Фонтан - Хэй Дэвид Скотт

— Я присоединюсь к тебе через минуту. Мне нужно кое-что забрать там, на другой стороне.

— Тогда ладно.

Уэйлон выходит из машины и направляется к дальнему ангару. Он оборачивается и видит Не-труди, которая размашисто шагает, плавно, но не напоказ покачивая бедрами. Она использует все пять типов движения, что вовсе не выглядит неестественно: это тело, наслаждающееся движением. Никто, кроме Уэйлона, не смотрит на нее. Девушка делает еще несколько шагов и, не снижая скорости, как фокусник, словно бы из ниоткуда, достает сотовый телефон и кредитную карту.

— Эй, приятель!

Уэйлон оборачивается.

— Не забудь фасоль.

На него пристально смотрит белка. Тотем на деревянном столбе. С глазками-бусинками. Из черного дерева.

— Тик, так, — говорит она, складывая лапку пистолетиком и приставляя ее к своей маленькой головке. — Тик-так.

Уэйлон чувствует, как у него начинают ходить желваки. Он наклоняется, чтобы поднять камень, и белка упрыгивает.

Уэйлон трясет головой и идет к ангару. Смотрит на часы. Восемь. Обратный отсчет пошел.

В ангаре торгуют разнообразной поношенной ковбойской одеждой. С одной стороны навалены видавшие виды рубашки и выцветшие джинсы. Фотограф бродит вокруг прилавков, трогая вещи, щупая ткани, недоумевая, почему Нетруди отправила его сюда. Разве только хотела поговорить по телефону без свидетелей. Он поворачивает в проход и оказывается в зоне отдыха, где стоит диван со сломанной спинкой.

А за ним — стеллажи, бесконечные стеллажи с поношенными, потрепанными, потертыми и прекрасными ковбойскими сапогами.

Машину заполняет калейдоскоп запахов. Травы, свежий хлеб и так далее. У Уэйлона урчит в животе.

Девушка усмехается.

— Ты слышала?

— Должна тебя предупредить, кулинарка из меня никудышная.

Она сидит за рулем, сдвинув назад новую старую ковбойскую шляпу. Шляпа ей очень идет, точно Нетруди носила ее всю свою сознательную жизнь.

Уэйлон шевелит ногами: его новые старые сапоги уже сделались второй кожей.

— Ну как?

— Идеально, — отвечает Уэйлон.

— Это папины. Он умер на прошлой неделе. Все его вещи я сдала Джебу для продажи, кроме одной рубашки. Я в ней сплю.

— Держу пари, это удобно, — говорит Уэйлон. И добавляет: — Для меня это большая честь. Спасибо тебе.

— Да, я сдала все, кроме рубашки и пушек, так что, знаешь, нам не придется их сегодня покупать. — И добавляет: — Пожалуйста.

— Пушек?

— У него есть старинный «писмейкер». На мой взгляд, тебе нужен шестизарядный. Дальность стрельбы у него невелика, но мозги, думаю, он тебе вышибет.

Пожарная сигнализация верещит уже в третий раз. Уэйлон разгоняет дым номером журнала «Проекты деревянных домов». С тех пор, как сигнализация сработала в первый раз, он с журналом уже не расставался. Потому что, во-первых, у нее противный пронзительный звук. А во-вторых, уж очень ему полюбился план дома «Деревенский отшельник». Он кажется уютным, но просторным; стильным, но скромным.

Уэйлон в третий раз смотрит в конец коридора, на приоткрытый шкаф. Из-под дверцы выглядывают носки красных ботинок, похожих на клоунские. Но, вспомнив, что над некоторыми вещами Нетру-ди шутить не любит, фотограф благоразумно держит рот на замке.

— Может, вынуть батарейку? — предлагает он.

— Я забуду вставить ее обратно, стану печь пирог и погибну в пожаре.

— Справедливо.

Он машет журналом перед дымоизвещателем. Сигнализация смолкает. Нетруди сдается и открывает окно. Она входит в комнату, держа в руках нечто, что еще полчаса назад имело шанс попасть на обложку кулинарного журнала.

— Ох, этот тоже не получился.

Они молча сидят на залатанном диване. Девушка отрезает кусочки яблока и протягивает Уэйлону, а он окунает их в банку с жирным органическим арахисовым маслом.

Могло быть хуже.

Он мог сейчас быть один.

С консервированной фасолью.

Нетруди смотрит на часы. Уже не первый раз. По мере приближения сумерек она начинает нервничать. Уэйлон это понимает, но девушка внимательно выслушала его инструкции по проявке и печати фотографии. За ее помощь он решил передать права ей. Возможно, это покроет судебные издержки или штрафы, если что-то пойдет не так. С другой стороны, возможно, всем будет по барабану.

— Нервничаешь? — спрашивает Уэйлон.

— Нет, почему?

— Потому что все время смотришь на…

Раздается стук в дверь. Нетруди не может скрыть улыбку. Она встает. Уэйлон тоже. Она тычет в него пальцем.

— А ты подожди здесь.

После короткого разговора у двери девушка приносит три коричневых пакета и ставит их на кофейный столик, отодвигая в сторону банку с арахисовым маслом, из которой, как маленький парус, торчит яблочный ломтик. Пахнет восхитительно. Уэйлон не может понять, что это за запах. Догадка у него есть, но слишком уж безумная.

Как говорящая белка.

Нетруди разрывает пакет и вытаскивает три больших пенопластовых контейнера. Открывает их. Из них выходят облачка пара.

— Быть этого не может, — произносит Уэйлон.

— Может.

Нетруди бросает ему стопку салфеток. И уходит на кухню.

На салфетках напечатано: «Голубая колыбелька короля пчел».

Нетруди выходит из кухни с двумя банками пива в руках.

Уэйлон до сих пор в шоке. Еда еще горячая! — Как?

Она перечисляет этапы пути, тыча в воздух указательным пальцем.

— Телефонный звонок. Курьер. Грузовой отсек. Курьер. Кредитная карта. А еще, возможно, мне придется идти на свидание с управляющим, когда он приедет.

Уэйлон тянется за бумажником.

— Сколько?

Нетруди протягивает ему пиво.

— Я получу счет в следующем месяце. Тогда и рассчитаемся. — И подмигивает. — Приступим.

Уэйлон сыт и довален. Он даже не знает ее имени. И не хочет спрашивать. Ему надо сосредоточиться на главной задаче. Пока Нетруди ведет его пикап, он снова повторяет инструкции. Куда отвезти пленку с его последним портретом. Кому передать. Как отвечать на вопросы, которые могут возникнуть. Одним глазом он поглядывает на дорогу, другим — на свои записи, опасаясь, что Нетруди резко свернет и увезет его от судьбы. Но девушка этого не делает. Она настраивает радио, пробиваясь сквозь помехи, пока женский голос не сообщает, что ангелов хонки-тонка создал не Бог{35}.

Они сворачивают в кемпинг. Ворота еще открыты. Табличка гласит, что в будние дни кемпинг закрывается на закате. Сегодня четверг, так что придется действовать быстро и слаженно.

— Надо поторапливаться, — говорит Уэйлон.

Девушка постукивает пальцем по рулю в такт музыке и тихо напевает.

Она напоминает ему одну кантри-певицу, давно покойную. Которая пела «Схожу с ума»{36}. Фотограф открывает рот, чтобы сказать ей…

Но тут пикап резко подпрыгивает. Раздается металлический хруст.

— Что за фигня? — спрашивает Уэйлон. Он оглядывается назад, но в темноте ничего не видит.

Нетруди пожимает плечами.

Он хлопает по карману пыльника. Револьвер по-прежнему там.

Они находят нужное место. Нетруди вызубрила инструкции наизусть. Она отходит, чтобы Уэйлон установил свет. Он сверяется со своим люксметром. Они, как говорят фотографы, охотятся за солнцем, но Уэйлон знает, что делает.

Он спокоен и сосредоточен. Все вокруг кажется кристально четким. Фотограф видит каждую мелочь. Царапину на кузове пикапа. Родинку над губой Нетруди. Содранный заусенец. Новое травяное пятно на сапоге. Время от времени он просит девушку что-нибудь подержать, и иногда она, как профессиональный кэдди, предугадывает, когда этот предмет ему снова понадобится.

Все готово. Это будет прекрасная смерть. И прекрасный снимок.