Дезертир - Андрей Валентинов

Я медленно шел по набережной и перебирал события последних дней. Нет, ничего особенного не произошло. Правда, беспокоило молчание моих добрых «друзей» Амару и Вадье. Да и с де Батцем следовало что-то придумать… Но не это смущало. В конце концов, не поздно исчезнуть, вписать новое имя в пустом бланке гражданского свидетельства…

Я горько усмехнулся. Одно фальшивое имя вместо другого!.. Нет, не это главное. Главным были слова старой монахини, которые все эти дни не давали покоя. Сестра Тереза поняла, что со мною что-то не так. Через ее руки прошли тысячи больных, ее трудно, невозможно обмануть. «Вам надо к врачу, сын мой!» Она поняла, что я болен. Болен – но не мертв!

Я вновь остановился, почувствовав, как бешено забилось сердце. А если она права? Почему я так уверен, что там, у лионской дороги, глаза открыл мертвец, которого не пустили на Небо? Мне кажется… Нет, я это чувствую! Но ведь чувствам не всегда можно верить, люди сходят с ума, теряют рассудок, и тогда им мнится такое, что не привидится в самом жутком кошмаре!

Сестра Тереза права. Кто бы я ни был, мне нужно знать правду. К врачу? Почему бы и нет? Конечно, не к такому коновалу, как гражданин Леруа из роты Лепелетье. Но ведь есть другие! Например, курносая девушка в очках, которая не боится проводить ночи на старом кладбище…

Гражданка Тома долго всматривалась, затем сняла очки и покачала головой:

– Только не говорите, что вам опять надо искать кого-то на нашем любимом кладбище! С меня вполне хватит и одного раза!

Я ждал ее у старой часовни не менее часа. Девушка появилась, когда вокруг уже стояли ранние синие сумерки.

– Вы почти угадали, – улыбнулся я. – Некий страждущий опять нуждается в вашей помощи, Юлия.

Взгляд, брошенный в мою сторону, способен был испепелить.

– Если вы ждете, что в ответ я буду называть вас Франсуа, то напрасно! И если вы вздумаете вручить мне букет, который прячете за спиной…

Я подал ей лиловые астры и развел руками. Несколько секунд я ждал, что цветы полетят мне прямо в лицо, но гражданка Тома ограничилась новым, не менее выразительным взглядом.

– А теперь объясните, как все это следует понимать, гражданин Люсон?

«Мадемуазель!» – хотел начать я, но вовремя прикусил язык.

– Гражданка Тома! Эти астры считайте своеобразным извинением за доставленные вам неприятности. А также за те, которые я могу доставить впредь.

– Уже доставили. – Девушка повертела в руках букет и покачала головой: – Гражданин «аристо»! У меня нет времени на подобные любезности. Я пришла работать… Впрочем, за цветы – спасибо. Хотите зайти… Франсуа?

Приглашение в мертвецкую было сделано самым светским тоном. Не подав и виду, я поклонился, после чего Юлия достала ключи, и мы занялись замком. Наконец ржавый металл поддался, и мы оказались в знакомом полумраке.

– Сейчас зажгу свет…

Девушка долго возилась с лампой, после чего мы прошли внутрь. Знакомые столы, тела под белыми простынями, еще один стол – на этот раз пустой. И – огромные лейденские банки, соединенные толстыми проводами. Смотреть лишний раз на покойников, «имеющих временное пребывание», не тянуло, и я занялся гальванической батареей. Между тем девушка зажгла еще две лампы, и в мрачном помещении стало немного светлее.

– Ну вот! – Юлия развела руками. – Мой персональный Аид. Мертвецкая там, за дверью, а здесь пребываю я и те, с кем мне интересно. Сегодня двое новеньких… А посему, гражданин Люсон…

– Франсуа, – напомнил я.

Она поморщилась:

– Сначала цветы, потом этакая фамильярность… Нет, мне не нравится!

– Тогда – Франсуа Ксавье, – предложил я.

Она пожала плечами:

– Хорошо. Итак, Франсуа Ксавье, свое любопытство, которое, похоже, и привело вас сюда, вы уже удовлетворили, а посему…

– Еще минуту! – я поднял руку. – Гражданка доктор, некий страждущий действительно нуждается в помощи. Или по крайней мере во врачебном совете.

– Я принимаю по вторникам, средам и пятницам с десяти утра в клинике бывшей Королевской академии. Скажите своему страждущему…

– Он перед вами.

Очки блеснули.

– Если за этим последует очередная пошлость…

– Мадемуазель! – подхватил я. – Мое сердце, э-э-э, стр-р-радает и р-р-разрывается… Нет, Юлия, к сожалению, я не шучу.

Девушка быстро подошла ко мне, крепкие пальцы обхватили запястье, рука легла на лоб.

– Не выдумывайте! Пульс нормальный, температуры нет. Если вас мучит ревматизм…

– Глаза, – подсказал я. – Помните, вы говорили?

– У вас что-то со зрением? Помнится, сегодня утром вы были в очках…

Собираясь в лечебницу Урсулинок, я действительно надел фальшивые очки. Конечно, предназначались они не для Юлии, а исключительно для гражданина Сименона.

– Роговица глаза, Юлия. Посмотрите!

– Боитесь катаракты? Ладно, идите к свету…

Осмотр длился долго. Я терпеливо ждал, стараясь не моргать. Странно, я не волновался. Обычный врачебный осмотр. Почему-то вспомнился пустой стол у меня за спиной…

– Травмы были?

– Что? – растерялся я.

– Травмы, – нетерпеливо повторила она. – Черепные… Вам не понятно?

Я замер. Значит, старая монахиня права! Или…

– Контузия, – я вспомнил лионскую дорогу и растерянных парней в синей форме. – Кажется…

– Головные боли? Потеря памяти?

Внезапно все вокруг начало расплываться. Знакомая серая пелена окутала часовню, свет ламп померк, превратившись в странное желтоватое пятно…

– Сядьте! Да садитесь же!

Я открыл глаза и сообразил, что сижу на неудобном деревянном табурете. Юлия стояла рядом, протирая очки.

– Часто бывает такое?

– Н-нет! Дело не…

– Позвольте об этом судить специалисту!

Девушка надела очки, пододвинула другой табурет – на этот раз трехногий – и аккуратно присела на краешек.

– Давайте так, Франсуа. Мы встретимся завтра, и вы мне подробно все расскажете. Наверно, вам придется обратиться к кому-нибудь более сведущему, чем я…

Теперь она говорила совсем иначе – мягко, спокойно. Я понял – она говорила с больным. С больным?

Лампы вновь горели ярко, серая пелена исчезла, пропала слабость. Я встал:

– Дело не в этом, Юлия. Скажите, я – жив?

– Идите к черту!

Девушка вскочила, опрокинув табурет.

– Вы – истинный мужчина! Гордыни, претензий – на миллион, а как что-то заболит… Можете успокоиться, умрете вы весьма не скоро! Завтра приходите в больницу академии к десяти, а сейчас убирайтесь и не мешайте работать!

Я не обиделся. Стало ясно – она тоже слепа. Напрасно я затеял все это! Ей не увидеть! Даже сестре Терезе – и той не дано понять все до конца. Несчастный безумный священник – вот кто разгадал меня. Ему не мешал разум – наш горделивый разум, пытающийся все объяснить, свести к очевидным причинам…

– Извините, Юлия! – я постарался улыбнуться как можно более виновато. – Но я предупреждал заранее о неприятностях…

Девушка быстро взглянула на часы и покачала головой:

– Все! У меня нет больше времени! Можете уходить, можете оставаться, но я буду работать!

Она решительным шагом направилась к ближайшему телу, укрытому белой простыней. Миг – и простыня взлетела в воздух. Гражданка Тома быстро оглянулась, схватила лежавший на табурете фартук и, накинув его, осторожно прикоснулась к голове мертвеца.

– Вы еще здесь? – бросила она немного насмешливым тоном. – Убирайтесь, гражданин Люсон, а то ненароком в обморок упадете!

Это был вызов. Впрочем, принять его было просто. Я не боялся. Перед ней лежал мертвец. Мертвый человек, такой же, как я…

– Один раз я сдуру притащила сюда Альфонса. Он хотел писать какую-то пьесу – чуть ли не про вампиров. Хорошо, что у меня была здесь нюхательная соль! Больше подобных опытов я не провожу.

– А какие проводите?

Я подошел ближе. На деревянном, обитом цинком столе лежал старик – худой, желтый, с пальцами, изуродованными ревматизмом.

Доктор Тома вздохнула:

– Все-таки решили мне мешать! Прежде всего я произвожу вскрытие. Естественно, не всех, а тех, кого мне позволяют. На этом кладбище хоронят бедняков – за счет Коммуны, и эти граждане в полном моем распоряжении. А вообще-то я изучаю посмертные изменения. Эту работу начал отец… Вы как, еще стоите на ногах?

Она быстро осмотрела мертвеца и вновь накрыла его простыней.

– Ну, здесь ничего интересного… Альфонс, бедняга, хотел набраться впечатлений. Я предложила ему ассистировать при вскрытии…

Она засмеялась, и я пожалел бедного индейца.

– Ладно, посмотрим, что тут…

Белая простыня вновь взлетела вверх. Девочка – лет десяти. Синеватые губы чуть раскрыты, на лице застыла гримаса боли. Я вздохнул. Похоже, мой вздох был услышан.

– Что, уже? Это вам не сказки сочинять об отрубленных головах, разговаривающих в корзине гражданина Сансона! Стойте!

Я замер. Девушка схватила зеркальце, приложила к губам несчастной, затем долго держала руку на запястье.