовала парня, своего начальника — он был тогда первым секретарем райкома комсомола, — да еще женатого.

— Там была у вас комсоргом девушка. Кажется, Полиной звали. Агрономом работала. Не знаете, где она?

— Почему не знаю? Знаю. Она теперь директор школы в Лобановке. Не повезло ей. В прошлом году умер муж. Года три до пенсии оставалось. Не болел. И на рюмку особо не налегал. Он был начальником энергосетей. Так сказать, главный электрик района. Лег спать и не проснулся. Инфаркт. А Полине Максимовне прошлой весной исполнилось пятьдесят. Шумно, весело отметили золотой юбилей. И вот осталась одна…

Ракович рассказывал о ее детях. Андрей слушал невнимательно, у него сразу мелькнула мысль, что надо с ней встретиться… Интересно, какая она теперь? Перед глазами предстала ясноглазая веселушка с пушистой толстой косой. Весь вечер он плясал с ней, жарко поцеловал — потом себя укорял: разве можно целовать другую, когда имеешь жену, молодую, красивую, любимую. Вспомнил, как сидели за столом после концерта, Поля прижималась к его ноге горячим коленом… И вот уже, как отметил Ракович, промелькнуло три десятилетия. Как летит время!

— Мест в гостинице нет. Переночуете у меня. На цемзаводе построили гостиницу. Но не довели до ума. И завод планировали пустить в этом году. Видимо, не удастся. Поставки оборудования срываются. Денег нет. Акопян, директор завода, от переживаний слег в больницу. Когда-то его отец был тут первым секретарем райкома партии…

Назавтра в кабинете Раковича Сахута знакомился со своим будущим шефом — директором лесхоза. Невысокий, щупловатый, под тонким птичьим носом темнели короткие усы.

— Капуцкий Иосиф Францевич, — подал узкую твердую ладонь.

Андрей назвал себя, искренне пожал руку директора, словно говорил: хочу, чтобы у нас были товарищеские отношения, я не приехал тебя подсиживать, хоть и местное начальство, и высшее — мои друзья и земляки. В круглых темных глазах директора увидел затаенную настороженность: зачем прилетела сюда эта столичная птаха? Он знал о Сахуте гораздо больше, чем Сахута о нем.

Хитрый Ракович сказал, что ему нужно на минутку отлучиться, вышел из кабинета, чтобы коллеги-лесоводы знакомились без него. Вскоре Сахута знал, что Капуцкий родом из Ошмян, приехал сюда после института, работал помощником лесничего, потом поднялся по служебной ступеньке — стал лесничим. На этой должности отработал семь лет, затем назначили его главным лесничим, и вот уже четвертый год работает директором лесхоза.

— А я после техникума начал свой жизненный путь помощником лесничего в Лесковичах. Месяца три отработал — взяли в армию. Вернулся со службы. Может, с полгода отработал, избрали секретарем райкома комсомола. А потом — обком комсомола, ЦК, в Минске — райисполком, райком, обком… Ну, а тут известные вам события. И остался я при своих…

— Ну, я слышал о вас. Ничего, как-нибудь все утрясется. Лес шумит… Работы нам хватит, — рассудительно сказал Капуцкий.

Внешне Капуцкий был очень спокойным, но в его голове роем гудели мысли. С одной стороны его удовлетворял такой поворот событий: будет новый главный лесничий, профессионально человек отсталый, но жизненный опыт имеет, связи в области и в столице тоже имеет. Директором его пока что не поставят, да и захочет ли он тут осесть? Карьеру лесную делать ему поздновато — перевалил за полсотни. А вот ему, Иосифу Капуцкому, самое время сбежать отсюда, из радиационной зоны. Лесхоз считается одним из передовых в области за год. Сахута обкатается тут, а он будет готовить себе почву. А вдруг жена Сахуты упрется? Верно, ей не захочется из столицы ехать сюда. А может, дети выпихнут, им всегда мало места.