Париж на тарелке - Стивен Доунс

Примерно в пять часов вечера в квартире раздается телефонный звонок. Это мадам Галена из Италии. Она обрушивает на меня поток извинений. Время от времени прерывается и начинает осыпать упреками агентство. Оказывается, она тоже не знала, что я приезжаю именно сегодня. Я отвечаю, что получил письмо, написанное на великолепном английском, в котором говорилось, что все готово к моему прибытию. Мадам Галена отвечает, что это невозможно, поскольку английский знает еле-еле. Скорее всего, письмо написали от ее имени представители агентства. Я пытаюсь ее успокоить, уверяю, что все прекрасно, и говорю, что мне очень понравилась ее квартира. На прощание она желает мне самого что ни на есть приятного отдыха в Париже.

Такое случается сплошь и рядом вне зависимости от того, в какой точке земного шара вы находитесь. Все переводят друг на друга стрелки, а на то, чтобы выяснить, кто на самом деле виноват, возможно, придется потратить целую жизнь. Да и какая разница, кто виноват? У меня ничего не украли, а я наконец попал в квартиру. Более того, мне здесь нравится, даже несмотря на то, что в отличие от квартиры месье Монтебелло, тут вместо ванны лишь душевая кабинка.

Я уже предвкушаю острое чувство ностальгии, которое меня охватит в «Водевиле». В семидесятых мы называли ресторан «Тем самым Водевилем». Сегодня я тряхну стариной и поужинаю там. Впрочем, мой ужин будет также посвящен памяти моего любимого журналиста Ролли Пуллена.

Долго, очень долго Ролли был корреспондентом мельбурнской газеты «Геральд энд уикли таймс». Кроме того, он пописывал для лондонских изданий фонда Бивербрука. Ролли уже довольно давно умер, но те, кто успел с ним свести знакомство в семидесятые, уже никогда его не забудут. Он устраивал приемы в «Водевиле», и англоязычные журналисты из Франс Пресс, на десятки лет младше его, преклонялись перед ним, пребывая у его ног. Одним из тех журналистов был я.

Я выхожу во тьму бульвара Рошешуар, подсвеченную звездочками сияющих огней, и направляюсь в сторону метро. Через пятьдесят метров, на углу Клинянкур, вижу горящую машину. Она в крайнем правом ряду. Из-под капота выбиваются языки пламени. Держась на расстоянии, за происходящим наблюдают несколько зевак, в том числе и несколько афрофранцузов. Некоторых из них зрелище очень веселит. В тридцати метрах от машины никого нет. Я замечаю одного-единственного полицейского на широкой разделительной полосе. Он не дает зевакам подойти ближе. Минуту спустя огонь полностью охватывает переднюю часть машины. Из пламени доносится несколько негромких хлопков-взрывов. Огненные капли падают на битум, и он тоже загорается.

Кроме меня горящую машину фотографирует еще один человек. Я подумываю о том, чтобы наплевать на полицейского и подойти поближе. Кадры у меня получаются неплохие, но я, к сожалению, стою слишком далеко. Впрочем, подобные кадры уже стали клише — после событий последних нескольких недель они уже успели обойти весь мир. Тьма. Бутылка с зажигательной смесью. Пламя, отражающееся в крошеве стекла разбитых окон горящей машины. Мне вспоминается фотография с обложки журнала «Экономист». Кадр мастерский — сразу видна рука настоящего профессионала. Пожарный, широко расставив ноги, держит шланг, направив струю воды на пламя, выбивающееся из задней части автомобиля.

Под аккомпанемент какофонии сирен и гудков прибывают пожарные и еще несколько нарядов полицейских. Я щелкаю камерой. Сейчас уже вся машина объята пламенем. Огонь освещает двери магазинов. Высота его составляет не менее трех метров. Машина с громким шумом взрывается. Мелкие обломки разлетаются на несколько метров во всех направлениях. Трое пожарных за считанные секунды разворачивают шланг. Один хватается за форсунку, и я успеваю сделать кадр, который так хотел. Пожарный как раз стоит между мной и машиной, на черном костюме серебром сверкают нашивки-отражатели, блестит стальной шлем. Прижав шланг к поясу, он наставляет форсунку на пламя. Струя воды мощная и широкая. Против такой огню не выстоять. Двадцать секунд спустя над вечерним бульваром поднимается грибообразное облако пара размером с аэростат. «Как близко к дому, — думаю я, — а ведь такое творится повсюду». И ради чего? Люди, жгущие машины, считают, что у них есть на то вполне серьезные основания.

«Водевиль» пользуется огромной популярностью и всегда набит под завязку. В последние годы я время от времени туда захаживал. В семидесятые годы, когда у «Водевиля» был один владелец и цены там были ниже, ресторан представлял собой скорее столовую для французского агентства новостей Франс Пресс. Штаб Франс Пресс очень удачно располагался рядом на Пляс де ля Бурс.

Как мне забыть потрясающую холодную закуску из лосося под домашним майонезом всего за одиннадцать франков? Сейчас в «Водевиле» за одиннадцать франков (примерно два евро) вам никто даже стакан воды не принесет. Несколько лет назад ресторан купила корпорация «Группа „Фло“», названная так в честь «Фло» — знаменитого ресторанчика французской столицы. Самая крупная корпорация в сфере парижского ресторанного бизнеса объединяет сто шестьдесят заведений (некоторые из них обладают особыми привилегиями), расположенных сразу в нескольких странах. В составе отдела мелких ресторанов «Группы „Фло“» насчитывается двадцать три заведения, в том числе и столь прославленные «Бофинже», «Жюльен», «Терминюс нор» и «Куполь». В последнем я собираюсь поужинать завтра вечером. Результат объединения мелких ресторанчиков в составе одной корпорации неоднозначный. Нисколько не сомневаюсь, что это позволяет экономить немалые деньги, и подозреваю также, что кое-какие кулинарные заготовки делают на общих кухнях. Однако за последние годы я пару раз едал в «Водевиле» вполне себе прилично приготовленные блюда.

Поимо всего прочего, «Группе „Фло“» принадлежит огромная сеть стейк-хаусов — ресторанов, специализирующихся на бифштексах. Впрочем, быстрое расширение сети, куда входили и заведения поскромнее, и рестораны для более состоятельных клиентов, привело к крупным финансовым затруднениям, которые один из журналистов сдержанно назвал «деликатной финансовой ситуацией». Не вдаваясь в подробности, скажу, что у «Группы „Фло“» большие долги, но основатель корпорации Жан-Поль Буше не теряет оптимизма. Он делает ставку на многообразие.

Дизайн «Водевиля» выполнен в изящном стиле ар-деко. Внутри все по большей части облицовано медового цвета камнем под мрамор. В огромных вазах стоят роскошные букеты ярких цветов. В ресторане нашлось место изящной гравировке и зеркалам. Потолок поддерживают тонкие стальные колонны, покрытые черным лаком.

Меня сажают на скамейку у стены (это хорошо, со скамеек, как правило, лучше обзор). Я оказываюсь между семьей из Бенилюкса и тремя молодыми управленцами из США (многие из парижских ресторанов существуют именно за счет американцев). Слева от меня пара средних лет с двумя детьми-подростками: мальчиком и девочкой. Все они ширококостные, очень загорелые и веселые. Они то и дело смеются, живо общаясь на каком-то булькающем языке. По-моему, на фламандском. Ближе всего ко мне сидит девочка. Сверкающие золотистые волосы уложены в узел. Глаза как сапфиры. Несмотря на царящий снаружи холод, на ней всего лишь узенький топик и джинсы с заниженной талией. Кожа цвета темного шоколада. На копчике вытатуирован меч, лезвие которого устремляется вниз. Она такая загорелая, что меч кажется черным. Каким он был изначально, я не берусь судить. Кожа ровная, гладкая — ее так и хочется попробовать на ощупь. Впрочем, с другой стороны, у меня нет никакого желания оказаться в полицейском участке.

Американцы навевают скуку. Они прибыли из мира столь непохожего на наш, что, прежде чем приближаться к ним, имеет смысл пройти курс прививок. Они разносчики ВП — вируса претенциозности. Один из них на следующей неделе должен лететь в Нью-Йорк. Второй через две недели — в Вашингтон. Третий жалуется на то, что в ближайшие два месяца даже на свидание сходить не сможет. Его ждет Франкфурт, Лондон, Пекин, а потом Лос-Анджелес. Шмыгая носом, он выражает надежду, что ему удастся избежать поездки в Сидней. Его приятели признают свое поражение.

Меню в «Водевиле» самое обычное. Никаких сюрпризов. Впрочем, среди горячих и холодных закусок пять фирменных блюд и блюда из рыбы и мяса. Закуска из мяса кабана с желе из красного вина, паштет из обычного и копченого лосося, шесть бургундских улиток (со сливочным маслом и измельченным чесноком) или луковый суп обойдутся вам от семи до десяти евро. В списке фирменных блюд имеется антрекот из говядины с беарнским (или бордоским) соусом за двадцать восемь евро и телячья голова за семнадцать с полтиной.

Я заказываю шотландского лосося «а ля грэн дё мутард» (за шестнадцать девяносто). Название впечатляет, само блюдо разочаровывает. Кусок рыбы разрезан вдоль на манер сэндвича и проложен посередине зернышками горчицы и парой веточек полыни. Еще одна веточка полыни лежит сверху. Блюдо залито тусклым коричневым соусом, в котором кое-где виднеются вкрапления нарезанного мелкими кубиками помидора. Во Франции вам вполне могут подать рыбу немного сырой. Моего лосося — наоборот: передержали на огне. В стоимость заказа входит маленькая тарелочка молоденького лука-порея, подрумяненного в духовке. Соус к нему жидковат. Тирамису, которое стоит семь с полтиной, тоже никаких восторгов не вызывает. Его подают в низеньком стеклянном стакане — текстура не такая кремообразная, алкоголя добавили мало, кофе тоже, а ведь без всего этого приличное тирамису не приготовишь.